— И где же теперь диктатор?
— Нет его, — хмуро ответил Ранду. — Ну, что скажете?
— Ну, а что мы там должны делать?
— Не знаю. Фрэн и я — мы уже старики, да и провинциалы к тому же. Все Торговцы в Хейвене — безнадежные провинциалы. Ты же сам сказал. Мы привыкли и торговать, и жить по старинке. Мы уже не те сотрясатели Галактики, которыми были наши предки. Так… Фрэн, помолчи, пожалуйста! А вы молодые, сильные, вы знаете Галактику. Байта, что очень немаловажно для такого дела, говорит с приятным столичным акцентом. Мы просто хотели бы, чтобы вы хоть что-нибудь разузнали. Если вам удастся войти в контакт с… но это, конечно, вряд ли. Хотя бы подумайте об этом, ладно? Если хотите, вы могли бы встретиться со всей нашей группой. Но это не раньше чем на следующей неделе. Надо вам дать время передохнуть.
Наступившую паузу прервал Фрэн. Он пробурчал из угла:
— Кто хочет еще выпить? Кроме меня, я имею в виду.
Глава 12
Капитан и мэр
Капитан Хэн Притчер ожидал аудиенции у мэра. Роскошь апартаментов главы Академии была настолько непривычна для него, что даже не производила впечатления. Почему — ему и думать не хотелось. Как правило, он не прибегал к самоанализу и философствованию, если это напрямую не было связано с его работой.
Это помогало.
Работа его состояла в том, что в Департаменте Обороны именовалось «разведкой» и «шпионажем». К сожалению, несмотря на помпезно-хвалебные визги средств массовой информации, разведка и шпионаж ассоциировались в умах обывателей с грязными делишками, выражавшимися в непрерывном предательстве и вранье. Тем не менее во все времена этот род деятельности обществом оправдывался, поскольку служил «интересам государства». Однако, поскольку долгие философские раздумья неизменно приводили капитана Притчера к выводу, что общественное сознание легче убаюкать, чем собственную совесть, он решил не философствовать.
А теперь в роскошной приемной мэра мысли его, вопреки обыкновению, обратились к самому себе.
Его нельзя было назвать счастливчиком. Многие обошли его — многие, менее талантливые, чем он. Он выстоял под проливным дождем чернильных капель, легших пятнами на его биографию, под перекрестным обстрелом официальных выговоров и взысканий. Он упрямо продолжал гнуть свою линию, пребывая в твердой уверенности, что нарушение субординации во имя все тех же священных «интересов государства» сыграет в конце концов свою истинную роль.
Итак, он находился в приемной мэра под охраной пятерых невозмутимых гвардейцев и — весьма вероятно — в преддверии трибунала.
Тяжелые створки мраморных дверей раскрылись, открыв взгляду обтянутые узорчатым шелком стены, покрытый алым синтетическим ковром пол и еще одни двери, тоже мраморные, украшенные металлической инкрустацией.
Двери отворились, оттуда вышли двое чиновников в строгих костюмах фасона трехсотлетней давности и провозгласили:
— Аудиенция капитану Хэну Притчеру из Службы Информации!
Они расступились, церемонно склонив головы, и капитан шагнул вперед. Эскорт гвардейцев остался у первой двери, и в проем второй Притчер вошел один.
За анфиладой дверей находился неожиданно скромный кабинет, где за большим, удивительно строгим письменным столом восседал мужчина маленького роста и весьма невыразительной внешности. Высоченные потолки и вообще вся грандиозность обстановки кабинета еще больше усугубляли тщедушность его фигурки.
Мэр Индбур — третий по счету из мэров, носивших эту фамилию, был внуком Индбура-первого, человека жестокого, но умного. Его дед производил на людей впечатление деятеля, способного удержать власть, чего он добился, кстати, потрясающей ловкостью в уничтожении последних остатков избирательной демократии, но при этом с еще большей ловкостью ухитрился сохранить достаточно миролюбивый стиль правления.
Мэр Индбур был сыном Индбура-второго, первого из мэров Академии, занявшего этот пост по праву рождения и повторившего своего отца лишь наполовину, — тот был жесток, но умен, а этот — только жесток.
Итак, мэр Индбур был третьим мэром в семье и вторым, занявшим этот пост по праву рождения.
Качеств у него было еще меньше, чем у его предшественников. Он не был ни умен, ни жесток. Он был просто-напросто хорошим бухгалтером, родившимся не в той семье.
Индбур-третий придавал огромное значение таким сторонам своего правления, которые всем, кроме него самого, казались странными.
Для него болезненная привязанность к строгим геометрическим формам в окружающей обстановке была системой; неутомимый и страстный интерес к мельчайшим тонкостям повседневного бюрократизма — трудолюбием; проявление нерешительности в обстоятельствах, когда он был прав, — предосторожностью, а упрямство тогда, когда он был не прав, — решительностью.
При всем том, он никогда не пускал денег на ветер и не отправлял людей на смерть зря, и имел-таки неплохую репутацию.
Капитан Притчер думал об этом, стоя по установленному этикету перед большим письменным столом. Лицо его, однако, было настолько непроницаемо, что трудно было предположить — думает ли он о чем-нибудь вообще. Он не позволял себе ни кашлянуть, ни переступить с ноги на ногу до тех пор, пока взгляд колючих глаз мэра не оторвался наконец от бумаг, на полях которых его перо делало многочисленные пометки. Лист бумаги с убористо напечатанным текстом переместился из одной стопки в другую.
Мэр Индбур аккуратно, как школьник, сложил руки перед собой, неспешно оглядел стол в поисках нарушений образцового порядка размещения письменных принадлежностей.
Наконец он проговорил, уточняя:
— Капитан Хэн Притчер из Службы Информации?
Капитан Притчер, повинуясь строгим канонам этикета, преклонил колено и склонил голову. Так он стоял до тех пор, пока не услышал положенного приказа:
— Встаньте, капитан Притчер!
Мэр начал довольно дружелюбно:
— Вы приглашены сюда, капитан Притчер, по поводу определенного дисциплинарного взыскания, наложенного на вас старшим по чину. Бумаги относительно этого инцидента попали ко мне, что вполне естественно, и поскольку меня интересует все, что происходит в Академии, я решил взять на себя труд уточнить кое-какие детали. Надеюсь, вы не слишком удивлены?
Капитан Притчер четко ответил:
— Нет, Ваше Сиятельство. Ваша справедливость известна всем.
— Вот как? Да что вы говорите? — самодовольно усмехнулся мэр. Тонкие контактные линзы на его глазах сверкнули недобрым светом. Он старательно подравнял лежащую перед ним стопку сколотых скрепкой листков и стал их переворачивать. Листы шуршали, длинный указательный палец мэра скользил вдоль строчек. — У меня здесь — ваше полное досье, капитан. Итак, вам сорок три года, семнадцать из них вы служите в армии. Родились в Лорисе, родители — анакреонцы, в детстве ничем серьезным не болели, перенесли приступ мио… так, это неважно… образование до поступления на военную службу — Академия Наук, основная специализация — гиператомные двигатели, успехи в учебе… гм-м… отличные, с чем вас и поздравляю… поступили в армию в чине младшего офицера на сто сорок второй день двести девяносто третьего года Академической Эры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
