— Я пошла. Мне надо поговорить с Мией, — говорит Мадикен.
Линус Ида покачала головой:
— Как хочешь! Мия — плохая девчонка. Но разве она, бедная, виновата при такой матери!
Завидев Мадикен, Мия перестает скакать. Она поглядывает на Мадикен исподлобья, но жабой не обзывает.
— Здравствуй! — говорит Мадикен. — Если бы ты знала, сколько у меня вшей!
Мия в этой новости не видит ничего удивительного:
— У всех ребятишек бывают вши. Так говорит моя мама. — Мия усмехается: — Может быть, это на тебя моих граммчиков сто просыпалось. А ты на меня не сердишься?
— Не-а, — отвечает Мадикен. — Все равно ведь, не успеет скрыться солнце, как их ждет неминучая смерть.
— Почему? — спрашивает Мия.
Она никогда не слыхала про сабадилловый уксус и впервые слышит от Мадикен, как просто, оказывается, можно расправиться со вшами.
— Мама уже пошла в аптеку покупать сабадиллу, — говорит Мадикен.
У Мии сделалось задумчивое лицо.
— Какая же я дура, что купила шоколадных трюфелей! — говорит она. — Надо было вместо конфет купить этой самой сабадиллы. Мало радости ходить вшивой. Да еще ребята дразнятся и обзывают меня «вшивая Мия»…
Мадикен вспомнила, что один раз и она обозвала Мию, и ей стало очень стыдно.
— Зато теперь ты можешь сколько угодно раз назвать меня «вшивая Мадикен», и это будет по справедливости.
Мия засмеялась.
— Вшивая Мадикен, — говорит она с удовольствием. — Вот именно: вшивая Мадикен! Так я и буду называть тебя, вместо «жабы»!
И, взглянув на Мадикен исподлобья, добавляет:
— Вообще-то ты не жаба. Вон у тебя какие красивые каштановые волосы и нарядное платьице!
Мадикен никогда не задумывалась, какие у нее волосы — красивые или некрасивые, но ей все-таки приятно слышать это от Мии.
— А по-моему, это у тебя красивые волосы. Самые красивые в нашем классе, — говорит Мадикен.
И когда она это сказала, то вдруг поняла, что именно так и есть на самом деле, хотя раньше она этого не замечала.
Мия смотрит на нее с удивлением:
— Да ну, ерунда какая!
В эту минуту на крыльцо выходят мама и Лисабет.
— Пойдем домой, Мадикен! — говорит мама, а затем кивает Мии. — А это, наверно, Мия! Я правильно угадала?
Мия ничего не отвечает и только испуганно глядит на чужую тетю, словно ожидая, что сейчас ее будут бранить за то, что у Мадикен завелись вши.
И тут у Мадикен мелькнула отличная мысль:
— Мама! А можно, Мия пойдет с нами, чтобы и ей вывести вшей?
— Ну конечно, — говорит мама. — Ты хочешь, Мия?
Не глядя на маму, Мия тихо пробормотала:
— Да. Если у вас хватит сабадиллы…
— Только ты сбегай и спроси сначала разрешения у своей мамы!
— Ее нет дома, — говорит Мия. — Она ушла на целый день стирать у людей.
— Тогда мы попросим Линуй Иду, чтобы она ей сказала, куда ты ушла. Иначе твоя мама будет беспокоиться, если не застанет тебя дома.
— Нет, мама никогда не беспокоится, — заверяет Мия.
Вдруг на двор выбегает Маттис. Та самая, которая будто бы похожа на ангелочка. Мадикен, хоть убей, не видит в Маттис ничего ангельского. Но, может быть, Маттис и правда хорошенькая девочка. Ее только надо бы немножко причесать. У Маттис волосы еще более лохматые и растрепанные, чем у Мии.
— У нее тоже полно вшей, — говорит Мия, робко поглядывая на маму.
Мама улыбается:
— Ну и устроим же мы вошебойку! Идемте, девочки.
Альва пришла в восторг, когда увидела, что мама привела вместо двух девочек сразу четырех, и попросила маму:
— Давайте их мне, я одна справлюсь. Насчет вшей я первоклассная мастерица. У меня же было семеро младших братьев и сестер.
Тут Лисабет поняла, что затевается что-то интересное и без ее участия. Это ей совсем не понравилось.
— Я тоже хочу мазаться сабадиллой, — говорит она Альве. — На меня только что заползли вши. Просто их не видно.
— Уж мы с этими вшами сейчас расправимся! — говорит Альва. — Идите и садитесь на качели все, кому нужна вошебойка.
Во дворе Юнибаккена есть большие деревянные качели с длинной доской, на которую садятся вдвоем друг против друга. Но можно качаться и вчетвером. Дожидаясь Альвы, девочки покачались.
