Постепенно количество переходило в качество, и я сам даже стал замечать, что на многие вещи стал смотреть другими глазами. Наверное, эти встречи и возродили во мне снова тягу к знаниям, к учёбе, благодаря Абреку Аркадьевичу я стал добиваться и добился, в конце концов, поступления на учёбу, он как-то ненавязчиво и незаметно, скорее всего, не задаваясь специально этой задачей, а просто своим личным поведением научил меня слушать и слышать. Слушать человека.
Как-то до этого я был самым главным на земле: земля крутилась для меня и только для меня. Моё мнение казалось мне самым главным и самым правильным, и я стремился его высказать, порой даже не дослушав до конца собеседника, перебивая его иногда на полуслове. Естественно, что собеседник, имея своё мнение, также считает его главным и тоже желает довести его до тебя (иначе зачем бы ему общаться с тобой?). Перебив его, не дослушав до конца, ты тем самым лишаешь его возможности высказать тебе свою точку зрения и это его, вполне естественно, начинает раздражать, вызывает неудовольствие, неудовлетворение беседой и собеседником. Ждать хорошего результата от такого общения едва ли стоит.
У Баршта как-то получалось так, что он давал тебе выложиться полностью, не мешая, в крайнем случае, просто направляя беседу в нужное ему русло одной-двумя краткими репликами, а то и просто словом. Это как-то дисциплинировало, заставляло мыслить более чётко и мысль свою формулировать наиболее кратко и понятно в фразу. Беседа становилась более насыщенной, более информативной, шла в едином направлении, без отклонений и текла плавно. Я чувствовал себя с ним, несмотря на разницу в возрасте, опыте, положении абсолютно равным и это способствовало раскованности, более плавному течению мысли, меньше утомляло, вызывало доверительный характер беседы.
Слышать.
Слышать человека — не просто. Раньше я слышал только себя, чужие же слова мне просто мешали высказать своё мнение. Как-то у Баршта получалось, что он не только слушал тебя, но и слышал: сочувствовал, сопереживал, о чём говорил его внимательный, неотрывный взгляд, следящий за твоими глазами, твоими жестами, об этом говорила его мимика, его одобряющие кивки головой, — в общем, Абрек Аркадьевич был в беседе весь внимание. У каждого есть своё самое главное, самое наболевшее, самое заветное, которое он желает высказать, но только тому, кто достоин этого.
Я не раз замечал, как в вагоне поезда абсолютно незнакомые люди высказывают друг другу такое заветное, такое личное, что дома или в кругу знакомых едва ли когда выскажут.
Человеку требуется высказать своё самое-самое.
Без этого ему тяжело. Это давит его душу, мешает ему распрямиться.
Однако он боится, что тот, кто услышит это, может потом использовать полученную информацию во вред, а то и просто стесняется, стыдится высказывать то, что ему кажется неблаговидным, для него или для созданного им образа, коему он стремится соответствовать.
Вот так именно и проходили у нас наши беседы: я чувствовал себя тем самым откровенным пассажиром в вагоне поезда, я не боялся собеседника и, кстати, не ошибся, ибо он умел хранить тайну, открытую ему. От него же я научился и этому, и это умение не раз потом пригодилось мне в жизни.
Так уж получилось, что мне пришлось всю жизнь учиться: школа, аэроклуб, училище лётчиков, университет марксизма, институт — всего у меня на обучение в различных учебных заведениях ушло больше двадцати лет, не считая самообразования и командирской учёбы, но у Абрека Аркадьевича за неполных два года я прошёл, пожалуй, самую главную школу — школу человеческого общения, школу, научившую меня уважать и понимать человека, и считаю эту школу главной в жизни.
Я немало штудировал и сдавал разных педагогик и психологий, немало познал из области китайской медицины, философии инь-янь, да-чжу, учения йоги и прочего. У меня были такие учителя, как Владимир Леви, автор цикла книг по психологии («Искусство быть собой», «Искусство быть другим», «Я и ты» и др.), Валентина Фёдоровна Труфанова — основоположник Харьковской школы иглорефлексотерапии и многие другие, но такого глубокого, и так легко полученного знания, как я получил от Абрека Аркадьевича, я не получал нигде.
Я давно потерял следы Абрека Аркадьевича, даже не знаю, жив ли он, но я никогда не забывал и не забуду этого великого пилота и человека, и желаю тебе, читающему эти вот строки, встретить на своём жизненном пути хоть раз такого человека. И пусть он для тебя станет тем маяком, коим стал для меня лётчик-истребитель, Герой Советского Союза полковник Абрек Аркадьевич Баршт.
Совсем недавно мне посчастливилось найти в Интернете данные, помещённые моим пойнтом Андреем Платоновым 2:461/9.17.
Привожу их полностью.
Использованы материалы книги А. В. Станкова «Поршневые истребители „ЯК“ периода 1941–1945 гг. в полках ВВС». Выпуск 2-й; Киев, ИИЦ «Украина и мир», 1999
БАРШТ АБРЕК АРКАДЬЕВИЧ
Окончил Батайскую ВАПШ в 1940 г.
К концу войны — майор, командир 2 АЭ 118 ОКРАП (2 ВА) Герой Советского Союза (10.04.45, орден «Золотая звезда» № 5997).
Итоги боевой деятельности: 390 боевых вылетов (из них 240 — на разведку), 8 побед лично.
Абрек Аркадьевич Баршт — командир разведэскадрильи на «яках». Опытный пилот и воздушный разведчик. Именно за разведвылеты он получил звание Героя. Несмотря на то, что при разведке и корректировке запрещено вступать в воздушный бой, ситуация иногда вынуждает принимать вызов или обороняться.
На «Яке» — «акуле» удалось сбить только один самолёт. Это был ведущий большой многоярусной группы «фоккеров» — FW 190D-9 из VI./SG 77. Герой-лётчик вспоминает этот вылет: «…Поздней осенью 1944 г. группа самолётов 118-го ОКРАП была переброшена на Южный фронт 1-го Украинского фронта в район западноукраинского города Чортково. Расположившись близ села Глыбоке Място, лежавшее внизу между возвышенностями, мы приступили к полётам в этом районе.
В один из ясных дней декабря 1944 г., уже совершив два боевых вылета, я получил задание на сопровождение трёх Ил-2-фоторазведчиков в район Станислава (ныне Ивано-Франковск). Это было сложное задание. Дело в том, что фотографирование производилось с высоты 2000 м, а Ил-2 на такие высоты не рассчитаны — снизу они беззащитны. Да ещё на боевом курсе звено размыкалось по фронту, чтобы с одного захода заснять пошире. Вылетев четвёркой на это ответственное задание, я постоянно думал о ненадёжности прикрытия двумя парами. Боевой порядок в этой ситуации мы построили таким образом: пара — ст. лейтенант Матосов с ведомым Любимовым — непосредственное прикрытие („вратари“ на нашем жаргоне), а я с ведомым Серёжей Гордадзе — верхний эшелон. Мы держались выше метров 500–800, маневрируя, чтобы сохранить скорость, с фланга на фланг. Погода была ясной. В середине дня солнце было на юге, а маршрут „Илов“ над целью шёл с юга на север. Поэтому мы старались держаться так, чтобы внезапная атака со стороны солнца была исключена.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
