– Как смеешь ты поднимать глаза на меня? – прошипела она, от злости покрывшись нежнейшим розовым румянцем. – Как смеешь стоять перед нами прямо? Ты погубила Каспара! Одного из талантливейших! Одного из умнейших!.. Понимаешь ли ты, что ценность твоей жизни и его были несопоставимы? О, я говорила ему, что таким, как ты, не место в нашем мире! Если уж возникла необходимость использовать подобное ничтожество для блага Лиги – то нужно было просто отправить тебя в подземелья Академии, не давая сделать даже лишний вдох – не то что произнести лишнее слово или сделать лишний шаг. Не стоило увлекаться глупейшей забавой, пытаясь лепить из грязи статуэтку, тогда как из нее и кривой горшок не получился бы... Он начал возиться с тобой, точно и впрямь поверил, что имеет дело с разумным, равным нам существом. И это ты, ты погубила Каспара!..
Я могла не поверить печали в голосе Артиморуса или счесть угрюмое выражение лица Констана притворством, но ненависть Стеллы не могла быть ложью. Ее страстная, яростная речь сказала мне даже больше, чем хотела открыть чародейка: когда-то Стелла любила Каспара и, несмотря на их разногласия, известие о смерти моего самозваного крестного причинило ей страшную боль. Боль эта была неподдельной, и раз уж смерть Каспара подтвердил даже тот, кто стал его верным помощником и компаньоном, следовало поверить словам Артиморуса... Я почувствовала приступ удушья, затем сердце мое заболело так, словно собиралось разорваться. Пусть я об этом порой и забывала, но все, что я делала последние четыре года, преследовало лишь одну цель – доказать Каспару, что я способна справиться с бедами, обрушивающимися на мою голову, что я могу обойтись и без его помощи, что я независима... ах, кого я обманывала? Если уж один человек желает что-то доказать другому – ни о какой независимости не идет и речи. В Каспаре воплотилось все, чего могла жаждать девочка, вступившая во взрослую жизнь: он спас меня из беды, он привел меня в мир чародеев, он позаботился обо мне... он поцеловал меня на прощание. И меньшего хватило бы, чтобы навсегда покорить сердце глупой сиротки – я была обречена.
Однако мне больше не суждено было посмотреть ему в глаза, и вся моя борьба оказалась напрасной. От меня требовалось лишь одно – прийти на помощь в нужный момент. Но я настолько увлеклась, доказывая самой себе, что влияние Каспара на мою жизнь не безгранично, что упустила тот самый единственный шанс оказаться ему по-настоящему полезной. Возможно, я могла бы заслужить благодарность чародея. Благодарность, способную перерасти в что-то большее – подсказывал мне жалкий, плаксивый внутренний голосок. Стелла была права – из-за меня Каспар погиб. Хоть его и убила воля той, что приходилась мне матерью, вина за эту смерть лежала на мне.
Я потерянно молчала, не в силах собраться с мыслями, и голос, раздавшийся за моей спиной, заставил меня вздрогнуть. То была одна из дам, входящих в свиту герцогини Арборе – это без труда угадывалось по ее закрытому серо-черному платью, напоминавшему своим покроем доспехи. Изгардских модниц, вынужденных следовать за новыми веяниями с востока, ждали тяжелые времена, судя по тому, как безжалостно была затянута шнуровка на этом суровом одеянии.
– Герцогиня Арборе пришла в себя, хвала святым небесам, хоть все еще и слаба, – уведомила она нас, окинув перед тем крайне недоброжелательным взглядом. – И первым делом сообщила, что желает принять у себя юную... э-э-э... госпожу Брогардиус. Точнее говоря, она просит госпожу Брогардиус оказать ей милость, – тут голос фрейлины дрогнул, как это бывает с людьми, удивляющимся тому, что произносят их уста, – и принять это приглашение.
