– Позавтракаем и можем ехать.
– Ну так помни же: я – твой денщик!
Суворов закрыл дверь и сел на прежнее место, на лавку.
– Что, выспался, старинушка? – спросил у него станционный смотритель, входя на кухню.
– Выспался, милый человек.
– Тогда снеси их благородию самоварчик – уже готов, там, в сенях, стоит.
– Сейчас!
Суворов вскочил и побежал в сени, где шумел самовар. Открывая ногой двери, он понес самовар в горницу.
– Пожалуйте, ваше благородие, самоварчик! – сказал он, ставя самовар на стол.
Поручик Столыпин не мог смотреть на проказы Суворова, – давился от смеха.
– Александр Васильевич, куда же вы? Садитесь пить чай! – зашептал он, видя, что Суворов собирается уходить.
– Пей один, а я – там. Надо хозяина угостить, – подмигнул Суворов и, взяв свою походную флягу, вышел.
Станционный смотритель хлопотал у стола:
– Вот снеси-ка их благородию чайник и чашку. А мы с тобой, служивенький, молочка покушаем, сейчас хозяйка принесет.
Суворов отнес в горницу чайник и чашку.
– А что, мил человек, не выпить ли нам молочка от бешеной коровушки? – спросил Суворов, доставая флягу.
Он сам пил всегда очень мало и никогда не пил с утра, но хотел угостить человека, – знал, что каждый станционный смотритель – выпивоха.
– А ладно ли это будет – с утра? – боязливо оглянулся на дверь станционный смотритель. – Да и Суворов приедет. Фельдмаршал никак. Нехорошо!
– Суворов когда еще приедет! Мы по единой!
– Ну, разве что по единой, – успокоился он, ставя на стол чарки. – Жинка моя – хорошая хозяйка, у нее все есть, да для порядку запирает на замок, – смущенно говорил станционный смотритель, шаря на полице. – Вот только что есть для закуски: хлеб, лук да огурцы…
– А нет ли редьки?
– Редька есть.
– Помилуй Бог, да это первейшая закуска!
Суворов налил из фляги. Они чокнулись.
В это время дверь отворилась, и на пороге стала Оксана:
– Ось, бачтэ! Не йившы, не снидавши – за горилочку?
– Оксаночка, погоди, послушай!
– И слухать не хочу!
– Надо ж уважить человека. Денщик адъютанта генерал-фельдмаршала графа Суворова…
– Денщик адивтанта! Як говорится по-русски: «нашему слесарю – двоюродный кузнец!» Тоби выпыть каждый раз якый-нэбудь адивтант знайдецця!
– Хозяюшка, мы только по единой. Мне много пить, сами знаете, нельзя, – мигнул на дверь Суворов. – Политику надо понимать!
Оксана улыбнулась:
– Та пыйтэ ж на здоровьичко, хиба ж мени жалко? Але злость на того старого дурня…
– А что?
– Як же ты гостя приймаешь?
– А что?
– Хлиб, редька та цибуля?..
– Помилуй Бог, царская закуска. Солдат – сыт крупицей, пьян водицей! Лучшей не надо! – сказал Суворов.
– Чы ж у нас ковбасы та масла нэмае?..
– Ключи ж у тебя…
– А язык у тебя?.. Почэкайтэ, господа служивый, я зараз принесу! – И Оксана вышла.
– Вот так, брат, у нее всегда. Она баба только крикливая, но добрая, – оправдывал жену станционный смотритель. – Да она и сама выпить не прочь…
– А мы ей с превеликим удовольствием и поднесем. Где чарка?
Через минуту на столе появились колбаса, масло, сыр. Старый денщик адъютанта сидел в красном углу между хозяином и хозяйкой. Он выпил одну рюмку, а потом только пригубливал, но не пил. Хозяевам же подливал усердно. Станционный смотритель и жена не отказывались.
– Якый же ваш генерал Суворов? Сердытый? – спросила Оксана.
– Грозен! – вмешался ее муж.
– А ты видкиля знаешь?
– Как не знать! Я графа Суворова вон как знаю. Он у нас в семьдесят осьмом годе проезжал. Ты тогда у маменьки гостила. Высокий такой, толстый. Ему в экипажи двадцать восемь лошадей понадобилось, вот, брат! Так веришь ли, служивенький, я чуть во всем селе лошадей сыскал! – врал станционный смотритель.
– Александр Васильевич, ехать пора! – высунул голову в дверь поручик Столыпин.
Поблагодарив за угощение, Суворов вышел из дома вслед за адъютантом.
Кибитка стояла у крыльца.
Станционный смотритель и Оксана провожали их. У крыльца собралась куча ребятишек и баб.
Адъютант уже сел в кибитку, а Суворов только собирался сесть к ямщику на облучок, когда раздался крик:
– Ваше высокопревосходительство, Александр Васильич!
Все обернулись. К кибитке бежал в порыжелом гарнизонном мундире отставной старик солдат.
– Отец родной, погоди! – кричал он, кидаясь к Суворову.
Но его перехватил станционный смотритель.
– Кузьмич, очумел ты? Какое тебе превосходительство? – смеялся подвыпивший станционный смотритель, не пуская солдата.
– Да пусти, это он, батюшка наш, Суворов! – рвался солдат.
– Карабанов, это ты? – узнал его Суворов. – Жив?
– Так точно, жив!
– Ну здравствуй, старый товарищ!
Станционный смотритель удивленно отпустил солдата. Солдат кинулся к этому денщику суворовского адъютанта. Старики обнялись. Станционный смотритель и его жена глядели, ничего не понимая.
– Как живешь, старинушка?
– Бог милостив, Александр Васильич!
– Может, помочь надо? В чем нужду имеешь? Говори, не стесняйся!
– Премного благодарен, ваше высокопревосходительство!.. Ничего не надо! Хотел вот только еще разок повидать вас. Ведь с Измаилу не видались. Услыхал, что проезжать будете, ждал…
– Ну, вот и увидались. Тридцать лет вместе с ним служили! – сказал Суворов адъютанту, садясь в кибитку. – Ну прощевай, друг. Прощайте, милые люди! – замахал он каской.
Еще секунда, и кибитка умчалась. Станционный смотритель стоял верстовым столбом – не мог прийти в себя.
– Ну чы ж не дурный ты? – трясла мужа за рукав Оксана. – Фастался, говорыл: «Я знаю, какой Суворов!» Ничего ты не знал, брехал тилькы. Ось я теперычкы так знаю, який Суворов!
II
В Тульчине еще все спало, когда Столыпин вышел из дому. Вчера вечером Александр Васильевич, отпуская его на квартиру (Столыпин квартировал отдельно, в центре местечка), велел адъютанту прийти сегодня пораньше: Суворов собирался опять диктовать свою «Науку побеждать».
В Тульчине у фельдмаршала нашлось много работы. Прежде всего Суворов принялся за самое важное – за ученье. Он хотел переучить все вверенное ему войско на суворовский лад.
Устав нужно знать, но не держаться его, «яко слепой стены», как верно наставлял великий полководец Петр I. Главным в ученье Суворов считал закалку. Надо приучить солдата идти на опасность, действовать решительно, развить настойчивость и упорство.
Суворов всегда говаривал: «Солдат ученье любит, лишь бы кратко и с толком».
Его ученье – сквозные атаки, штурм и оборона укреплений, прицельная стрельба – продолжалось каждый раз неболее полутора часов, надоесть не могло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
