Разглашение государственных тайн здорово задело императора Александра II, и он приказал провести тщательное расследование. В ходе которого была вскрыта корреспонденция Эраста Перцова в Лондон, Герцену. «После этого судьба Эраста Перцова ясна», – драматически сообщает Эйдельман, и я уже с ужасом представляю, как статский советник в окровавленном мундире с сорванными погонами висит в застенке на дыбе. Но не спешите пугаться вслед за мной. Жандармы, перед тем как вешать господина Перцова на вышеобозначенную дыбу, запросили разрешение на его арест у самого царя, очень некстати укатившего в Ливадию. Александр II, вот изверг, согласился, но, потребовал «…и в подлости хранить оттенок благородства», то есть, допрашивая Перцова, не упоминать его вскрытое письмо. Ведь читать чужие письма некрасиво. Это я, пожалуй, оставляю без комментариев.
Итак, Перцов был арестован. В его доме и кабинете произвели обыск. Он оказался результативным, жандармы изъяли целую груду запрещенной литературы, записки Герцена и, наконец, переписанные от руки те самые секретные документы, из-за которых и разгорелся весь сыр-бор. Ну, решил я, дойдя до этих строк, тут Перцову уж точно конец. Труба. Но нет.
На допросах Перцов решительно отверг выдвинутые против него обвинения. В лоб заявил палачам, что он-де Герцена во время командировки в Лондон и в глаза не видел, мол, тот приходил, да я дверь ему не открыл, вражине. Дальше – больше. Что все антиправительственные документы собирал для личной коллекции, увлечение такое, а тиражировать не собирался, да и негде. Что же до карандашной копии «стенограммы» секретного заседания Госсовета, обнаруженной жандармами у него дома, то тут, держитесь, не падайте, не он ее Герцену передал, для публикации, а, наоборот, перерисовал из уже опубликованного «Колокола». Так, потехи ради. Для души.
«Не правда ли, ловко? – спрашивает у читателя Н. Эйдельман. И добавляет: – Молодец, Перцов. Хорошо защищается. У многих, очень многих не было еще в те годы опыта борьбы со следствием». Это уж точно, хочется добавить мне. Чтобы окончательно разжалобить читателей, Эйдельман рассказывает страшилки о том, как «тихо ночью в камерах III отделения, как звякают шпоры, отодвигаются засовы, как жандармский следователь вежливо заводит разговор о пустяках, как медленно тянутся дни и недели, в которые не вызывают и не тревожат, как во время прогулки по внутреннему дворику вдруг – за решеткой – мелькает чье-то знакомое лицо…». М-да, невесело, признаем это. Только вот, рискну предположить: угоди господин Перцов в лапы к большевикам, в конце концов очутившимся у власти не без опосредованного участия его товарища Герцена, была бы ему и тишина в камере, и вежливый следователь, и прогулки по дворику, и «какава с чаем», выражаясь языком героя Анатолия Папанова. На свое счастье, Перцов до этого торжества истинной революционной демократии не дожил.
Я должен успокоить читателей. В конечном счете гроза обошла стороной обоих братьев Перцовых. Попавшийся на разглашении государственных тайн Эраст схлопотал аж год ссылки, представьте себе. Непопавшемуся Владимиру Перцову довелось писать прошение об отставке. Его удовлетворили, и он выехал за границу…
Если честно, я понятия не имею, верил ли Герцен в то, что публиковал в своем «Колоколе»? Был ли идеалистом, которого использовали втемную? Порой он представляется совершенно запутавшимся человеком. Печатает панславистские проповеди Бакунина, предполагающие доминирование России над другими славянскими народами (ох и отольется народам Российской империи этот панславизм в 1914-м), воспевает идиллию славянской общины и параллельно мечтает о «новом Аттиле», который основательно перетрясет старушку Европу. Презирает буржуазную европейскую цивилизацию, у которой, по его словам, «нет соперников, есть только наследник, и этот наследник – мещанство, застой и «китайский муравейник». А сидит при этом в Лондоне, водя дружбу с всесильным финансистом королем банкиров Джеймсом Ротшильдом. Странно все это.
Правда, под конец жизни Герцен изменил тональность своих выступлений, даже доброжелательно отозвался о царе в письме Чернышевскому: «Кто же в последнее время сделал что-нибудь путное для России, кроме государя? Отдадим тут кесарю кесарево»…
Советские биографы утверждают: на исходе дней Герцен оказался в изоляции, причиной которой стали его колебания между либералами и экстремистами. К тому же не воспринял разработанную Марксом теорию классовой борьбы. Кстати, Маркс Герцена недолюбливал, обзывая «московитом». Как бы там ни было, но семена, посеянные Александром Ивановичем, взошли гроздьями гнева. Террористы из «Народной воли», организации, для которой он был духовным отцом, взорвали русского императора Александра II. Да и много кого еще. В общем, как там любили повторять в советских школах: декабристы разбудили Герцена, Герцен народовольцев, а те красного дракона. А потом всем пришел конец.
