Я знал из истории Гатти, что все расстрелянные принадлежали к так называемой «банде Манучана» – одному из самых кровавых партизанских отрядов, на счету которого было 56 покушений, 150 убитых и 600 раненых военнослужащих врага. Это кровавое геройство и методы, которые применял отряд, оспаривалось еще в годы войны самими партизанами. Как ни странно, именно в «банде Манучана» оказался Роже Руксель – удивительный юноша-идеалист, судьба которого всегда волновала Гатти. Он был расстрелян накануне своего восемнадцатилетия. Его предсмертное письмо любимой знают все школьники Франции:
«Пишу тебе первое и последнее письмо, которое не слишком весело. Меня приговорили к смертной казни, и сегодня в три часа пополудни меня расстреляют вместе с многими товарищами. Прошу тебя, будь мужественна. Я умру, думая о тебе до последней секунды моей жизни… Я умираю без страха за свою родину. Прошу тебя – будь счастлива, как ты этого заслуживаешь. Найди доброго, честного человека, который сумеет сделать тебя счастливой. Помни обо мне, как ты хотела, но знаешь, я скажу тебе одну вещь – никто не живет с мертвыми. Я мечтал о прекрасном будущем для тебя и для меня, но судьба распорядилась иначе…» Роже Руксель мог бы стать не менее романтической фигурой французского Сопротивления, чем Донки – но он избрал путь прямой, не знающей пощады борьбы. Я понимаю, что большинство людей скажет: «Ну и правильно; война есть война, и когда приходит время убивать – надо убивать». Но я думаю: человечество убивает на протяжении пяти тысяч лет своей истории. И что, в результате – есть победители? Люди изобретают все более совершенные и сложные механизмы убийства – и что, в результате они избавились от своих проблем? Кто скажет – зачем велись войны последних двадцати лет, в которых, как утверждалось, «добро» торжествовало над «злом»? У меня слишком мало собственных мыслей, чтобы ответить на все эти вопросы, но я согласен с Арманом Гатти: существует беспощадная история с ее войнами, революциями, мучениками и невинными жертвами. Но ответ на исторический вызов, на ужасающую бессмыслицу истории может быть различным. Протест может быть и символическим. На вызов Гражданской войны Велимир Хлебников ответил своими стихами, как позже ответил Донки. «Студенческая революция» 1968 года была чисто карнавальным действом, которое привело к глубоким преобразованиям всей жизни Франции. Можно ли было каким-то символическим образом расправиться с фашизмом? Опыт войны, которую вела наша страна, и той, которую вели против немцев союзники, подсказывает как будто однозначный ответ: нет. Этого монстра можно было только убить. Но я знаю также, что и само рождение монстра в мюнхенской пивной, его выкармливание, неудачная попытка приручить и последующее коллективное убийство были обусловлены низостью интересов и скудостью смыслов окружающего человечества. Так что борьба за полноту смыслов есть, может быть, самая главная борьба в человеческой истории. Я знаю, со мной легко спорить. Но пусть те, кто со мною не согласен, поспорят с Иисусом Христом. Я не хотел бы говорить об Иисусе. Я хотел бы только увидеть Его лицо…
Утром меня разбудили какие-то странные хлопки, доносившиеся с улицы. Я выглянул из своей амбразуры: справа, по нашей стороне залива старого порта, набережная была перегорожена железными заграждениями, по одну сторону которых была жандармерия, по другую – густая человеческая толпа. Со стороны жандармерии иногда в эту толпу вместе с хвостиком дыма летел хлопок непонятного свойства. Будь оно неладно, подумал я. Если они перекроют еще метров двести, мы не сможем встретиться с Элен! Почему-то это побудило меня к поторапливанию жены, хотя таким образом я не мог ни оттянуть, ни приблизить время нашей с Элен встречи. В конце концов в половине десятого мы спустились в «Каравеллу», взяли два несъедобных круассана и по чашке кофе. Какой-то журналист с балкона наблюдал за событиями на набережной и по мобильнику тут же передавал новости в редакцию. Ровно в десять появилась Элен в сопровождении подтянутого парня лет 45 по имени Жан-Франсуа, с которым она делала один из своих фильмов, с лица которого никогда не сходила доброжелательная, но слегка ироничная усмешка. На нем была полосатая рубашка, красные кроссовки и какие-то невообразимые, слегка коротковатые джинсы с дыркой на колене. Жан-Франсуа пожал мне руку и улыбнулся этой своей усмешечкой, которую можно было истолковать как угодно, если бы я по опыту уже не знал, что передо мною – один из сопровождающих Элен братьев, один из партизан с плато Тысячи Коров, шутовская внешность которого призвана то ли обозначить, то ли завуалировать глубочайший протест против Взрослого Мира Серьезных Людей. Разумеется, внешность была обманчива, как и у всех «сумашечих» Элен: за шутовским обличьем скрывался мастер высокой пробы. Жан-Франсуа был превосходным звукооператором. Похоже, столпотворение на улице никак не влияло на настроение Элен и Жана-Франсуа. Они заказали по чашке кофе и приступили наконец к делу.
