Вот старый Джон Росс на корме маленького, похожего на яхту суденышка, которое держит курс на восток. Возвращается домой.
Вот Джеймс Кларк Росс – сейчас он старше, толще и угрюмее, чем прежде. Обледенелые снасти на бушприте сверкают в лучах восходящего солнца, когда корабль выходит из льдов в чистую воду. Он возвращается домой.
Вот Френсис Леопольд Макклинток – человек, невесть откуда знает Крозье, сначала участвовавший в поисках Франклина в составе экспедиции под командованием Джеймса Росса, а впоследствии снарядивший собственную экспедицию. Когда – впоследствии? Через сколько лет? В насколько отдаленном будущем?
Видения мелькают перед мысленным взором Крозье, словно картинки волшебного фонаря, но не дают ответов на вопросы.
Вот Макклинток идет по замерзшему морю с санным отрядом, двигаясь значительно быстрее, чем в прошлом ходили отряды лейтенанта Гора, или сэра Джона, или Крозье.
Вот Макклинток стоит у каменной пирамиды и читает записку, извлеченную из медного цилиндра. Крозье думает, не записка ли это, оставленная Гором на Кинг-Уильяме семь месяцев назад. Покрытый льдом каменистый берег и серое небо за Макклинтоком выглядят всё так же.
Потом вдруг Макклинток стоит один на каменистом берегу; отставший на несколько сотен ярдов санный отряд, едва различимый в метельной мгле, приближается к нему. Макклинток видит перед собой ужасное зрелище: большую лодку, крепко привязанную к огромным саням из дуба и железа.
Такие сани мог бы изготовить плотник Крозье, мистер Хани. Они явно сооружались с расчетом на то, что прослужат целый век. Каждая деталь, каждый узел конструкции изобличают старание и тщание мастера. Сани тяжелые – весят не менее шестисот пятидесяти фунтов. На них покоится лодка весом еще в восемьсот фунтов.
Крозье узнает лодку. Это один из полубаркасов «Террора», длиной двадцать восемь футов. Он видит, что полубаркас оснащен для речного плавания. Паруса свернуты, связаны и одеты ледяным панцирем.
Взобравшись на высокий валун и заглянув в лодку, словно через плечо Макклинтока, Крозье видит два скелета. Два черепа скалят зубы Макклинтоку и Крозье. От одного скелета осталась лишь россыпь явно изгрызенных и обглоданных костей в носовой части лодки. Кости занесены снегом.
Второй скелет сохранился в целости и все еще одет в лохмотья, похожие на офицерскую шинель и прочие теплые поддевки. На черепе у него остатки фуражки. Этот труп полусидит на кормовой банке, вытянув костяные руки к двум заряженным дробовикам, прислоненным к планширю. У обутых в башмаки ног трупа лежат стопки свернутых шерстяных одеял и парусины, а также частично занесенный снегом джутовый мешок, наполненный патронами. На дне шлюпки, между башмаками мертвеца – словно пиратские трофеи, подлежащие пересчету и восхищенному созерцанию, – лежат пять золотых хронометров и что-то похожее на куски шоколада, завернутые в ткань каждый по отдельности, общим весом тридцать или сорок фунтов. Поблизости валяются также двадцать шесть серебряных столовых приборов; Крозье видит – и знает, что Макклинток тоже видит, – личные знаки сэра Джона, капитана Фицджеймса, шести других офицеров и самого Крозье на различных ножах, ложках и вилках. Он видит блюда и два серебряных подноса с такими же гравировками, торчащие из льда и снега.
Все двадцать пять футов дна полубаркаса, разделяющие два скелета, завалены разнообразными предметами, торчащими из-под слоя наметенного снега толщиной в несколько дюймов: два рулона листового железа, парусиновый лодочный чехол, восемь пар башмаков, две пилы, четыре напильника, куча гвоздей и два ножа рядом с мешком патронов, стоящим у ног скелета на корме.
Крозье видит также весла, свернутые паруса и мотки бечевки возле одетого скелета. Ближе к кучке обглоданных костей на носу лежат стопка полотенец, куски мыла, несколько расчесок и зубная щетка, пара тапочек ручной работы (всего в нескольких дюймах от рассыпавшихся костей плюсны и пальцев), а также шесть книг – шесть Библий и «Векфилдский священник», который сейчас стоит на полке в кают-компании «Террора».
Крозье хочет закрыть глаза, но не может. Он хочет прогнать это видение – все эти видения, – но не властен над ними.
