– О чем вы? – спросил я с любопытством, но ответа не получил. Только сейчас до меня дошло, что Миггс, хотя ныне и являлся главой охраны Кэтрин, работал раньше на Гриффита, был его телохранителем.
– Что теперь делать с ним? – ткнув в меня пальцем, поинтересовался Гриффит. – Можно ли обойтись без ликвидации, Энтони?
Миллиардер без сожаления посмотрел на меня и сказал:
– Он тебе дорог, Джеффри? Понимаю, дурак-писатель пожертвовал на твою предвыборную кампанию деньги... Ну что же, старик нам больше не причинит вреда. Надо только сделать так, чтобы он не поднял тревогу. Но ведь вы этого не сделаете, мистер Бэскакоу? Вы разумный человек и знаете, что девчонка находится в наших руках. Она пока жива, и обещаю вам, что останется жива, как и ее семья, если вы будете вести себя так, как я хочу. Да вы, собственно, даже при большом желании ничего не можете сделать: жребий брошен, хотя Рубикон еще и не перейден.
На столе вице-президента зазвонил телефон, он снял трубку, выслушал сообщение и доложил:
– Кэтрин ждет меня в Белом доме. Требуется принять решение!
– Вот и отлично! – отреагировал делль’Амма. – Джеффри, не заставляй мадам президента ждать, тем более что речь пойдет о ее отставке. Думаю, ты найдешь верные аргументы, чтобы подвигнуть ее на последний шаг. А я усилю давление со стороны средств массовой информации.
Затем, повернувшись снова ко мне, миллиардер изрек:
– А вы, мистер Бэскакоу, останетесь здесь и будете наслаждаться только что подаренной мной вам жизнью. Пожалуй, мне как-то не с руки убивать нобелевского лауреата, тем более в особняке вице-президента и будущего президента США. Так что сидите здесь и ждите моих распоряжений!
– За что, Джеффри? – крикнул я в спину уходящему Гриффиту. – За что вы так ненавидите Кэтрин и Тома Форрест? Что они сделали вам плохого? Вы бы и так стали президентом, всего через несколько лет, после Кэтрин!
Вице-президент обернулся, хотел что-то сказать, но делль’Амма предостерегающе поднял ладонь:
– Джеффри, ни слова больше! Бэскакоу, сидите и молчите, а не то я передумаю, и девчонку разрежут на кусочки, а ее родителей и брата утопят в Гудзоне.
Они вышли из кабинета, я услышал звук поворачивающегося ключа. В том, что меня охраняют верные псы делль’Аммы, я не сомневался – через окно в сгущающейся темноте я видел силуэты нескольких дюжих молодцов в саду. Мне из особняка Джеффри Гриффита не вырваться, и, не исключено, здесь я найду свою смерть.
Но постепенно я успокоился и неожиданно ощутил голод. Однако никто и не думал предложить мне перекусить. Хорошо, что в баре нашлось спиртное. Как же умно поступил делль’Амма – заключил пакт с вице-президентом, который после отставки Кэтрин станет президентом! А Гриффит отослал жену и детей из столицы – те наверняка и не подозревают, чем промышляет их любимый муженек и папочка...
А почему, собственно, я так беспокоюсь о Кэтрин? Ну, уйдет в отставку, ну, рухнет ее карьера... Я же не хотел, чтобы она стала президентом. Только этим все не ограничится, делль’Амма хочет уничтожить ее физически, как сделал с Томом Форрестом. Самоубийство – явное или мнимое, и Кэтти не станет... Она войдет в историю Америки как самый худший президент, по сравнению с которым лжец Никсон – сущий ангел.
Я включил от нечего делать телевизор: по всем каналам прошла информация о том, что в Белом доме идет экстренное заседание кризисного штаба. На каналах, подконтрольных делль’Амме, вовсю муссировались слухи: вроде бы президент Кэтрин Кросби Форрест намерена подать в отставку еще до полуночи. Миллиардер намеренно внедрял их в сознание людей, чтобы вынудить Кэтрин сделать так, как ожидает большинство американцев.
Выпуски горячих новостей то и дело прерывали фильмы и программы. В начале первого ночи все дикторы, как попугаи, твердили о том, что, по имеющейся у них информации, в ближайшие сорок минут Кэтрин Кросби Форрест объявит о своей отставке. Пресс-служба Белого дома распространила сообщение, что около часу ночи мадам президент обратится к стране в прямом эфире с некой сенсационной речью.
Схватив первую попавшуюся книгу, я запустил ее в экран телевизора. Затем нагнулся и поднял увесистый том – это была автобиография Кэтрин. Ну надо же, вице-президент, оказывается, изучал врага! И почему он так ненавидит Кэтти?
Я принялся ходить по кабинету, ругая себя самыми последними словами. Да, прав делль’Амма, я идиот, дундук, дубина стоеросовая! Приперся к Гриффиту, хотя мог бы понять, что ему-то прямая выгода от отставки Кэтти – он займет ее место!
