короткими ресницами. Недавний противник был кроток и не так страшен, каким показался, когда неожиданно объявился вблизи лестничной шахты. Сейчас он был даже смешон в своём средневековом наряде. Меч его покоился в ножнах, могучие, с узловатыми кистями руки не находили места и совершали беспорядочные движения: перебирали складку подола подкирасной рубахи, дёргали бороду и усы хозяина, поправляли шлем. Струйки пота от недавнего усердия догнать беглецов покрывали его не лишённое привлекательности и мужественности лицо.
– Слушаю тебя… гм… госпожа, – глухо и с запинкой (последнее слово ему подсказали люди Напель) просипел он сорванным голосом и потупился, изображая полную покорность.
Иван ожидал бури – сейчас Напель прикажет, и с Маклаком поступят так же безжалостно, как недавно с юношей, оступившемся на лестнице. Но вместо гнева и страшного приказа он услышал совершенно иное.
– Я не сержусь на тебя, – сказала Напель. – Ты хорошо служишь. Будь так же предан и мне, как ты всегда был предан хозяину Творящего Время.
– Да, госпожа, – с готовностью отозвался Маклак и расправил плечи, руки его, наконец, успокоились.
Он, похоже, ожидал от неё того же, о чём подумал чуть раньше Иван.
– Сейчас ступай наверх. Закрой люк и убери трупы на площадках и на лестнице. Займись своим делом!
– Да, госпожа!
Не смотря на своё недоумение по поводу такого поворота событий и неспособности пока что оценить это, Иван тем не менее пожалел Маклака. Выглядел грозный предводитель стражи замка помятым. Погоня не далась ему даром. Потные волосы выбивались из-под шлема и висели сосульками. Он прихрамывал, когда входил в зал. Сейчас Напель посылала его наверх. А этот верх находился так высоко, и до него надо подниматься по лестнице…
Иван, как часто у него в последнее время случалось в самые, казалось бы, неподходящие моменты, неожиданно для себя отвлёкся и решил прикинуть высоту лестницы, но ничего не получилось. Он помнил одно: спускались они невероятно долго, но, сколько именно времени и полных оборотов совершили вокруг центрального столба, он даже не мог представить. Сто метров вглубь, а может быть, километр… Впрочем, вниз бежать – это не подниматься.
О чём это я?..
– И вот ещё что… – строго и безапелляционно начала Напель, дабы что-то сказать ещё Маклаку, но внезапно поперхнулась.
Стена над входом осветилась ровным голубоватым светом, и на ней появилось изображение моложавого лица Пекты Великого.
Маклак рыкнул и проворно, припадая на ногу, задом отступил к двери и скрылся в ней. Не хотел, чтобы его заметил бывший господин.
«Трус несчастный!» – определил Иван.
Вся жалость к нему пропала.
Но и люди Напель поспешно натягивали маски или прикрывались капюшонами и отворачивались.
Можно было сделать вывод – они не были уверены в своей окончательной победе. Пока что хозяином в замке оставался, по-видимому, Пекта Великий. Захват Творящего Время ничего ещё не решал.
– Напель… – укоризненно проговорил Пекта; в глазах его затаилась печаль.
Неравный поединок
Напель яростно вскинула перед собой руки, сжатые в кулаки. Не оборонялась, а наступала.
– Что тебе надо? Что? – крикнула она истерически изображению Пекты. – Я не хочу тебя видеть! Не хочу!
– Напель, дочь моя…
– Не смей! Не смей так меня называть! Я не твоя дочь, а ты мне не отец!
– Ты моя дочь. Дочь родная, – грустно и неторопливо проговаривал каждое слово Пекта, будто безнадёжно уговаривал маленькую девочку, и при этом знал о тщете своих усилий наставить её на путь истинный. Глаза его полнились слезой. – Ты, Напель, просто выросла и забыла, что ты моя дочь, а я твой…
– Ты лжёшь! Господи! Ты как всегда лжёшь. Ложь – твоё естественное состояние… А я теперь знаю всё. Понимаешь, всё! И то, как ты обманул моего отца, создателя Творящего Время, и украл его у него. Как ты его унизил и уничтожил. Всё знаю! Ты соблазнил мою мать! Она умерла от тоски и бессилия перед твоей ложью. Ты моего отца выбросил в Прибой. Ты!.. Ты убил его там. Ты убийца! Убийца моих родителей!
Лицо Пекты исказилось, уголки красивых губ опустились, вытянув щёки и обозначив скулы. Они так были похожи друг на друга – Пекта и Напель. Оба они были явно не англосаксами, в них текла, возможно, восточная кровь.
– Одумайся, Напель, дочь моя, – так же мягко и настойчиво продолжал говорить Пекта.– О чём ты говоришь? С чьих губ в твои уши проник этот яд недоверия ко мне? С чьих слов ты говоришь?
– А-а! – воскликнула Напель.
Она бесновалась. Расхаживала рядом с пультом из стороны в сторону и на каждое выражение доброжелательности Пекты, она словно выплёвывала свои реплики, построенные так, чтобы как можно больнее ранить того, кто называл её родной дочерью.
– Ты сам обманщик и оттого везде ищешь обман. Тебе не понять, что его нет. Нет! Но есть правда! Не ты, а мой истинный отец Дэвис поистине великий человек. Это он – Дэвис Великий, а не ты. И о том помнят ещё те, до кого ты не добрался и не убил, и не отдал на потеху Анахору. Об этом помнит и Творящий Время, детище моего отца Дэвиса. Творящий Время мой брат, потому что я от плоти, а он от разума Дэвиса Великого. Вот она – правда! Спроси Творящего Время, и он тебе скажет то же самое.
Пекта прикрыл глаза узкой ладонью. Помолчал, ожидая, когда полностью стихнут звуки, рождённые в зале от резких, громких выкриков Напель. Он передвинул ладонь, разведя пальцы, к щеке.
– Нет, моя дочь. Всё, что ты здесь наговорила, – чушь! Это я тебе говорю, твой отец. Дэвис никогда не любил твою мать, хотя она и считалась его женой. Мне не хотелось ворошить прошлого, но знай, дочь моя… Твоя мать ненавидела Дэвиса. За хвастовство, за пренебрежение ею, за тупость и трусость… Это она выбросила его в Прибой. Она! Твоя мать! Выбросила задолго до того, как ты родилась. Твоим отцом был я… Поверь мне, моё дитя. Поверь! И между нами исчезнут все стены, разделяющие нас. А Творящий Время… Он знает тебя со дня рождения. Это твоя мать настояла, чтобы я наладил контакт между тобой и им. А Дэвис…
– Я не верю тебе! Слышишь! – кричала Напель, но в её голосе ощущалась растерянность и колебания.
– Я слышу тебя, дочь моя. Я тебя слышал и понимал всегда. Но почему в тебе вдруг возникли подозрения ко мне и твоей матери? Зачем это тебе нужно?
Настойчивая уверенность Пекты делала своё дело. Однако Напель была крепким орешком. Она быстро справилась с собой. Мгновениями позже в её тоне стали преобладать жёсткие нотки. Она опять обретала убеждённость в том, что высказывала:
– Ты меня… Ты меня тоже вынудил уйти в Прибой. Твои подручные дурмы устроили за мной охоту, чтобы я как обычный