Артиморус со Стеллой быстро переглянулись, а на лице Констана, владеющего собой чуть хуже, отразилось явное беспокойство. Несмотря на то, что от волнения перед глазами у меня временами темнело, я поняла, чего боятся мои спутники-маги. Мы находились в дворце князя, где даже Артиморус был связан по рукам и ногам. Воля герцогини сейчас была сильнее, чем магия всех присутствующих чародеев разом взятых, и согласись я принять это приглашение – им пришлось бы отпустить меня с фрейлиной герцогини, не чиня тому ни малейших препятствий. Артиморус, конечно же, знал, что я никогда не могла похвастаться преданностью чародейскому сословию, и закономерно подозревал, что встретившись с матерью наедине, я могу переметнуться на ее сторону, тотчас отказавшись от своего прошлого, тем более, что сколько-нибудь выдающимся оно выглядело лишь в недавней речи, произнесенной главой Лиги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А Каррен Брогардиус, более не имеющая отношения к магии, становилась абсолютно бесполезным существом в борьбе с экспансией эзрингенцев.
Всего лишь несколько минут назад опасения Артиморуса были бы вполне оправданными – ведь я не увидела в глазах своей матери ненависти или презрения, а для людей, подобных мне, этого порой бывало достаточно для того, чтобы сделать шаг навстречу. К тому же, меня бы подхлестывало желание отомстить чародеям за бессовестную манипуляцию, жертвой которой я стала в очередной раз. Но теперь, когда сердце мое разрывалось от боли, а в ушах раз за разом звучали слова: "Каспара казнили по прямому распоряжению герцогини Арборе", я не смогла далее идти на поводу своих недавних чувств, казавшихся на фоне оглушительного горя всего лишь глупым детским упрямством.
– Я не желаю видеть герцогиню Арборе, – тихо, но уверенно произнесла я. – Так ей и передайте.
Вряд ли многие люди до того отказывались принять приглашение госпожи Арборе, и мне пришлось еще раз повторить свои слова, чтобы растерянная фрейлина удалилась.
– Весьма разумный поступок, – произнес Артиморус, не сумев скрыть свою радость. – Сейчас не время для этого разговора, пусть герцогиня обдумает все, как следует, и...
Одновременно с этим он протянул ко мне руку, точно собираясь меня приобнять за плечи, и я невольно отшатнулась, но движение это вышло неуверенным – куда уж моей бедной голове было сообразить в тот миг, как следует поступить? Я не хотела видеть герцогиню Арборе, я была виновна в смерти Каспара, и большая часть моей жизни, так или иначе, зависела от чародеев – мне следовало подчиниться воле Артиморуса, чтобы хоть как-то искупить свою вину. Идти мне было некуда, я больше не имела сил на сопротивление воле людей, обладающих возможностями, несравнимыми с моими собственными – а дом главы Лиги богат и велик, его стены крепки, и если Артиморус посчитает, что я полезна ему...
– Мне кажется, госпоже Брогардиус дурно, – громко произнес Мелихаро, о котором я на время позабыла, хоть он и следовал за Стеллой, точно тень. – Ей нужно на свежий воздух!
Я попыталась возразить, но во рту у меня пересохло, и я смогла лишь хрипло закашляться, чем подтвердила правоту Мелихаро как нельзя лучше. Должно быть, я и в самом деле выглядела не лучшим образом, и не составляло труда поверить в то, что я вот-вот рухну на пол или начну биться в истерическом припадке. Чародеи вновь быстро переглянулись между собой. Звучание голоса демона – такого знакомого – помогло мне собраться с мыслями и понять значение этих взглядов: маги решили, будто меня и впрямь будет полезно удалить на время, раз уж я нахожусь в столь прискорбном состоянии ума, а затем, воспользовавшись моим отсутствием, они собирались договориться о дальнейших действиях. Княжеский дворец являлся для них вражеской территорией, где следовало вести себя крайне осмотрительно, а я была тем самым слабым звеном, полагаться всерьез на которое не стоило дважды подряд. Моим провожатым в таком случае не мог стать ни Артиморус, ни Констан, ни Стелла, а отпустить меня одну они, конечно же, не решались. Госпожа ван Хагевен после секундного замешательства, видимо, приняла решение и быстро произнесла, понизив голос:
– Пусть с ней пойдет мой секретарь. Он работает у меня недолго, но это смышленый и верный человек, я ручаюсь.
– И в самом деле, – отвечал Артиморус с легкомысленной усмешкой, точно у заминки этой не было никакой веской причины. – Господин Мелихаро, окажите любезность, и проследите, чтобы с госпожой Брогардиус не случилось беды.