VII. Брат, денег дай мне, ладно?
Должен признаться, я рад, что все завершилось, хотя все наши симпатии на стороне венгров…
Из письма лорда Пальмерстона Николаю I по поводу событий в Венгрии, 1849496
Что же касается упомянутого выше займа, при помощи которого «император Ротшильд» прижал к ногтю оборзевшего «банкира 1-й гильдии Николая Романова», то он тоже стоит того, чтобы вкратце о нем рассказать.
Еще бы, ведь речь велась об одном из крупных займов, организованных при содействии дома Ротшильдов и при посредничестве придворного фактора династии Романовых Людвига Штиглица, выходца из Германии, сколотившего громадное состояние в эпоху Наполеоновских войн и Континентальной блокады. Пожалованный в 1828 г. баронским титулом, банкир приобрел большой авторитет и в России, и за ее пределами, у европейских финансистов. Именно стараниями Людвига Штиглица и наследовавшего ему сына Александра Штиглица в период с 1820 по 1855 г. царское правительство получило тринадцать крупных кредитов из-за бугра на общую сумму в 350 миллионов рублей. В том числе и на строительство знаменитой Николаевской железной дороги из Петербурга в Москву (1841)497. Любопытный факт, самые значительные займы (по 50 миллионов рублей каждый) были получены при участии Александра Штиглица в самый разгар Крымской войны, в 1854 и 1855 гг. Европейцы заняли Николаю I, катастрофически нуждавшемуся в деньгах, всего под 5,5 % годовых. Как такое могло произойти во время войны, удивились вы? Ну, формально кредит выделялся на строительство российских железных дорог, хотя, понятно, тот факт, что царь пустит полученные средства на пушки, пули и ружейную смазку, не был секретом для кредиторов, отнюдь. Но, похоже, совершенно их не смущал. Хочешь повоевать? Да пожалуйста, воюй себе на здоровье, сколько влезет, проценты только погашать не забывай.
Денег у Николая действительно было – кот наплакал. Сказывались и техническая отсталость, и засилье бюрократов, и множество иных факторов. Вооруженная экспедиция в восставшую Венгрию, предпринятая царем по просьбе австрийского императора в рамках договоренностей между странами – участницами Священного союза, тоже больно ударила по кошельку. Пожалуй, лучше б Николай остался глух и слеп к мольбам венского двора. В результате похода армии генерал-фельдмаршала Паскевича империя Габсбургов уцелела, чтобы отплатить чуть позже черной неблагодарностью России, встав на сторону сколоченной англичанами антирусской коалиции. Ну а отзывчивый Николай заработал тавро жандарма, надолго превратившись в самую заманчивую мишень для европейских революционеров всех мастей и оттенков, какие только можно изобрести498. К слову, именно драматические события в Венгрии подтолкнули Энгельса с Марксом к тому, чтобы огульно занести славян (за исключением поляков, разумеется) в «дружную семью» реакционных народов. В семейку Адамс, я бы так сказал, а кто не верит, рекомендую обратиться к первоисточнику499. Кстати, если уж мы затронули эту тему. После разгрома революции ее лидер Кошут 500 (лето 1849 г.) со своим отрядом ушел в Турцию, а оттуда транзитом через Париж отправился на Британские острова, где его ждал торжественный прием…
Еще одна примечательная деталь. Значительную часть займа, выделенного европейскими финансовыми воротилами жандарму Николаю I, чтобы отлил себе сколько душа пожелает пуль и пушечных ядер, составляли средства, любезно предоставленные одним из старейших банков Британии, лондонским банком Barings Bank. Основанная еще в 1762 г. братьями Джоном и Френсисом Берингами, сыновьями выходца из Бремена Йохана Беринга, сколотившего состояние на доброй старой схеме по экспорту из Британии овечьей шерсти, эта финансовая структура была одной из самых могущественных на то время. И опыт подобных мероприятий у нее имелся, причем немалый. Шутка ли сказать, в 1802 г., в разгар затяжной войны Великобритании с Наполеоном Бонапартом, а она, как вы знаете, велась на истощение, при посредничестве Barings Bank США приобрели у Франции Луизиану, и не стоит забывать: эта сделка до сих пор считается одной из самых грандиозных операций по купле-продаже недвижимости в истории. Чтобы не быть голословным, предлагаю взглянуть на карту.
