Весь этот разговор о Вар-Равване подействовал на Анну, как вода. Холодная и чистая. Ее плеснешь в лицо, глаза откроешь — все вокруг как будто чище.
И на вопросы Станин, хотя на сердце было тяжело, Анна улыбнулась:
— Да, лучше мир не стал. И люди не стали лучше…
— Вот видишь! — воскликнул обрадованно Станий которого улыбка Анны озадачила.
— Но если бы не он… Но если бы не его слова, мир и людей давно бы не было.
Легат вскочил:
— Ты просто дура! Ты — сумасшедшая! Заразная! Теперь — все! Решено! Ты здесь умрешь. Твою зара назад я не возьму. Он заходил по комнате, схватившись за голову. Впервые в жизни легату захотелось разрыдаться. Потом он вдруг остановился, как будто налетел на стену. И тихо-тихо сказал:
— А ты ведь страшней, чем он… Ну что он смог бы, один? Ходил бы из деревни в деревню, из Цобы в Гинзу, из Ен-Герше в Антипартиду, над ним смеялись бы, подавали куски засохшие и… и — все. Один он ничего бы не смог. Такие же как ты… Они-то пострашнее будут! Глупцы, твердящие бездумно то, что один глупец придумал. И повторяющие это бесконечно, везде и всем… Вы, вы людей сбивали с толку, морочили им головы слова ми, смысл которых и сами-то не понимали! И вы же сла гали легенды про учителя, который никого, ни одно го из вас не научил, как стать счастливым… Пожалуй, я тебя убью, а этого чумного… оставлю в живых. Пусть он посмотрит, как ты умираешь, и убирается! В этом мире его ученье о любви уже осмеянно. Здесь ему никто не будет верить и за него не станет умирать.
Сказав так, легат упал на стул. Он больше не мог ни говорить, ни даже стоять. Сил не было. Немного отдышавшись, он взялся за журналы. Хотя картинок их не различал. Да и не пытался! Еще раз мысленно припомнив все, что он во гневе сказал, легат решил, что будет несправедливо оставить Вар-Раввана в живых. Он столько искал его, ловил, преследовал и столько вынес насмешек, оскорблений. Он потерял любимую. Из-за Вар-Раввана. И после этого, поймав его, оставить в живых и отпустить?
Не-е-ет! Так не пойдет!
И тут — стук в дверь. Стук не условный. Станиев поднялся настороженный.
— Что надо? — спросил, проверив под мышкой пистолет в шпионской кобуре.
За дверью по коридору заметался истеричный голос Пелагеи Кольц-Шацкой, заместителя Заваркина по братству:
— Господин Станиев! Мне очень нужна Анечка Измородина! Мне донес… Я знаю, что она у вас! А мы ее все потеряли. Уже разыскиваем через милицию! Нехорошо! Хотя бы предупредили, что у вас, понимаете ли, беседа… А то в «Ноябрь» так и не попала, пришлось Валюту Паршившину туда послать, ну, на замену. Ее там освистали… Одни хлопоты с этой Измородиной! И теперь она, похоже, решила завалить нам церемонию вручения «Стального Эроса»!.. Не выйдет! Анечка, как вам не стыдно?! Немедленно давайте выходите. Вас ждут в банкетном зале. А то еще наш Эрос… стальной возьмет и — ха-ха! — заржавеет. Как у моего супруга… Нет, Анечка, серьезно, выходите! Все вас заждались. Иначе при кажу матросам дверь ломать!
Станиев оглянулся на Анечку.
Она уже сидела с глазами, сияющими надеждой.
Мрачно усмехнувшись, Станиев прошипел:
— Ты зря обрадовалась! Ни эта старая карга, ни лодыри-матросы, ни милиция тебе здесь не помогут. Тебе отсюда уже не убежать. Да и куда ты побежишь без Вар-Раввана?.. Я дверь открою, и ты пойдешь в банкет ный зал… Ты поняла? Пойдешь! Но только для того, чтоб не было скандала. Финальную сцену нашего спектакля, порядком затянувшегося, я бы хотел сыграть красиво.
Он повернулся к двери:
— Ах, как нам стыдно! — он дверь открыл. — Да здесь же не заперто… Входите, входите! Анна Павловна готова с вами пойти куда угодно… А мы с ней, кстати, беседовали здесь о будущих ролях. Вам ясно? О будущих ролях! — он глянул на Кольц-Шацкую так злобнообещающе, что та как подавилась собственными мыслями. И пролепетала:
— Да, да, конечно… О будущих ролях. И я про то же…
А Станиев, не глядя, руку протянул назад:
— Анна Павловна, позвольте мне проводить вас. Вы не против?
Анечка взяла протянутую руку. Пальцы Станиева были как изо льда.
Они поднялись в банкетный зал, находившийся на верхней палубе, и половина стен которого была стеклянной.
Их прихода и в самом деле ждала толпа ехидных журналистов. Меж ними можно было увидеть и актеров, кинокритиков, функционеров братства с кривыми рожами, ну и, конечно, несколько китов из океана финансовых афер.
При появлении Анечки весь люд поднялся, зааплодировал, раздались возгласы, как будто и впрямь встречали королеву или хотя бы принцессу крови.
— Ну что, довольна? — Станиев тоже заулыбался, но страшною улыбкой зверя. — Ты счастлива?.. И вот теперь представь, что этого всего ты сейчас лишишься!
Из-за чего?
Он подвел Анечку к эстраде, на которой уже сидел, от света жмурясь, Алексей Обулов, а перед микрофоном качался на каблуках известный критик Карамзин, он же — редактор журнала «Кадр».
На самом деле его фамилия была Толстой, но Корнелий Орестович решил, что гениев с такой фамилией для нашей страны достаточно. И выбрал псевдоним. Как он считал, гораздо более скромный и незапоминаю-щийся.
Так вот… Корнелий подал Анне руку, помог взойти на банкетную эстраду и, вернувшись к микрофону, объявил:
— Коллеги и друзья! Позвольте мне открыть наш вече… хотя… какой же сейчас вечер? Так значит, позвольте мне открыть…
— Бутылку! — крикнули из зала.
— Бутылки будут позже, — не растерявшись, пообещал Корнелий. — А сейчас я открываю церемонию врученья новой кинематографической награды — «Стального Эроса»! Ура!
— Ураа-а-а!!!
С довольным видом выждав, пока зал смолкнет, Корнелий сообщил, что новый приз решили учредить, поскольку в наше время кино и эрос, можно сказать, близнецы. Они друг без друга теперь немыслимы.
— И это правильно! — заверил всех Корнелий.
И дальше объяснил, что вершиною искусства является то состоянье, когда наш зритель переживает вместе с актерами. А что сильнее всего берет за душу, за нервы, наконец, за сердце?.. Эротика, конечно.
— И это правильно! — всех убеждал Корнелий, хотя все были с ним и так согласны, никто не думал спорить.
И вот сегодня компетентное жюри свой вынесло вердикт. Самой эротичной актрисой года признала…
— Ну вы, наверное, все догадались, — решил привнести интригу в свою речь Корнелий. — Что самой эротичной признали присутствующую здесь Анечку Измородину! Гип-гип ура!
— Гип-гип! Гип-гип!!!
Корнелий вручил все так же бледной Анечке статуэтку мальчугана, чья нагота была прикрыта лишь фиговым листочком. Тут блики фотоаппаратов зачиркали, как крылья стрекозы. Все хлопали, ногами стучали, выкрикивали поздрав-ленья.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
