Теперь Гитлер еще больше, чем прежде, верил в свою Судьбу. Месть его заговорщикам была бесчеловечной.
Одним из самых запоминающихся примеров полного отсутствия чувства реальности у Гитлера после этого вмешательства провидения явились переговоры, проходившие в той же самой ставке в октябре 1944 года.
Я имею в виду попытку Гитлера сформировать, при совершенно немыслимых обстоятельствах, новое французское правительство. Во главе этого правительства должен был встать бывший французский коммунист Жак Дорио, основавший во Франции крайне правую партию. Франция, которую предстояло представлять этому новому правительству, почти целиком находилась в руках союзных держав, поэтому резиденцией правительства предложили сделать город Зигмаринген в южной Германии, губернатор которого категорически не желал, чтобы там развевался трехцветный флаг.
Переговоры между предполагаемыми французскими министрами напоминали довоенный французский фильм «Les nouveaux Messieurs». Налицо было личное соперничество, а «премьер-министра» Дорио так недолюбливали другие французы, что он жил вместе с нами в «Шпортс-отеле», поэтому у меня имелось много возможностей переговорить с ним. Дорио был очень интеллигентным человеком, который, казалось, точно знает, чего хочет. В бытность свою коммунистом он встречался со Сталиным, очень хорошо знал Восток, особенно Китай. Он подавлял остальных членов «правительственной делегации» и намного превосходил Риббентропа в качестве участника переговоров.
После того как сверхчеловеческими усилиями удалось достигнуть какого-то подобия согласия, Гитлер принял новое правительство, поговорил с его членами о Кале и Дюнкерке и дал им свое отеческое благословение. Доносившийся издалека грохот русских орудий подчеркивал нереальность этой сцены.
Тогда я видел Гитлера в последний раз. 14 апреля 1945 года я получил последние указания от Риббентропа. Мне следовало отправиться в Гармиш, где тогда находились министерства. Я добрался лишь до Зальцбурга, где меня и застало окончание войны.
* * *
Так закончилась моя переводческая работа. Началась она 1 августа 1923 года и дала мне возможность играть на протяжении почти четверти века небольшую, но и не незначительную роль, тесно связанную с политическими событиями в Европе, с подъемом и крушением моей родной страны. Мой личный опыт привел меня к убеждению, что определенные принципы хороши для всех народов и определяют события, независимо от пожеланий отдельной, хоть и облеченной властью, личности.
Я имею в виду законы морали, которые родители и учителя внушали каждому представителю моего поколения: уважение к личности человека, его жизни, мыслям и собственности, а из этого уважения проистекало естественное право народа на независимость, на уровень жизни, поддерживаемый промышленностью страны и уровнем жизни соседних государств, а также социальная и политическая справедливость. Выполняя свою работу, я видел, как отход от этих принципов привел и государственных деятелей, и народы к крушению, хотя начало казалось очень успешным. Это урок, который я, как немец, извлек из своего опыта и который, я считаю, дает нашему народу надежду в его теперешнем положении. Я убедился, что христианская в своей основе этика, которой руководствовалось большинство европейских государственных деятелей в двадцатых? начале тридцатых годов, как бы усердно ни старались они представлять интересы своих стран, привела к прогрессу, достигавшемуся год за годом на конференциях тех лет.
Затем я стал свидетелем напряженной борьбы между вечными принципами христианства и проявлениями нового отношения к правам человека, отличавшегося от всех общепринятых идей. Я видел явный триумф этого нового отношения, но так как был тесно связан с событиями, то все более ясно видел, на чьей стороне сила. Развязывание войны в 1939 году, которое стало началом конца этой новой силы, сначала победоносной, но быстро устремившейся под уклон, кульминацией которой стала величайшая катастрофа всех времен, я тоже пристально наблюдал во всех фазах, год за годом.
За годы, проведенные в конференц-залах, я убедился не только в неотвратимости победы законов морали, но и в другом определяющем факторе: в несокрушимой силе законов экономики. Насколько иной была бы история последних деятелей, если бы государственные деятели и народы подтвердили принципы, выдвигавшиеся суровыми экономистами в те годы. Принципы, которые я с такой надеждой приветствовал в Женеве и на других европейских конференциях с 1927 года. Народы и их политические вожди с недальновидной самонадеянностью не обращали внимания на советы специалистов по экономике, движимые эмоциональными политическими мотивами, они не обращали внимания на законы экономического сотрудничества, приобретающие все более решающее значение в нашу эру технического прогресса, и именно политики толкнули обедневшие массы прямо в объятия фанатиков. Они обрушили лавину, которая смела мирные жилища народов Европы.
Двадцать пять лет я провел как очевидец, не имеющий права слова, на дипломатической сцене, поэтому мне не составило труда понять, что происходило за кулисами. С 1945 года я следил за дипломатической драмой послевоенного периода как зритель и полагаю, что и с моего скромного места мне видно действие великих моральных и экономических законов, даже если изменились костюмы и декорации на сцене.
Моя работа в министерстве иностранных дел закончилась с безоговорочной капитуляцией 8 мая 1945 года, но деятельности в качестве переводчика суждено было продолжаться.
Постскриптум
1945–1949 гг
В 1945 году мне еще раз довелось ехать в машине мимо сцены «Зальцбургских фантазий». Я находился в переполненном грузовике, который охраняли два американских солдата с винтовками наготове. Последний раз я видел грузовики с гражданскими людьми в 1934 году после ремовского путча, когда Гитлер арестовал и отправил в концентрационные лагеря возле Лихтерфельде и Ораниенбурга всех, кого подозревал во враждебности своему режиму. Эти воспоминания постоянно приходили мне на ум, пока мы ехали мимо Мюнхена в лагерь для интернированных в Аугсбурге.
Я был арестован контрразведкой США и впервые услышал, как захлопывается у меня за спиной тяжелая дверь тюремной камеры. Американцы обращались со мной корректно и временами с дружеским расположением, но эта захлопнувшаяся дверь открыла новую главу в моей полной событий жизни. В течение следующих нескольких лет я имел уникальный наблюдательный пункт и мог следить за ликвидацией прошлого и познакомиться с теми, кто выполнял эту работу на стороне союзных держав.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