— Ну скажи, разве это не здорово, Маттис! — говорит Мия. — Ты рада, что у тебя вши? Иначе ты никогда не покачалась бы на качелях.
— Ага. Вши — это здорово! — говорит Маттис.
Потом пришла Альва и натерла им волосы сабадиллой, от которой пошла жуткая вонь. Потом каждой девочке плотно замотали голову полотенцем, а концы закрепили большущей булавкой.
Когда Альва закончила эту процедуру, получилось, как будто на качелях сидят четыре арапчонка в белых тюрбанах.
— Теперь можете еще покачаться, пока там вошки не попадают кверху ножками без воздуха, — говорит Альва.
Мадикен до того стало жалко бедных вошек, что ей даже расхотелось качаться, но Лисабет сказала:
— Да ну тебя! Ты качайся, им же будет приятно. Пускай у них от качания закружится голова, тогда они, наверно, сами не заметят, как помрут.
Мадикен поневоле должна была согласиться, что это было разумное предложение. Девочки качались и качались и даже спели в честь своих вошек прощальную песню, которую придумала Мадикен:
Вошек покачаем,Ха-ха, да-да,Все вошки поумирают,Ха-ха, да-да.Их деток покачаем,Ха-ха, да-да.А сами будем жить всегда.Ура! Ура!
— С ума сойти, Мадикен, какие хорошие песни ты придумываешь! — говорит Лисабет.
Затем все пошли на мостки купаться, Альва принесла туда корзинку с булочками и сок. А еще она принесла мыло и щетку.
— Устроим-ка мы сегодня настоящий банный день, — говорит Альва. Подоткнув юбку, она залезает в воду и вылавливает первого попавшегося арапчонка.
Сначала Альве попалась Маттис. Ей действительно давно требовалась хорошая баня.
— Вообще-то у Мии ноги грязнее, чем у меня, — говорит Маттис, протягивая Альве по очереди свои запачканные ножонки. Посмотрев на свои, Мия убедилась, что Маттис права — ее ноги, правда, гораздо грязнее. Мия смеется:
— А как ты думала! Я же на два года старше тебя.
На мостках лает Сассо, он не любитель купаться. Зато арапчата радуются, им такая баня по душе. Альва ловит их по очереди, а они плещут на нее водой, едва она приближается с мылом и щеткой. Но Альва всех переловила, перемыла и оттерла. Из ее рук арапчата выходят чистенькими.
После купания девочки пьют сок и заедают булочками.
— Скажи, Маттис! Ты рада, что у тебя были вши? — спрашивает опять Мия.
Маттис только кивает. Рот у нее набит едой.
Потом Мию и Маттис повели на чердак смотреть уголок. Но они не очень-то поняли, зачем нужно было громоздить друг на друга пустые ящики и старые матрасы и устраивать какой-то уголок.
— А для чего это надо? — удивляется Маттис.
Мадикен подумала.
— Чтобы сделать гостиницу!
А ведь правда, получилась гостиница! Мадикен это только сейчас сообразила. Милосердный самаритянин порадовался бы всей душой, если бы увидел, как здесь удобно. Теперь Мадикен знает, во что они будут играть. Можно поиграть в самаритянина. Коли есть гостиница, надо ее использовать!
— Чур, я буду разбойником! — сразу же объявила Лисабет.
Но Мадикен не соглашается. Разбойниками будут, конечно, они с Мией, как самые большие и сильные. Интереснее всего быть разбойником, думает Мадикен. Поэтому она начинает втолковывать сестре, насколько самаритянин лучше разбойника. Мадикен, уж так и быть, готова уступить сестре его роль.
— Ладно, согласна, — говорит Лисабет. Она поняла, как это будет здорово.
И вот бедняжка Маттис, избитая разбойниками, лежит под кустом сирени, а Лисабет со всех ног бросается ее утешать, гладит ее по голове и уводит с собой на чердак в гостиницу. Но Маттис не знает, как надо играть, и Лисабет принимается ее учить.
«Ой-ой-ой! Кровь! Моя кровь!» — так нужно стонать и приговаривать. Маттис старательно подражает своей учительнице. В конце концов у нее стало очень хорошо получаться.
Зато Мия — вот уж кто действительно умеет представлять. Ее и учить не надо. Из Мии сразу получился самый свирепый разбойник на пути из Иерусалима в Иерихон. Мадикен от нее не отстает. Притаившись в кустах, они неожиданно выскакивают оттуда и нападают на караваны, которые проходят мимо них по дороге. Они совершенно забыли о самаритянине и гостинице, пока Лисабет сама не слезла с чердака и не явилась к ним, злющая, как оса.
— Сколько, по-вашему, можно сидеть в гостинице и поливать его вином и натирать мазутом? — спрашивает она обиженно.
Лисабет спутала мазь с мазутом, а это не одно и то же, объясняет ей Мадикен:
— Если бы его натирали мазутом, он бы в ту же ночь умер!
