Почему я вдруг так подробно её описываю? Потому что, подбежав к нам, она очень приветливо поздоровалась со мной, а вот Марию Пилар расцеловала так, что у меня челюсть отвисла.
— Я так могу взревновать, — шепнул я Боните на ухо.
— Джей-Джей — не слишком сильное испытание для верности, — хихикнула Мария Бонита.
— А что, всё же испытание?
— Если честно, то я сама не пойму, — покачала головой Бонита. — Иногда она меня пугает, но слишком далеко не заходит. А вообще она чудесная девочка. Замечательная.
Вот как. Было у меня такое впечатление, что Джей-Джей ревнует Марию Пилар ко мне. Впрочем, неважно. Как бы то ни было, Джей-Джей нам помогла, и благодаря ей мы так ловко управились с нашим дорожным происшествием. А поводы для ревности могут быть разными. Может быть, она решила, что я отбираю у неё самую лучшую подругу. Или просто она считала, что Мария Бонита достойна лучшего, чем сорокалетний мужик, неведомо откуда свалившийся на их голову.
Тем временем Джей-Джей подошла ко мне и сказала:
— Папа рассказал, что вы потребовали разделить премию ещё и со мной. Я очень благодарна, честное слово. Мой квад сгорел с пикапом Джонни, мне не на чем выступать в Порто-Франко. А теперь с тем, что есть у меня, и тем, что я получу из премии, я куплю и построю себе новый. Единственное, что я могу сделать, — это написать на нём название ваших магазинов. И объявить спонсором. Между прочим, эту гонку показывают сразу по двум каналам.
Ну талант. Одно слово — талант! Как мне потом рассказала Мария Пилар, Джей-Джей умеет писать картины и расписывать кузова, умеет чинить, переделывать, настраивать и водить машины, она выступает в гонках квадов, которые строит сама, и принимает участие в соревнованиях по дзюдо, в которых побеждает. Она стреляет ненамного хуже своего папаши и водит самолёт — правда, от полётов её временно отстранили за склонность к хулиганству. Внушительный список достоинств для восемнадцати лет. А главное — очень типичный для девушки. Не находите?
Тем временем народ всё прибывал и прибывал. Почти все здоровались с Марией Пилар, но меня удивило и то, что многие, кого я даже не знал, подходили поздороваться со мной. Здоровались тепло, хлопали по плечу. Многие поздравляли с женитьбой на самой красивой девушке Техаса, хотя к Техасу, если быть честным, Мария Пилар Родригез имела очень опосредованное отношение. Впрочем, в Аламо её явно считали своей и ею гордились, так что в чём-то они и были правы.
Главное, чего они сумели добиться, — это моих сожалений, что на самом деле мы не женаты. Может, исправить это дело, а? Я там что-то говорил о том, что быть женатым на Марии Пилар Родригез — это как вечная каторга под каблуком, и что-то там ещё? А вы мне не верьте. Далека от меня тогда была Мария Пилар Родригез, недоступна, вот я и придумывал себе оправдания.
Так мы и ходили под ручку среди доброжелательных людей, время от времени подходили с тарелками к буфетным столам, навещали и бары, где нас потчевали всё тем же местным бурбоном «Одинокая звезда», который наливали на дно забитых льдом бокалов.
Затем возле сцены началась какая-то суета, было слышно, как включился микрофон, потом в динамиках зашуршало, затем завыло акустической детонацией, отчего все сморщились как от лимона. Затем всё наладилось, и на трибуну вышел невысокий упитанный дядька с лысиной, в белой сорочке и наброшенной сверху серой жилетке. В некоторых концах двора захлопали, засвистели. Он постучал по микрофону, улыбнулся:
— Леди и джентльмены. Сегодня в нашем городе праздник. Мы должны благодарить Всевышнего за то, что были чудесным образом спасены наши сограждане, наши соседи, наши родственники. Захваченные в плен с помощью сатанинской подлости и хитрости, они могли лишь уповать на Него и молить о чудесном спасении!
— Это кто? — шепнул я на ухо Боните.
— Мэр Куимби, — тоже шёпотом ответила она. — Он же преподобный Куимби, лучший евангелист Техаса, как его называют.
— Здесь мэр — духовное лицо? — удивился я.
— Проповедник. Он вообще хороший человек, но теперь понимаешь, почему в этом городе лучше быть женатым? Здесь вся власть Территории из таких, как он.
— Теперь точно понимаю, — кивнул я. — Пошли срочно жениться.
— Прямо сейчас? — хихикнула она.
— Ну давай завтра.
— Я тебе дам завтра! — незаметно толкнула она меня локтём. — У меня гостей в списке знаешь сколько? Где я их в Аламо всех возьму? Не здесь и не завтра.
