положено пять гранат. У меня два метра ровно.
— А мне сколько? — улыбнулся Мелешко.
— Вам? — Мальцев критическим взглядом измерил тоже в общем-то немаленького старшину и серьезно ответил: — Четыре без малого набегает.
— Ну что ж, и на том спасибо.
Мальцев недоверчиво покосился на старшину, но одну гранату все же выделил.
Показался головной дозор — три человека. За ним на небольшом удалении рассыпным строем двигался взвод. Враг продвигался медленно, трусливо озираясь и прислушиваясь.
— Мальцев, передайте по цепи: дозор пропустить, — шепотом приказал Мелешко.
Трое солдат отчетливыми силуэтами бесшумно проплыли мимо. В район засады начал втягиваться взвод. Тоже медленно и почти беззвучно. Вот прямо перед старшиной неуверенно выросла щуплая фигура офицера. Пора! Раскатисто лопнул над камышами одиночный выстрел. Офицер вздрогнул и медленно завалился на спину.
— Огонь! — скомандовал Мелешко.
Закипел бой. В смешавшуюся, оторопевшую массу полетели гранаты пограничников, врезался огонь из винтовок и карабинов. В считанные минуты вражеский взвод был рассеян и уничтожен. На тропе осталось более двух десятков трупов.
— Спасибо за гранатку, — сказал старшина Мальцеву и снял с убитого немецкого офицера полевую сумку с картой и документами.
— Да не за что, — прогудел польщенный Мальцев. — Еще сочтемся…
— Нет, ты полюбуйся, Иван! Ты только полюбуйся на эту наглость! — бушевал от возмущения Тужлов, рассматривая с новым замполитом карту убитого офицера, испещренную стрелами и условными значками. — Вот, смотри сюда! 5-я застава, то есть мы, — 3.30. Это — время. Понимаешь, всего тридцать минут отвели на уничтожение нашей «Береговой крепости»! Каких-то жалких полчаса! Ну и наглецы! — Начальник заставы отшвырнул карту и выпрямился. — Ну-ка, старшина, посмотри, сколько сейчас времени?
— 4.30, — взглянув на часы, ответил Мелешко.
— 4.30. Что это значит? — Тужлов торжествующим взглядом обвел всех, кто был в этот момент в блокгаузе, включая и своего годовалого сынишку. — Это значит, друзья мои, что мы уже на целый час сорвали планы фашистского верховного командования! Передайте всем! Пусть каждый пограничник знает об этом.
Тужлов и Мелешко выбрались из блокгауза и ходом сообщения перешли в траншею, где на запасной площадке отделение Бузыцкова устанавливало станковый и ручные пулеметы.
Стремительно прибывал рассвет, обнажая мрачную картину первого артналета — перепаханная воронками земля, растерзанные туши убитых лошадей, обуглившаяся посадка. На горизонте обозначилась чуть заметная розовая полоска.
— Жарким будет день, — сказал Мелешко.
— И горячим тоже, — добавил начальник заставы. А мысль его уже была занята другим: почему до сих пор нет связного от Дутова?
Со стороны складов и командирского флигеля к траншее между тем приближался человек. Он шел медленно, шатаясь. Падал, поднимался, снова шел. Кто он? Свой? Чужой? Лица не разобрать — какая-то темная маска. До траншеи оставалось метров двадцать. Теперь его уже видели все, кто находился в эту минуту у дзота-3.
— Тимушев! Ребята, это же Миша Тимушев! — крикнул кто-то из пограничников.
И в ту же минуту на заставу обрушился новый артиллерийский шквал.
СЕРЖАНТ ТИМУШЕВ
Пули просвистели у самого уха сержанта, но это его уже не волновало. Слух его был настроен совсем на другую волну. Вот он, желанный щелчок взрывателя! Секунда, вторая — все кончено… но взрыва не было. А может, это обман? Может быть, смерть и есть не что иное, как обман? Все остается прежним: мир, люди, солнце, и ты остаешься в нем невидимым, бестелесным существом. Ведь Хомов говорил, что мозг нельзя убить. Он живет отдельно от тела и умирает последним. Умирает ли?..
Нет, все было наяву. В диком страхе отпрянули и прижались к земле его враги, а граната в его поднятой руке была цела и невредима. И только тут он понял: она оказалась без запала. Рымарь так и не успел его вставить, а они с Солимгориевым не проверили, понадеялись на Василия. Недолго думая, Тимушев с силой обрушил гранату на голову лежавшего у его ног фашиста. Наклониться, схватить его автомат — дело одной секунды. «Мы еще посчитаемся!» Михаил передернул затвор, но сильный удар сзади отключил его сознание.
Очнулся он оттого, что ему сдавливали горло. Мир предстал перед ним в перевернутом виде. Косо уплывали назад верхушки деревьев. Кто-то, обхватив его сзади за горло и руку, волоком тащил по земле. Сержант задыхался. Он решительно ничего не мог поделать. А его невидимый мучитель все шел и шел, не останавливаясь. Наконец Тимушеву удалось другой, свободной рукой ухватиться за грязно-зеленое сукно чужого рукава и рывком вывернуться из, казалось бы, железной хватки. Движимый инерцией, сержант с размаху упал на землю, но тут же вскочил. В грудь ему уперлось широкое лезвие немецкого штыка. Огромный, на две головы выше его, немец стоял перед ним, широко расставив ноги в густо запыленных ботинках. Винтовка в его руках казалась игрушкой. «Да, от такого не уйдешь», — с тоской подумал Михаил.
Фашист молча развернул своего пленника и подтолкнул вперед. Тропа бежала к реке — знакомый пологий спуск. Сколько раз Михаил проходил здесь, направляясь в наряд или на рыбалку! Чем ближе к берегу, тем меньше было шансов на спасение. Тимушев хорошо понимал это. Второй раз за последние полчаса испытывать судьбу — не слишком ли для одного человека! И все-таки он бросал ей вызов. Чуть в стороне от тропинки в зарослях бузины стояла уборная. Поравнявшись с нею, Тимушев обернулся и сделал выразительный знак своему конвоиру. Тот остановился, по лицу его пробежало нечто вроде улыбки, он опустил винтовку. Этого только и нужно было сержанту. Одним прыжком он сблизился со своим противником и ногой нанес ему сильный удар в живот. Фашист хекнул и сломался пополам, винтовка выпала из его рук. Второй удар пришелся чуть ниже. На сей раз тот не выдержал, рухнул на землю всей тяжестью, засучил от боли ногами по земле. Тимушев кинулся на врага, завязалась борьба. Фашист понемногу стал приходить в себя. Правая его рука все сильнее сдавливала сержанту горло. Тимушев попробовал освободиться — куда там! Тогда, собрав остаток сил, он изловчился и рывком ушел от захвата. Схватив винтовку, успел выстрелить в упор.
Пошатываясь, ничего не замечая перед собой, Михаил побрел прочь. Он не сознавал, куда идет, зачем, и, когда начался артналет, просто не обратил на него внимания. Он уже не помнил, как взрывная волна швырнула его на землю, как подполз к нему Яковлев и как тащил на себе к траншее под градом осколков и пуль, Пришел он в себя уже в блокгаузе. Знакомые, родные лица склонились над ним.
— Пи-ить, — тихо попросил Михаил.
РУКОПАШНАЯ
Артналет длился минут пять. Как только развесистые фонтаны разрывов распространились от переднего края в