Приняв решение, я кинулся к письменному столу вице-президента и стал обшаривать ящики. Может, здесь найдется какой-либо компромат? Тщетно – если у Гриффита и были документы, не предназначенные для посторонних глаз, то он хранил их не в ящиках стола. Джеффри забрал досье Тимоти С. Шмидта, вернее, я сам отдал ему бумаги...
Застонав, я в бешенстве схватил фотографию улыбающегося Джеффри с супругой и детьми, стоявшую на письменном столе, бросил ее на ковер и принялся топтать. Да уж, примерный семьянин, да уж, добропорядочный политик, да уж, заслуживающий доверия человек...
Наконец громить кабинет вице-президента, которому совсем скоро надлежало стать президентом, мне надоело. И как человек может столь измениться, подумалось мне, когда я взял в руки черно-белую фотографию – на ней Джеффри в возрасте лет девяти-десяти был в обществе высокого мужчины и красивой женщины, видимо, родителей. Но стремление к власти изменит любого! Хотя в случае с Джеффри все дело, кажется, не в одной лишь жажде власти! Это делль’Амма хочет стать императором крем-брюле, а Гриффитом движет что-то иное – ведь он мог подождать несколько лет и стать президентом после Кэтрин, но ему непременно хочется низвергнуть ее, хочется, чтобы она страдала и умерла! Отчего?
Дверь кабинета открылась, на пороге возник мускулистый тип. Ну что же, похоже, делль’Амма передумал и меня сейчас измочалят.
– Мистер Бэскакоу, вы можете быть свободны, – сказал он вежливо, однако угрожающим тоном.
Повторять дважды не пришлось, я бросился прочь.
Шел мелкий дождь, а я шагал по освещенным фонарями улицам Вашингтона. Несмотря на поздний час, движение было оживленное, а около Белого дома собралась огромная толпа журналистов и просто зевак.
Итак, мне позволено жить. По крайней мере, сегодня. Кто знает, не сообщат ли на следующей неделе информационные агентства о трагической смерти нобелевского лауреата Бэзила Бэскакоу, подозревающегося в убийстве своей любовницы и ее мужа, от сердечного приступа или инсульта... Логично предположить, что Джеффри не пожелал, чтобы меня пришили в его особняке, поэтому и добился от делль’Аммы согласия на то, чтобы меня выпустили. Ведь я все равно не смогу ничего изменить, у меня нет доказательств. Да и репутация у меня подмочена – по милости того же самого Джеффри (а кто еще мог так подтасовать улики!) меня считают убийцей Филиппа и Джинджер Карлайл.
Похоже, мне ничего не оставалось, как снять номер в отеле, принять ванну и наглотаться снотворного. Танюша наверняка уже мертва, а в ее смерти виноват исключительно я. О, и почему этой истории суждено закончиться так плохо? Хотя хеппи-энды бывают только у историй, рассказанных не до конца... Кстати, интересная мысль! Надо будет высказать ее в моем издательстве, которое вечно предлагает мне поменять финал любого романа на «более жизнеутверждающий», прямо-таки в духе соцреализма – визг, смех, всеобщая благодать и два ребенка в придачу...
Да, дети, дети... Мой собственный сын не хочет иметь со мной ничего общего, Танюша, которая стала для меня словно бы дочерью, погибла. А вот что скажет вице-президент Гриффит своим детям? Расскажет ли Джеффри когда-нибудь им о том, каким образом пришел к власти?
Я опустил руку в карман пиджака – и вытащил оттуда фотографию. Черт возьми, я прихватил ее из дома Джеффри! Видимо, машинально опустил в карман в тот момент, когда в кабинет вошел охранник и сказал, что я могу катиться на все четыре стороны.
На меня смотрел счастливый мальчик, которого справа и слева окружали родители. Джеффри, его отец и матушка...
Я швырнул фото на асфальт и наступил на него – раздался неприятный хруст раздавленного стекла. Ветер подхватил вылетевшую из рамки фотографию, перевернул ее – и я бросился за ней вдогонку. Вытащив фото из лужи, ставшей для нее непреодолимым препятствием, взглянул на то, что меня заинтересовало.
Надпись на обратной стороне. Сделана поблекшими чернилами – фотографии, судя по всему, уже лет тридцать, если не больше. «Джеффри Ассео, Стивен Ассео и Конни Ассео», – прочитал я. Гм, а почему не Гриффит? Мне вспомнилась давняя глухая история – вроде бы родители Джеффри погибли в автокатастрофе, когда их сыну было десять или одиннадцать лет, и его воспитывали приемные родители – известные чернокожие правозащитники. Впрочем, о своем детстве Джеффри не любил говорить, да и журналисты в той истории особенно не копались – ничего сенсационного в ней не было.