– У нас выступление в семь часов вечера, – сказала Элен. – Чем вы хотите сегодня заняться?
На этот счет у меня был однозначный ответ:
– Я хочу любой ценой убраться из города и провести время до вечера где-нибудь на море.
Жан-Франсуа сказал, что его машина в нашем распоряжении.
– Ну, тогда собирайтесь, – сказала Элен. – Что вы хотите делать на море? Купаться?
– Конечно, – сказал я. – Надо подняться за плавками и за полотенцем.
Когда, вскарабкавшись на шестой этаж, я открыл дверь нашего номера, со стороны набережной раздался залп. Похоже, события приобретали все более крутой оборот. Я успел найти плавки и полотенце и сунуть их в рюкзак, как вдруг в амбразуру окна жестко потянуло слезоточивым газом. Я бросился к окну, чтобы задраить его, но было поздно: должно быть, ветер переменился и наша комнатушка вмиг наполнилась невообразимой для дыхания смесью. Инстинктивно применяя какую-то сложную систему вдохов и выдохов, я вышел из номера, закрыл дверь на ключ и стал спускаться вниз по лестнице. Однако вертикальная шахта подъезда гостиницы, похоже, идеально втягивала в себя газ, как печная труба – дым, так что о том, чтобы дышать здесь, не могло быть и речи. Разбавленный газ немилосердно драл глаза. Когда я сбежал наконец на второй этаж в «Каравеллу», в моих легких уже не оставалось воздуха. Как ныряльщик, занырнувший слишком глубоко, я рванулся к балкону, от которого тянуло живительным сквозняком, и сделал пару освежающих вдохов. Журналист, прежде освещавший события с этого самого балкона, сидел теперь у стойки, сморкался в платок и пил кофе. Элен, Жан-Франсуа и Ольга тактично покашливали, как бы давая мне понять, что здесь ничего серьезного не случилось.
– Прежде чем ехать на море, нам надо зайти в «Les Oréades»68, где мы будем выступать вечером, – сказала Элен. – Предупредить их, что мы приехали.
В это время с набережной раздался второй залп.
– По-моему, пора уходить отсюда, – сказал Жан-Франсуа со своей неизменной улыбкой.
В балконный проем опять потянуло газом.
В результате мы, как говорится, ретировались быстрее, чем позволяют правила приличия.
На улице атмосфера была не столь ядовита.
– Что там происходит? – спросил я Элен. – На набережной?
– Кажется, жандармерия не пускает в город демонстрацию рабочих порта.
– А чего они хотят?
– Они хотят работать. Но по соглашению внутри Евросоюза Марсель теряет статус крупнейшего порта на Средиземном море. Крупнейшим портом будет теперь Генуя. А порт Марселя будет закрыт и приспособлен для сугубо туристических целей…
– Вот это да! Но Марсель… Вся колониальная торговля Франции… Как же так?
– Так решено: крупнейшим портом будет Генуя, а Марсель – культурной столицей Средиземноморья. Так что эти рабочие попали в очень серьезную передрягу. Непонятно, что им делать: переквалифицироваться в экскурсоводы? Уезжать в Геную, в Гданьск или в Одессу? Но там – свои рабочие и свои проблемы… То, что с ними происходит, – это драматично. Главное, что они не в силах ничего изменить.
Глобальный мир оказался жесткой штукой.
Рассуждая таким образом, мы дошли до книжного магазина «Les Oréades», где вечером планировалось наше выступление. Хозяином его оказался молодой длинноволосый парень, очень радушный. Мы согласовали время и собрались уходить, как вдруг он воскликнул:
– Послушайте! Я чуть не забыл… Вам посылка от Пьера Ландри… Он сказал, что это очень важно… – и скрылся за портьерой.
Я сразу все понял. И когда он появился с двумя томами Малларме в руках, я нисколько не был удивлен. Но к книгам прибавилась еще и коробочка.
– Что это?
– Чай. Пьер сказал, что русские любят чай…
Пьер Ландри, человек мечты и силы, воистину не знал пределов источаемой им щедрости!
– Как он успел, Элен?
– Не знаю. Существует служба срочной доставки автомобилем, но это стоит больших денег…
