После того как 50 фунтов были обменены на франки и друзьями моего будущего мужа мне была предоставлена квартира, родители с котом Васей выехали из Мимизана на грузовичке капитана Латкина, заправленного в Париже достаточным количеством горючего. 30 мая они поселились на бульваре Массена, 129, на четвертом этаже.
Глава XXVI
ПАРИЖСКИЕ РАЗОЧАРОВАНИЯ
В течение пяти лет жизни в Мимизане генерал не переставал писать. Он вспоминал события далекого прошлого, думал позднее дополнить эту рукопись и назвать ее «Моя жизнь». Он следил за настроениями эмигрантов, пытаясь образумить поклонников Гитлера, распространял среди них отрывки речей и статей нацистских вождей (переведенных с немецкого его женой), в которых раскрывалось их истинное отношение к русскому народу, разоблачались их реальные цели. Два раза в год — 15 ноября (годовщина создания Добровольческой армии Алексеевым в 1917 году) и 22 февраля (годовщина начала первой антибольшевистской кампании в 1918 году — Ледового похода) он писал краткие послания своим бывшим соратникам по оружию.
Так, 15 ноября 1943 года он призвал их молиться за то, чтобы был положен конец уничтожению русского народа: «Вздыблена, взвихрена наша бедная Россия! Рушатся каторжным трудом воздвигнутые заводы-гиганты. Горят полымем наши города и села. Гибнет русское добро от своей и чужой руки…
Без конца гибнут и русские люди. Гибнут в кровавых боях, в братоубийственных стычках и в темных застенках. Гибнут от холода, голода и труда непосильного, мрут без ухода от ран и болезней — в своих и чужих лагерях, нет конца русским страданиям, нет меры русской скорби!
Но дух народный жив. Его не угасить никому и ничем. […] Бог правды, Бог брани, ниспошли избавление стране нашей родной от всех ее лютых врагов и лиходеев, дай мир и свободу исстрадавшемуся народу!»
Он настоятельно предостерегает бывших русских белогвардейцев: «Двадцать седьмую годовщину основания Добровольческой армии мы вспоминаем в обстановке, весьма отличной от той, которая существовала в последние четыре года. Но не менее сложной, вызывающей целую гамму противоречивых чувств и застающую русскую эмиграцию опять на распутье. А подонки ее — вчерашние мракобесы, пораженцы, гитлеровские поклонники — уже меняют личины и славословят без меры, без зазрения совести новых господ положения…
Международная обстановка в корне изменилась. Враг изгнан из пределов отечества. Мы — и в этой неизбежности трагизм нашего положения — не участники, а лишь свидетели событий, потрясавших нашу Родину за последние годы […]. Мы испытывали боль в дни поражений армии, хотя она и называется «Красной», а не Российской, и радость — в дни ее побед. […]
Но не изменилась обстановка внутрироссийская. В дни, когда весь мир перестраивает свою жизнь на новых началах международного сотрудничества, социальной справедливости и самодеятельности от эксплуатации капиталом и государством, не могут народы русские пребывать в крепостном состоянии. Не могут жить и работать без самых, хотя бы необходимых, условий человеческого существования: основных свобод, раскрепощения труда, упразднения кровавого произвола НКВД, суда независимого, равного для всех, основанного на праве. […]
Пока этого нет, мы будем идти своим прежним путем, завещанным нам основоположниками Добровольчества, какие бы тернии ни устилали нам путь.
Ибо судьбы России важнее судеб эмиграции».
По возвращении в Париж генерал Деникин понял, что его призыв — глас вопиющего в пустыне. Большинство русских, воевавших в Белой армии, опьяненные успехами советских войск, в порыве патриотизма осаждали нового посла Богомолова в надежде добиться права на возвращение в Советский Союз. Сам глава православной церкви во Франции «отправился в Каноссу…».
«Вместе с русским народом, но против большевистского режима» — этот девиз не нашел отклика (временно) в эмигрантской среде.
Генерал сожалел, что злодеяния фашистов в нацистских лагерях, казалось, заставили забыть все то, что было совершено в советских лагерях.
Внешняя политика Сталина возмущала его и заставляла опасаться наихудшего. «Зоны влияния», распространившиеся на треть Европы, являлись прелюдией полного порабощения Прибалтики, Польши, Венгрии, Румынии, Болгарии и части Германии. Не породит ли этот не знающий меры экспансионизм новых бесчисленных врагов России.
«Порабощенные страны, доведенные до отчаяния, в один прекрасный день восстанут против своего угнетателя, тогда небывалая угроза нависнет над нашей страной. Будут поставлены под вопрос ее территориальная целостность и ее независимость…»
Другое, может быть более горькое, разочарование заключалось в следующем: Рузвельт и Черчилль приняли обязательство по ялтинскому соглашению выдать Сталину всех русских пленных! Таким образом, все эти Миши, Ефимы, Саши, Володи, которым генерал советовал сдаться «достойным всяческого доверия» англичанам и американцам, были обречены на расстрел! Необходимо помешать этому предательству, этому преступлению! Но каким образом? Нужно обратиться к ответственным лицам, возбудить общественное мнение, разъяснив все аспекты этой проблемы. Но эта задача невыполнима во Франции, где значительно влияние Советов и их сообщников, французских коммунистов. Политика Англии в этом отношении не совсем ясна. Остаются Соединенные Штаты, наиболее сильный член союзнической коалиции. Здесь еще сохранилась свобода слова…
В Америку уезжало много бывших участников Белой армии. Некоторые звали своего главнокомандующего эмигрировать в США, один из его офицеров — Валериан Августинович (ставший вскоре мистером Монвитом) предложил ему свой дом в Форест Хилле, в одном из кварталов Нью-Йорка, и обещал найти издателя для публикации книги «Моя жизнь».
В Париже Деникин навел справки в консульстве и в посольстве Соединенных Штатов. Квота для «русских белых эмигрантов» не оставляла никакой надежды. Но дверь оставалась полуоткрытой для просителей польского происхождения. Деникин и его жена родились в русской провинции, входящей теперь в границы Польши. Они могли начать добиваться визы.
В ответ на вопрос: «Поеду ли я с ними?» — их ждало новое разочарование. Я отказалась. Я не хотели уезжать из Парижа, где у меня была любимая журналистская работа и где жил человек, чьей женой я хотела стать.
Шли дни, заполненные бесконечными хлопотами: визиты в консульство, в посольство, к врачам, на которых была возложена обязанность выдавать свидетельства о здоровье. Наконец в двух нансеновских паспортах были поставлены по две печати: транзитная английская виза и американская эмиграционная виза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
