На портупее, с пятью рядами галуна, привешена золоченая шпага в черных лакированных ножнах с темляком из шелка и золота.
Брюки из того же сукна, как и мундир, также украшены лампасами из широкого золотого галуна. Лакированные ботинки щеголевато обхватывают ногу и приятно поскрипывают на каждом шагу, как будто владелец их ступает по коврам дипломатических салонов. Наконец, пара густых золотых эполет с массивными золотыми кистями придает вышеупомянутому лицу совершенно военный вид, помимо того, что для людей, сведущих в этом деле, уже один темляк на его шпаге говорит о том, что он получил его за военные заслуги, и что он и в данное время принадлежит к действующим войскам.
Одной рукой, обтянутой тонкой белой перчаткой, он упирается на ручку большого зонта, тогда как другою поминутно поправляет очки в золотой оправе с темно-дымчатыми стеклами.
Что касается наружности господина, так ослепительно разодетого, но носящего свой расшитый золотом мундир с таким достоинством и вместе непринужденностью, то о ней трудно сказать что-нибудь определенное. Она, быть может и умышленно, не носит на себе никакого живого выражения. Это просто холодное, безжизненное, безучастное лицо, непроницаемое и неподвижное, украшенное небольшой седеющей бородкой, скрывающей часть щек, верхнюю губу и подбородок, словом, физиономия дипломата, как бы застывшая в своем бесстрастии и лишенная всякого отзыва или отклика даже и на самые неожиданные явления.
Описать восторг и невероятное восхищение толпы негров при виде этого сияющего, раззолоченного со всех сторон господина более чем трудно — это абсолютно невозможно.
Даже появление Диего, снаряженного, как настоящий бандит, не в состоянии прервать их шумных восторгов.
Удивленный и сам, почти недоумевающий, несмотря на свой гордый нрав и совершенно неизмеримый апломб, Диего остановился в нескольких шагах от отряда и стал внимательно разглядывать уполномоченного, сержанта, офицера, трубача и даже рядовых солдат, входящих в состав этой группы.
Но уже в следующий момент, придя в себя от своего вполне естественного, впрочем, недоумения, он пренебрежительно пожимает плечами и, пробормотав по-французски «глупый маскарад», обращается по-португальски ко всей этой странной компании, так неожиданно появившейся у самой его деревни.
— Кто вы такие и что вам нужно?
В этот момент офицер командует: «Стой! " оглушительным командирским голосом, и маленький отряд сразу останавливается, как вкопанный, точно где-нибудь на параде.
Тогда уполномоченный, вероятно, считая ниже своего достоинства отвечать лично на эти вопросы, произнесенные так резко и так грубо, делает офицеру знак рукой.
Тот, следуя, по-видимому, заранее полученному предписанию, отвечает тем же резким и отрывистым тоном:
— Нам нужно говорить с вашим вождем. Где он?
— Вождь — это я!
— Прекрасно, сеньор… благодарю!
Затем он поворачивается к солдатам и командует:
«Ружья к ноге! .. На караул! .. "
Раздается мерное звяканье ружей; маленький отряд отдает честь вождю, после чего трубач играет торжественный туш, и когда последние звуки трубы замирают, офицер продолжает:
— Его превосходительство дон Педро Апавиллана, граф де Рио-Тинто, уполномоченный министр Его Императорского Величества Бразильского Императора, чрезвычайный посол его превосходительства министра иностранных дел, желает говорить с вами о делах особой важности!
— Прекрасно, — угрюмо соглашается Диего. — Но я прошу заметить, что я не подданный бразильского Императора, и потому спрашиваю себя или, вернее, вас, по какому случаю ваш Император присылает ко мне посла?
— Если бы вы были подданным Императора, то вас просто вытребовали бы в Макапу, тогда как теперь мы явились к вам с официальным поручением!
— Совершенно верно! В таком случае будьте любезны следовать за мной. Мой дворец не пышен, это простая хижина, покрытая листвой, но вам будет оказано в нем то гостеприимство, на которое вы имеете право в качестве чужестранцев и моих гостей, а главное, как представители державы, которой нельзя пренебрегать!
— Представители мирной державы! — умышленно подчеркнул офицер.
Уполномоченный, все также безмолвный, повторил снова знак рукой, подобно автомату, и, сделав несколько шагов вперед, очутился рядом с Диего. Приложив к шляпе два пальца, обтянутых белой перчаткой, он этим жестом поздоровался с вождем, после чего капитан скомандовал:
— Ружья вольно! .. на пле… чо! .. на право! .. Марш! ..
Трубач заиграл на своей трубе, и маленький отряд двинулся мерным шагом вперед. Все население деревни сопровождало своих нежданных гостей в полном своем составе. Тут были и женщины, и дети, и старики. Все они, ворочая глазами, гримасничали, неистово жестикулировали и все время трещали неумолчно, сопровождая оживленными пояснениями и предположениями каждый жест, каждую мельчайшую подробность, которую им удавалось подметить у чужеземцев.
— Кой чорт! Что ему может быть нужно от меня, этому раззолоченному манекену, увешанному всякими цацками, точно какой-нибудь заморский адмирал в комической опере? — думал про себя Диего, все более и более удивленный. — Значит, обо мне уже знают там, в Макапе! .. И как это они добрались сюда, да еще в таком виде, чистенькие и вылизанные, точно их только что вынули из коробочки или ящичка, в котором их прислали по почте… Вероятно, на Арагуари стоит какое-нибудь военное судно. А эти тапуйи — настоящие, обученные строю солдаты, да еще такие, каких нет и в Макапе… Ба-а! Да сумею же я отвертеться от этого уполномоченного, какой бы стреляной птицей он ни был! Он, вероятно, и не подозревает, кто я такой, и принимает меня за простого темного негра, который ничего решительно не смыслит… Я его проведу! ..
Но вот и дворец Диего. Он вежливо пригласил своего спутника войти; тот по-прежнему оставался нем и поблагодарил Диего только наклоном головы. Капитан остался перед хижиной, скомандовал своим людям составить ружья в козлы перед входом в жилище вождя.
Вдруг в уме Диего зародилось подозрение. Вообразив, ошибочно или с некоторым основанием, что речь пойдет о его пленниках, он издал громкий, пронзительный свист, на который сбежалось человек пятнадцать его самых верных и усердных сторонников.
Ни мало не стесняясь и как будто он говорил о самых обычных вещах, Диего приказал им:
— Оставаться неотступно вблизи хижин пленников, не отходить от них ни под каким видом ни на шаг. Если со мной что-нибудь случится, помните мой наказ: перебить всех до последнего!
Затем, обернувшись к уполномоченному, с легким оттенком иронии в голосе, он сказал:
