Нѣтъ! — Слѣдовательно… И десятки бѣдняковъ-повѣренныхъ отправлялись въ безсрочную тюрьму прежнихъ временъ, подвергались тѣлесному наказанію, ссылались въ Сибирь, семьи ихъ умирали съ голоду, а откупщики вербовали новыя руки для загребанія жара, и съ чистою совѣстью жирѣли и богатѣли. Къ стыду моей націи я долженъ сказать, что подобные безсердечные откупщики водились большею частью между евреями; русскіе откупщики несравненно человѣчнѣе относились къ своимъ сотрудникамъ.
Въ ту безсонную ночь, когда мною овладѣла мысль вступить въ описанный мною цехъ откупныхъ служителей, я видѣлъ медаль съ ея блестящей стороны и увлекся этимъ обманчивымъ блескомъ.
На утро, собравшись съ духомъ и улучивъ минуту, когда Рановъ былъ одинъ, я попросилъ его дать мнѣ какое-нибудь мѣсто въ управляемой имъ конторѣ. Какъ только я заговорилъ объ этомъ, пріятное, улыбающееся лицо управляющаго нахмурилось до суровости.
— Еще одинъ! процѣдилъ онъ сквозь зубы разсѣянно, какъ будто думая вслухъ.
Я не понялъ его и остановился на половинѣ фразы. Мы оба замолчали и какъ-то странно посмотрѣли другъ на друга.
— Юноша, ты просишь мѣста въ откупѣ?
— Да, отвѣчалъ я, робѣя.
— И увѣренъ, что если достигнешь этого блага, будешь безконечно счастливъ? Да?
— Не знаю, я буду стараться…
— Нѣтъ, произнесъ Рановъ рѣзко — ты не будешь счастливъ, какъ ни старайся. Ищи что-нибудь понадежнѣе.
— Я ни къ чему неспособенъ болѣе, замѣтилъ я, краснѣя.
— Ты еще очень молодъ. Приспособь себя къ чему-нибудь другому.
— Поздно, — у меня жена…
— Скоро и ребенокъ будетъ! Несчастные евреи!.. Рановъ сострадательно посмотрѣлъ на меня и вздохнулъ.
Я былъ въ крайне-неловкомъ положеніи.
Вошелъ мой отецъ.
— Вашъ сынъ проситъ мѣста въ откупѣ.
— Онъ предупредилъ меня; я только что хотѣлъ васъ объ этомъ самомъ попросить.
— До вѣдь вы, раби Зельманъ, испытали уже это счастіе. Неужели вы посовѣтуете вашему сыну этотъ гнусный хлѣбъ?
— Что же дѣлать, другъ мой, когда другаго нѣтъ?!
— Найдется. Пусть ищетъ. Вы же себѣ отыскали!
— Благодаря вамъ. Но развѣ мой хлѣбъ питательнѣе и надежнѣе? Одинъ капризъ пьянаго Тугалова можетъ меня пустить до міру съ семьей. Я тотъ же откупной лакей, только съ большей отвѣтственностью и рискомъ.
— Зато и съ большей независимостью. Знаете ли, раби Зельнанъ, я, я самъ, великій управляющій, готовъ съ вами помѣняться; я вамъ отъ души завидую.
Всѣ разомъ притихли. Каждый думалъ свою думу.
— Вотъ что, молодой человѣкъ. Если ты неизмѣнно рѣшился испытать откупное счастіе, то я тебѣ посодѣйствую.
— Значитъ, я могу надѣяться…
— Не торопись надѣяться. Права мои ограничены; служащихъ принимать я своею властью не могу: это дѣлаетъ самъ Тугаловъ. Я только могу тебѣ посодѣйствовать словомъ и совѣтомъ. Пріѣвжай къ Б. къ тому времени, когда я возвращусь изъ объѣзда, и явись ко мнѣ. Постараюсь.
Отецъ разсыпался въ благодарностяхъ.
О моей радости я сообщилъ женѣ, но она не поздравила меня и побѣжала къ моей матери и долго съ ней совѣщалась и шепталась.
Когда Рановъ уѣхалъ, въ нашей семьѣ поднялась страшная гроза. Мать напала на отца и на меня; на меня же напала и жена.
— Ты сатанѣ продаешь душу сына, горланила мать на отца — чтобы избавиться отъ харчей, ты его гонишь въ адъ! Да ты лучше окрести его совсѣмъ, — скорѣе дѣло будетъ, скаредъ ты этакій! Порядочные отцы, рискуя жизнью, спасаютъ дѣтей отъ ренегатства, а онъ…
Отецъ увидѣлъ, что дѣло плохо и удралъ въ подвалъ. Мать накинулась на меня.
— Такъ вотъ какъ ты платишь матери за ея любовь? Такъ ты опозорить ее вздумалъ? Хорошъ сынокъ, нечего сказать!
— Не даромъ онъ надъ книжками торчалъ день и ночь; ночь и дочитался, добавила моя супруга, всплеснувъ руками.
— Молчи! прикрикнулъ я на жену. — Ты вѣдь не мать!
— Она на тебя еще больше правъ имѣетъ, чѣмъ я, поддержала ее маменька.
— Именно поэтому-то она и молчать должна. Отыскивать хлѣбъ обязанъ я, а не она: пусть же ѣстъ готовый и не разсуждаетъ.
— Наѣшься твоимъ хлѣбомъ поскуднымъ! Вбилъ себѣ въ голову «свой хлѣбъ». Имѣлъ хлѣбъ готовый, — нѣтъ, противенъ ему хлѣбъ моей матери!
— Ну, ужъ ты молчала бы лучше о хлѣбѣ твоей матери; онъ былъ для моего сына не очень-то сладокъ! озлобилась мать на невѣстку.
— Да и вашъ-то не слаще, дерзко уязвила жена.
Началась женская свалка. Я улизнулъ, оставивъ дѣйствующихъ лицъ на съѣденіе другъ другу. Я любилъ мою мать, но когда на нее находилъ припадокъ фанатизма, я ненавидѣлъ ее. Все прошлое разомъ являлось передъ моими глазами, щипки и пинки за молитвы и обряды, страданія моего дѣтства, потерянный навсегда докторскій дипломъ, словомъ, вся изуродоватаая моя жизнь въ полномъ объемѣ.
Сцены, въ родѣ описанной мною, повторялись каждый день. Мать пилила отца и меня, а жена довольствовалась одной жертвой — мною. Но мое рѣшеніе было непоколебимо. Легко представить себѣ послѣ итого мою радость, когда въ одно туманное утро я очутился въ степи, на проселочной дорогѣ, изживавшейся между жидкими лѣсками и топкими болотами, на дорогѣ, пролегавшей между деревней — мѣстомъ жительства родителей, и городомъ Е. — центромъ моихъ завѣтныхъ надеждъ. Моя фантазія опережала черепашій шагъ двухъ полудохлыхъ кляченокъ съ свиными рылами, сонливо тянувшихъ скрипучій хохлацкій возъ, на которомъ дремалъ мой полупьяный мужикъ-возница, и на которомъ я предвкушалъ заманчивый запахъ той сивушной стихіи, въ которую собирался окунуться съ головою. Воображеніе — такой чародѣй, который любое лягушечье болота превратитъ въ чертогъ, населенный божественными феями. Подъ вліяніемъ разыгравшагося воображенія я вступалъ уже въ этотъ чертогъ, но, увы! проснулся въ болотѣ: возъ, во врежя моего полусна, опрокинулся у края топкой лужи… Вскочивъ испуганно на ноги и вытирая лицо, опачканное жидкою грязью, я не догадался, что это мелкое событіе аллегорически разсказало мнѣ исторію откупной карьеры… Съ трепетомъ надежды въ сердцѣ я явился къ Ранову. Отъ него, какъ я полагалъ, зависѣло рѣшеніе моей участи.
Онъ принялъ меня ласково.
— Упорный же ты человѣкъ, какъ я замѣчаю! сказалъ онъ мнѣ, улыбаясь. — Ты все-таки не отстаешь отъ своего намѣренія вступить въ число откупныхъ нищихъ?
— Все равно, лишь бы я имѣлъ свой хлѣбъ, отвѣтилъ я рѣшительно.
— Ладно, я уже замолвилъ за тебя слово-другое.
— Что же?
— Ничего еще вѣрнаго тебѣ сообщить не ногу. Приходи завтра, только какъ можно пораньше. Я представлю тебя лично ему. Все зависитъ отъ того расположенія духа, на которое мы попадаемъ.
Съ неописаннымъ нетерпѣніемъ я ждалъ этого роковаго завтра, а время растягивалось въ безконечность. Я въ эти сутки лишился и аппетита и сна. Мои нервы не выходили изъ возбужденнаго состоянія. Воображеніе работало безъ устали мнѣ сцену завтрашняго представленія. Я представлялъ себѣ вопросы, которые долженъ задать мнѣ откупщикъ, и измышлялъ