— А вообще согласна?
— Дурак. Согласна, конечно, — и крепко меня поцеловала.
Тут я и нить речи преподобного потерял. Но потом ничего, сконцентрировался. Интересно всё же. Такое о себе не каждый день услышишь:
— …Пусть каждый, вставший перед выбором, тот, кто не может решиться совершить нечто, пусть он спросит себя: «Как бы поступил на моём месте Иисус?» Прошёл бы Иисус мимо невинно терпящих муки, даже если бы спасение оных сулило Ему новую Голгофу? Нет, говорим мы! — Голос преподобного Куимби обрёл невиданную до этого момента экспрессию: — Иисус принял муки во спасение наше, и принял бы вновь, потому что таков путь Его! Молился ли Иисус о чаше страданий в Гефсиманском саду? Да, ибо и Иисусу доступен страх! Тот страх, преодоление которого делает нас, людей, братьями во Христе! Ибо любовь к Иисусу помогает нам идти через тёмные долины страха и бедствий!
— А он ничего так… экспрессивен, — похвалил я проповедника.
— Преподобный Куимби в этом городе вроде пророка, — пояснила Бонита.
Тем временем преподобный уже метался по сцене с микрофоном, тыкая обличающим жестом куда-то в публику, а прямо у него за спиной на стене высветился крест, образовавшийся от направленного на задник прожектора.
— …Когда Господь послал нам эту землю, не осквернённую неверием и грехом, в её первозданной чистоте, не думал ли Он о том, что это и есть нам новое искушение и новое испытание? — вещал преподобный. — Построим ли мы здесь Землю обетованную, где воцарится царствие Его, или вновь, как иные, не отвергнувшие Сатану, превратим эту землю в пустыню греха? Или возведём новый Иерусалим, как сказано в Доброй Книге? «И вознёс меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с Неба от Бога. Он имеет славу Божию; светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов… И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его, и светильник его — Агнец… И не войдёт в него ничто нечистое, и никто, преданный мерзости и лжи». Способны ли мы на такой подвиг изначально в Сердце своём? Способны ли мы отличать дела верные от неверных? И вновь нам открывается свет, когда мы спрашиваем себя: «А как бы поступил на моём месте Иисус?»…
— Что-то преподобный на общие материи сбился, — посетовал я. — Пора уже хвалить, а он всё про политику партии…
— Он всегда так, — шепнула Бонита. — Откроет бездны, а потом и к конкретному перейдёт. Вот, началось, слушай.
— …И в этот час волей Всевышнего, в том же месте, где уже торжествовал Сатана, появились трое. Их было трое, а против них — множество. Могли бы они пройти мимо и спасти себя и владение своё? Могли! Так в чём воля Его и милость Его, спросите вы? А в том, что послал Он на этот путь людей, которые находят в себе силы поступать так, Как-Поступил-Бы-Иисус-На-Их-Месте! Да, братья! Так Господь наш выбирает орудия воли Своей и орудия кары Своей! Посылая туда, где уже, казалось бы, восторжествовал Сатана, тех детей Своих, которые не могут поступить иначе, Чем-Поступил-Бы-Иисус! И оказался посрамлён и отвергнут ныне Отец Лжи, ложью же пленивший наших сограждан. Невинные были спасены, а пошедшие по пути зла пали под мечом Его и отправились на суд Его! Так пусть же Господь даст нам разум поступать всегда так, Как-Поступил-Бы-Иисус-На-Нашем-Месте! Аллилуйя, братья! Аллилуйя! Аллилуйя!
Зал взревел, закричал «Аллилуйя!», многие обнимались, дамы рыдали. За спиной преподобного Куимби заиграл квартет, шесть тучных леди и джентльмен в очках, в длинных белых хламидах с голубой вертикальной полосой, запели на эдакий весёлый мотивчик «Ведёт меня Господь рукою твёрдой», ритмично пританцовывая и хлопая в такт. В общем, официальная часть праздника подходила к концу и близилась неформальная.
Маленький хор, допев, сошёл со сцены, и поющие, снимая на ходу хламиды, присоединились к выпивающим. Преподобный Куимби тоже смешался с толпой. Квартет, состоящий из банджо, скрипки, ударных и гитары, заиграл кантри. Вокруг зазвенели стаканы и тарелки. К нам подошёл Джо, хлопнул меня по плечу, спросил: «Каково себя ощущать Десницей Господней, а?» — и чокнулся со мной бокалом.
Неожиданно возле нас появились шериф Мёрфи и высокий седой мужчина лет шестидесяти, с небольшими седыми же усами и очень крупными кистями рук. Он приветливо приобнял Марию Пилар, протянул руку мне. Ладонь была очень крепкая и сильная.