Внезапно смутно знакомое лицо Френсиса Леопольда Макклинтока расплывается, а потом вновь обретает четкость очертаний, превращаясь в лицо более молодого человека, которого Крозье видит впервые. Все вокруг остается прежним. Молодой человек – некий лейтенант Уильям Хобсон, теперь знает Крозье непонятно откуда, – стоит на том же самом месте, где стоял Макклинток, и смотрит в шлюпку с тем же самым болезненно-недоверчивым выражением, какое Крозье минуту назад видел на лице Макклинтока.
А потом начинается самый ужасный кошмар из всех.
Незнакомец – эта помесь Макклинтока и некоего Хобсона – теперь смотрит не в шлюпку с двумя скелетами в ней, а прямо на юного Френсиса Родона Мойру Крозье, втайне от семьи пришедшего на католическую мессу со своей бабкой-ведьмой Мойрой.
Одним из самых больших секретов в жизни Крозье являлся этот поступок: он не только явился на запретное богослужение с Мойрой, но и принял участие в обряде католической евхаристии, в презренном и запретном приобщении святых тайн.
Но фигура Макклинтока-Хобсона стоит там, точно прислуживающий в алтаре мальчик, когда Крозье – то ребенок, то испуганный мужчина пятидесяти с лишним лет – приближается к алтарной ограде, опускается на колени, запрокидывает голову, открывает рот и высовывает язык, готовясь принять запретную облатку, вкусить от плоти и крови Христовой – символический каннибализм с точки зрения семьи Крозье и всех прочих взрослых жителей деревни.
Но происходит что-то странное. С нависающего над ним седовласого священника в белых одеяниях капает вода на пол, на алтарную ограду и на самого Крозье. И священник слишком большой, даже в представлении ребенка – огромный, мокрый, мускулистый, неуклюжий, он отбрасывает тень на коленопреклоненного причастника. Он – не человек.
И Крозье голый стоит на коленях, запрокидывает голову, закрывает глаза и высовывает язык для святого причастия.
В руке у священника, нависающего над ним, нет облатки. У него вообще нет рук. Мокрый призрак перегибается через алтарную ограду, склоняется низко над ним и открывает собственную нечеловеческую пасть, словно сам Крозье и есть облатка, которую надо проглотить.
– Господи Иисусе, Всемогущий Боже, – шепчет фигура Макклинтока-Хобсона.
– Господи Иисусе, Всемогущий Боже, – шепчет капитан Френсис Крозье.
– Он очнулся, – говорит доктор Гудсер мистеру Джонсону.
Крозье стонет.
– Сэр, вы можете сесть? – спрашивает врач. – Вы можете открыть глаза и сесть? Вот и молодец.
– Какое сегодня число? – хрипит Крозье.
Тусклый свет, проникающий в открытую дверь, и еще более тусклый свет масляного фонаря с прикрученным фитилем режет болезненно-чувствительные глаза, точно ослепительные лучи солнца.
– Сегодня вторник, одиннадцатое января, капитан, – говорит стюард. А мгновение спустя добавляет: – Год тысяча восемьсот сорок восьмой от Рождества Христова.
– Вы были очень больны целую неделю, – говорит врач. – Несколько раз я думал, что вы умерли.
Гудсер дает Крозье глотнуть воды.
– Мне снились сны, – с трудом выговаривает Крозье, выпив немного ледяной воды.
Он чувствует собственный смрадный запах, пропитавший скомканные заледенелые простыни и одеяла.
– Последние несколько часов вы очень громко стонали, – говорит Гудсер. – Вы помните какие-нибудь сны?
Крозье помнит лишь ощущение летучей невесомости снов, но одновременно ощущение тяжеловесности своих видений, уже улетевших прочь, словно клочья тумана, гонимые сильным ветром.
– Нет, – говорит он. – Мистер Джонсон, будьте любезны принести мне горячей воды, чтобы помыться. И можете помочь мне побриться. Доктор Гудсер…
– Да, капитан?
– Будьте добры сообщить мистеру Дигглу, что капитан желает очень плотно позавтракать сегодня утром…
– Сейчас шесть склянок вечера, капитан, – говорит врач.
– Неважно. Я хочу плотно позавтракать. Галеты. Картофель. Кофе. Свинина или что-нибудь вроде… бекон, если таковой имеется.
– Слушаюсь, сэр.
– И еще, доктор Гудсер, – говорит Крозье врачу, уже двинувшемуся к двери. – Будьте добры также попросить лейтенанта Литтла явиться ко мне с докладом о происшествиях, случившихся за неделю моего отсутствия, а также попросите его принести… э-э… принадлежащую мне вещь.
28
Пеглар
70°05' северной широты, 98°23' западной долготы
29 января 1848 г.
Гарри Пеглар устроил все таким образом, чтобы получить приказ отправиться с донесением на «Эребус» в день, когда вернулось солнце. Он хотел отметить это событие – насколько в настоящее время вообще можно отмечать какие-либо события – с некогда любимым человеком.
