– Вам он тоже весьма полезен. Да вот только привычка какая-то неискоренимая оказалась. Приходится потакать и попустительствовать… А тебя я тогда своим лекарством в норму приводил.
– В смысле «своим»? Ты еще и лекарства создаешь?
– Нет, я их еще и употребляю. Это лекарство не просто создано вампирами. Оно создано для вампиров. Как раз на случай алкогольного отравления через кровь. Тебе подошло идеально.
– Ну вот, а еще говоришь, я в вампира не превращаюсь, – продолжала веселиться я. – А местами я, оказывается, уже вампир.
– Угу, вот только не теми, какими стоило бы, – он лег на бок рядом со мной, оперев голову на локоть, и все смотрел на меня, так задумчиво и, мне даже показалось, печально. – Что мне делать с тобой? Вот скажи мне, что мне делать с тобой, Лариска?
– Любить, – меня сомнения не посещали. Вот только то, что он отодвинулся, мне не понравилось. Я тоже повернулась на бок и прижалась к нему, скользя ладонью по его спине.
– Любить, – он мне улыбнулся, но как-то не весело. – А потом? – его свободная рука гладила мне спину, а впрочем, не только спину.
– А потом укусить, – не задумываясь ответила я. – Я хочу быть твоей. Совсем-совсем твоей.
– Совсем-совсем-совсем… Я не кусаю девочек, не подписавших «Добровольное согласие», – он взглянул мне в глаза неожиданно жестко.
– На кровь и плоть? Ты же знаешь, что я согласна. Я подпишу, когда скажешь. Хоть прям сейчас.
– На кровь и плоть, Лариса, я и сам хоть десяток подпишу. От любого имени, любым почерком. Это формальность, не более. Ради нее и заморачиваться не стоит. Нет, принцесса, мне нужна от тебя совсем другая бумажка.
– Что же ты хочешь?
– Твою жизнь.
Значит, вот как это бывает. Не страшно. Совсем. И почему я раньше боялась? Если любишь, то не страшно.
– Возьми.
– Правда?
– Да. Только обещай мне…
– Что?
– Обещай, что выпьешь. До последней капли. Выпьешь сам, и ни с кем не поделишься. Обещай, что выпьешь, а не прольешь на землю. Скажи мне, что моя кровь не поганая, и ты не станешь проливать ее в землю! – обида, давняя, позабытая, вдруг вырвалась из меня с этими словами, и я рыдала, не в силах успокоиться.
– Значит, ЭТО тебя обидело? – Анхен, похоже, был поражен. – Из всего, что я тебе сделал, ты помнишь только это? Эту фразу?
– Обещай!
– Я обещаю, Ларочка, обещаю, – он перемежал слова поцелуями, и я верила, чувствовала, что он был в этот момент абсолютно искренен. – Ты будешь моей, только моей. И я никогда не пролью твою кровь в землю. Ты прости мне эти слова. Я был зол тогда, себя не помнил. Я много лишнего тогда наговорил и, быть может, сделал. Мне нельзя злиться, Ларка, я потом остановиться не могу. Я знаю, я пытаюсь сдерживаться, но если срываюсь… Тебе повезло, что я не убил тебя в тот день, а ты запомнила эту глупую фразу.
Я обхватила его руками, прижала к себе крепко-крепко:
– Просто люби меня. Я твоя. Вся. До последней капли.
Он любил. Аккуратно снял с меня через голову рубаху и бросил на пол. О, то есть, если за свои деньги куплено, то мы вещи не рвем, снимаем! Да и сам сегодня явно подготовился. Пришел не в рубашке, а в футболке-поло с тремя пуговичками под горлом. В надежде, что хоть эти уцелеют, не иначе. Ладно, можно и через голову.
– Как я люблю, когда ты не в костюме, – прошептала я, целуя его шею, спускаясь дорожкой поцелуев к груди…
– Не в костюме или без костюма?
– Оба варианта вместе.
Я потянулась к застежке его джинсов, но он перехватил мои руки и, заведя их мне за голову, начал целовать меня сам, и мир мой был – Анхен, мой космос, моя вселенная, и имя его было моим дыханием, и жизнь была лишь там, где он меня касался.
Дверь распахнулась. Ну конечно, больница же. Здесь стучать не принято. Санитарка посуду после завтрака забрать решила. Не забрала. Ойкнув, удалилась. Я покраснела. Анхен рассмеялся.
– Пора завязывать с этой любовью вампира и девы, – весело сообщил он мне. – И так вся больница сутки на ушах стоит. Они и вампира-то первый раз в жизни видят, а тут такой роман! Да у них на глазах! Сэлисэн и Елена горько рыдают в уголке. Теперь лет сто детям и внукам о нашей неземной любви рассказывать будут.
– Ну что ты смеешься? Это же неприлично! Вот что они теперь обо мне подумают?
– Все-то у вас неприлично на ровном месте! Завидуют они тебе. Всей больницей. И чего в этом неприличного? – вопреки разговорам о необходимости завязывать, он явно был намерен продолжать, и я не могла не согласиться с его доводами.
Страсть сжигала меня, я стонала и выгибалась в его умелых руках. Вот только джинсы он так и не снял, и снова взял меня только пальцами, да еще и перевернув при этом на живот, так, что я не могла его даже касаться. Мои руки мяли больничные простыни, я выдыхала в подушку его имя, я умирала от наслаждения… Вот только… если бы… он взял меня… по-настоящему… и еще укусил, это было бы… я не знала, можно ли чувствовать острее, сильнее, чем сейчас, но наверное… иначе зачем… И тут я почувствовала, как его большой палец медленно, но неудержимо врывается мне в попу. Ах, нет! Я дернулась, но он меня удержал, и вновь начал двигаться во мне, заставляя принимать его и там тоже, и это было… не больно, еще не больно, но… ощутимо и, главное, совсем не нужно… но он не прекращал, двигаясь уверенно и энергично… ах! резко даже, но… Анхен!.. если ты так хочешь… если тебе так нравится, то пускай… я приму… я любого тебя приму… ах, Анхен! Анхен!!
Мир рассыпался на осколки, и вновь собрался. Больничной палатой. Больничной кроватью. Простыней, сжатой в моих пальцах. Подушкой под моей щекой.
Анхен потянул меня за плечо, переворачивая на спину. Очень медленно приблизил к моему лицу свое. Убедился, что я сфокусировала на нем свой взгляд. И разомкнул плотно сжатые губы. Рот открылся, и я увидела это. Черный провал. Голые десны. Только спереди, сверху, как он и показывал, два острых и длинных игольчатых зуба. Ничего общего с теми резцами, по которым я водила пальцем. Гадюка. Этот жуткий рот – это челюсти гадюки, по-другому не скажешь. Вот так у них все трансформируется? Разве такое возможно?
Медленно протянула руку и коснулась этих, настоящих зубов вампира. Это были не клыки. Но вот как назвать их, я не знала. Анхен перехватил мою руку, взяв мой указательный палец в свои. Поднес к зубам, позволил коснуться острия. И резко укусил. Я закричала, палец дернуло острой болью. Гораздо больнее, чем когда прокалывают палец для анализа. Он сразу отпустил, лишь слизнул языком выступившую капельку крови. И все смотрел мне в глаза, ища там… Страх? Желание? Я не знала. Я просто позволила своим пальцам запутаться в его волосах, и притянула его голову к своей шее, туда, где билась трепетная жилка, отмеряя последние удары моей жизни.
