Я подумала, что он дурак.
– Ты меня неверно понимаешь, – мягко начал он, повернувшись обратно в комнату. – Я не хочу запирать тебя здесь и не хочу указывать, как тебе жить. Ты можешь дружить, с кем пожелаешь. Но я не исполнил бы свой долг, не скажи я тебе, что у леди Клары в свете репутация мотовки, игрока и женщины опытной. Ее сын, лорд Перри, пока еще в университете, но и там он известен как игрок и горький пьяница.
Я взглянула на Джеймса с суровым лицом.
– Вы хотите сказать, что они недостойные люди, – без выражения произнесла я.
Джеймс кивнул.
– Мне жаль, что приходится о них дурно отзываться, и сплетничать я не стану. Но ты не знаешь мира, в котором они вращаются, и я должен тебе сказать, что они – неподходящее общество для юной леди.
Я улыбнулась.
– Тогда они мне подойдут, – сказала я. – Я вам многого не рассказала, мистер Фортескью, поскольку не считаю, что вам это нужно знать. Но знайте, что мой отец был пьяницей и игроком, что я зарабатывала на жизнь, объезжая лошадей и мошенничая при их продаже, а еще я крапила для отца карты. Я не та юная леди, которой вы хотите меня видеть, и никогда не научусь ею быть. Я слишком стара, слишком дика и слишком очерствела, чтобы меня можно было переделать по этому лекалу. Хейверинги мне вполне подойдут.
Он хотел что-то ответить, но тут в дверь постучала Бекки и спросила, поеду ли я кататься с Уиллом Тайяком, который ждет меня во дворе.
Я кивнула Джеймсу – нашу стычку на этот раз закончила я.
Во двор я вышла, чувствуя подъем после своей победы. Я прошла изрядный путь, чтобы выравнять счет: между ним, пытающимся сделать из меня ребенка, которым я была бы, если бы он вовремя нашел меня и привез сюда, и бродягой с суровым сердцем, которой я на самом деле была.
Уилл сидел верхом на своей лошади во дворе.
Увидев меня, он улыбнулся.
– Значит, лорда Перри вы благополучно доставили домой, – сказал он.
– Да, – ответила я.
Больше я решила ему ничего не рассказывать.
– Он – довольно приятный юноша, – начал Уилл, приглашая меня к разговору.
– Да, – сказала я.
Я прыгнула в седло и склонилась, чтобы затянуть подпругу.
Лошади тронулись, Уилл ждал, чтобы я что-то еще сказала.
– Но неуправляемый, – продолжил он.
– Да, – ответила я.
Затянув подпругу, как мне было удобно, я склонилась и перебросила гриву Моря на правую сторону.
– Многие девушки считают его красавчиком, – сказал Уилл.
– Да, – согласилась я.
– Некоторые его не видели пьяным, не понимают, что он ни о ком, кроме себя самого, не заботится, – напыщенно произнес Уилл.
Я кивнула.
– Думают, что он – прекрасный молодой джентльмен, с ума сходят, желая, чтобы он им улыбнулся.
– О да, – для разнообразия ответила я.
Уилл сдался.
– Сара, а вам он нравится? – спросил он.
Я придержала Море и посмотрела прямо на Уилла. Лицо у него было серьезное, я знала, что этот вопрос много для него значит. Он хотел, чтобы я честно ответила.
– Тебя это не касается, – равнодушно произнесла я и замолчала.
Мы молча выехали с аллеи на дорогу, потом повернули налево, в деревню. Я смотрела по сторонам, на зеленеющую вдоль дороги изгородь, в которой шуршали птицы, кормившие птенцов в спрятанных гнездах.
Уилл хмурился, глядя между ушами лошади на дорогу.
– Я подумал: надо вас сегодня отвезти к деревенскому учителю, – сказал он, когда мы увидели вдали первые дома. – Он уезжал, когда мы в тот раз были в деревне. Мы своей школой гордимся.
Мы проехали по деревенской улице. Сапожник снова сидел у своего окошка. Он помахал мне, и я помахала в ответ. Возчик крикнул: «Добрый день!» – из своего фургона, где приколачивал отошедшую доску. Я улыбнулась своей бессмысленной широкой балаганной улыбкой, и он улыбнулся мне в ответ – радуясь фальшивой монете.
Мы проехали мимо церкви и дороги, ведущей к Гряде, и направились к длинному амбару, стоявшему вдоль дороги. Я слышала внутри гул детских голосов, поющих песню или читающих какое-то стихотворение.
Уилл свистнул, протяжно и резко, и через несколько минут дверь в боковой стене отворилась, и к нам вышел молодой человек, щурившийся на ярком солнце после затененного класса.
Он был очень странно одет. С ног до головы в зеленом. Мешковатые зеленые бриджи, заправленные в удобные кожаные сапоги, мешковатый зеленый камзол, схваченный широким кожаным ремнем. Его прямые черные волосы были коротко острижены и разделены посередине на пробор, так что его лицо казалось широким, сильным, уродливым, но вместе с тем почему-то милым.
– Майкл Флай, – сказал Уилл. – Майкл, это Сара Лейси.
– Здравствуй, сестра, – сказал учитель. – Я не называю тебя твоим титулом, потому что я никого не зову никаким титулом. Я верю, что все мы созданы равными, и выказываю тебе то же уважение, что и всем прочим. Можешь звать меня Майклом – или братом.
Шестнадцать лет в кочевьях подготовили меня к самым разным людям. Я и прежде встречала таких, как Майкл.
– Здравствуй, Майкл, – сказала я. – Ты здешний учитель?
Он улыбнулся, и его мрачное лицо внезапно просветлело.
– Я учитель молодых граждан, – сказал он. – А вечерами я читаю и беседую с их родителями. Мы вместе учимся, чтобы подготовиться к здешнему труду, воплотить наши замыслы о расширении этой общины, чтобы она стала примером для всей страны и нашей общей миссией!
– Вот как, – сказала я.
– Майкл пришел к нам три года назад из общины в Уэльсе, – сказал Уилл.
В его голосе слышался смех, но не над Майклом.
– Он сослужил корпорации огромную службу, был нашим советчиком и стал работать с детьми.
Майкл улыбнулся Уиллу.
– Они – наше будущее, – сказал он. – Их надо подготовить.
Уилл кивнул.
– Эту школу основала мать вашей мамы, – сказал он. – Когда здесь все только начали налаживать и передавать работникам. Прежде здесь был десятинный амбар.
Он осмотрел высокое и длинное здание.
– Так и осознаешь, во что обходятся преимущества духовной жизни, – сухо произнес он.
– Не понимаю, – сказала я.
Майкл широко мне улыбнулся.
– В этом амбаре хранили долю урожая, которую надо было отдавать церкви и викарию, – объяснил он. – У нас и сейчас есть викарий, но он живет на небольшую плату от поместья. Мы не позволяем ему брать долю от имущества, если он не пашет и не сеет.
– Ему это небось нравится, – сказала я.
Майкл поперхнулся от смеха, а Уилл посмотрел на меня с улыбкой.
– Да, – ответил он. – Нравится. Как бы то ни было, теперь здесь школа, а в другой части здания живут Майкл и дети, у которых родители умерли или сбежали. Таких у нас сейчас трое.
Я достаточно знала о деревенской жизни, чтобы понять, что это неслыханно. Сирот и детей бедняков нужно было доставить в ближайший работный дом, где их ждало жалкое детство, а потом их при первой возможности продавали нанимателю. Ри и Кейти в один голос твердили, что хуже работного дома ничего нет.
