Не очень – это еще слабо сказано. Мраморно-бледный, с синюшным носогубным треугольником и распухшей шеей.
– Да я в порядке. Как ты? Ты ж не только меня, ты, похоже, всех врачей перепугала. Видела бы ты, с какими лицами они тебя в машину грузили.
– Ну, врачей перепугать невозможно, они и не такое видели. Скорее решали, в отделение меня, или сразу в морг везти.
– Эй, ты сама врачом еще не стала, а цинизма уже понабралась, – Петька закашлялся громким лающим кашлем. – Я испугался за тебя, Ларка, правда. Первый день все спрашивал, отвечали: состояние крайне тяжелое. А потом вон и сам слег.
Петька дышал тяжело, и говорить ему явно было трудно. Но во взгляде была радость. Я наклонилась и поцеловала его в щеку.
– Ларка, ты чего, я же заразный!
– Не для меня. Меня вылечили, со мной все хорошо. Выписывают сегодня. Анхенаридит обещал домой отвезти. К тебе вот привел. Нас пускать не хотели, а он уговорил. Он же у нас обая-ательный! – вспомнила сцену в коридоре и вновь пробило на хихиканье.
– Лара, я же слышу, – обаятельный подкрался незаметно. Видно, всех остальных уже успел обаять.
– Так я что, я же комплимент, – все же вскинула на него глаза, и улыбка расползлась от уха до уха. Поспешно отвернулась к Петьке. Но тот и сам смотрел сейчас только на вампира.
– Здравствуй, Петя! Как твои дела?
– Лучше всех, как и всегда. Только вот кашель совсем замучил, да и сердце порой побаливает.
– Да, с сердцем могут быть осложнения. Ты, когда в университет вернешься, зайди ко мне, я послушаю. Возможно, понадобится хороший специалист, я помогу найти. Обязательно зайди, не запускай. Геологу нужно хорошее сердце, иначе как в разведки ходить? – он улыбнулся, и Петька кивнул, не сводя с Анхена обожающего взгляда. – Вы в поход-то летом идти не планируете?
– Да, думали сплав устроить, – просипел в ответ Петька, здорово оживившись. – Но с маршрутом еще не определились. Либо по Верье, либо по Андае.
– Верья более порожистая, нужен опыт, чтоб пройти без потерь, Андая поспокойней. Но природа красивая и там и там.
– Ты там бывал? – удивилась я.
– Сплавляться не доводилось. А мимо пролетал часто. А сверху многое хорошо видно. Как лодки на порогах переворачиваются – в том числе.
– Здорово, наверно, летать, – вздохнул Петерс.
– Когда-нибудь и люди научатся, – Анхен сказал это так, будто ни секунды не сомневался. И Петька кивнул, соглашаясь. Научимся, мы же люди.
– Петя, я Ларису заберу сегодня домой. Она тебе здесь ничем не поможет, сам понимаешь. Это для меня исключение сделали, а так визитов здесь нет. Лучше уж пусть она дома, под присмотром родителей поживет. А ты мужчина, ты справишься.
– Да, Анхенаридит, конечно, я все понимаю. Мне и самому будет спокойней.
– Можно просто Анхен, мы вроде договаривались. Лариса, я подожду в коридоре, у тебя пара минут, и нам надо уже идти. Всего хорошего, Петя, выздоравливай. Всем скорейшего выздоровления! – и он выходит, и словно свет меркнет. И, судя по лицам, не одна я это чувствую.
Когда я вышла от Петьки, он мило болтал с медсестрой, и, судя по ее взгляду, она готова была болтать с ним вечно.
– И почему ты такой обаятельный? – сотрясаю воздух по дороге обратно.
– Долгие годы тренировок и самоистязаний обязательно дают результат, – неожиданно отвечает он.
– Каких самоистязаний? – поражаюсь я.
– А ты как думала? Я таким не родился. Чтобы быть в ваших глазах «обаятельным», пришлось многое в себе ломать. Перешагнуть через родовую и видовую гордыню, снобизм, высокомерие. Заставить себя видеть в вас личность – в каждом встречном, заставить себя забыть, что вы просто еда, научиться понимать ваши интересы и принимать ваши жизненные ценности. Это далось мне совсем не просто. А теперь – да, большинство вопросов я решаю улыбкой, а не ментальным приказом.
– Но зачем? В смысле: зачем тебе было это надо – себя ломать?
– Трудно объяснить в двух словах. Скажем так: я отчетливо увидел, каким я НЕ хочу стать, хотя у меня есть все шансы. И попытался от этого уйти. Увы, получилось не все. Но что-то все-таки получилось.
– Ты самый лучший!
– Не все с тобой согласятся. Но слышать приятно. А теперь я пойду, принесу твою верхнюю одежду, а ты пока переодевайся, – он завел меня в палату и попытался покинуть.
– Погоди! Мне не во что переодеться, меня же среди ночи привезли, я уже в ночнушке была.
– Я ж тебе все принес. Лежит на стуле. Даже не заметила?
– Ой, – на стуле действительно лежал сверток.
– В твоих вещах рыться не стал, хотя с базы чемодан забрал, он сейчас в машине. Просто купил все в ближайшем магазине. До дома доехать можно, а там… не понравятся – выкинешь.
Вот что-то не думала я, что стану выкидывать купленные им вещи, но сообщать ему об этом не стала. Едва за Анхеном закрылась дверь, вытряхнула все на кровать, принялась изучать. Белье обычное, простенькое. Нда, не такое возлюбленным дарят. Но это, видать, подчеркнуто без намеков. «Чистое», что та лилия. А вот размер вполне мой, глазомер хороший. Бежевый свитер, однотонный, гладкой вязки. И… брюки. Нет, они, конечно, женские, но вот только сразу вспомнилась наша школьная директриса, что очень любила строить нас по поводу одежды. Длинные тирады о том, что приличные девушки носят только юбки, вся школа помнила наизусть. А уж фраза о том, что на девушку в брюках ни один вампир не взглянет, слетала с ее языка столь часто, что стала притчей во языцех. А тут вот… так. Не то директриса у нас ничего не понимала в вампирах, не то на меня кто-то глядеть не хочет.
Впрочем, взгляд, брошенный им на меня по возвращении, все вопросы снял мгновенно. Хотя, понятно, по любому лучше, чем в ночнушке. Одела принесенные им сапоги, застегнула куртку.
– Вещи все собрала? Идем.
Протянула ему свой жалкий пакетик, забрала цветы из вазы.
– А разве не надо с врачом пообщаться?
– Я уже пообщался. И попрощался. У них и без тебя дел по горло, все будут только рады, если мы как можно быстрее их покинем.
И вновь я сижу в его машине, и она взмывает все выше, выше. А мне уже не страшно, я только смеюсь радостно. Мне ничего не страшно, когда я с ним! И мы несемся над снегами, городами, дорогами. Я не смотрю вниз, я смотрю только на него. И понимаю, что люблю его. Люблю, люблю, люблю!
Мы приземляемся на крыше моего дома. Я смотрю на нее и не верю. Вот что, он сейчас выпустит меня из машины – и все? Все кончится?
– Не грусти. Я все еще с тобой, – он открывает двери, выходит сам, помогает вылезти мне. Достает мой чемодан из багажника. – Идем, поздороваюсь с родителями.
Он спускается со мной на второй этаж, доводит до двери, и уже тянет руку к звонку. Затем чуть качает головой, опускает руку и прижимает меня к стене.
