сложный ритуал, в котором были рясы, ладан и литургии. Его современники описывали эту религию как «католицизм без христианства». Конт «демифологизировал» и календарь, включив в него такие названия месяцев, как «Гутенберг» или «Шекспир».
Прямыми философскими наследниками Конта были логические позитивисты XX века, в том числе Людвиг Витгенштейн. Логические позитивисты считали, что любое утверждение, которое не может быть доказано эмпирически, следует отклонять. Логический позитивизм основывался на мелких исследованиях употребления языка и оказался недолговечным.
Die Wissenshaft des Judentums: «Наука» иудаизма
Процесс демифологизации, серьезно повлиявший на христианство, имеет аналогию и в иудаизме. Для немецкого интеллектуала XIX столетия, будь то протестант, католик или иудаист, не было высочайшей похвалы, чем wissenshaftlich, или «научный».
Еще до европейского Просвещения XVIII века и его еврейской аналогии, Хаскалах («просвещение» по-еврейски), в европейском иудаизме существовала только одна секта — ортодоксальная. Естественно, между ритуалами сафардийских евреев и ашкенази[52] существовали различия, но и в том и в другом случае иудаизм оставался глубоко ортодоксальным и глубоко «мифологическим», хотя «мифологический» элемент в иудаизме как монотеистической религии откровения был менее развит, чем в других мировых религиях, и сущность библейского и талмудического иудаизма оставалась в высокой степени консервативной.
И все же эмпиризм оказал свое влияние на европейских евреев, в особенности на тех, что жили в Германии. Великий мыслитель еврейского Просвещения Мозес Мендельсон (1729–1786)[53] стал выразителем взглядов многих своих современников. Он писал:
«Это верно: я не признаю вечных истин, кроме тех, которые не только можно постичь человеческим разумом, но и продемонстрировать и проверить с помощью человеческих умений».
Силы «демифологизации» и ассимиляции произвели глубокие перемены в европейском иудаизме, ознаменовавшиеся движением Реформации в Германии. Эти процессы ускорились в результате «эмансипации» евреев — достижения ими гарантий на гражданское и политическое полноправие — в наполеоновский период. Вскоре многие немецкие евреи стали рассматривать иудаизм как одну из нескольких «германских» религий, которой суждено занять место рядом с протестантизмом и католицизмом в «современной» Германии.
Реформированный иудаизм явился выражением как ассимиляции, так и демифологизации. Богослужения стали проводиться не на еврейском, а на немецком языке; были отвергнуты все молитвы, в которых евреи описываются как «народ». Фактически первые реформированные службы, происходившие не в синагоге, а в «храме», очень напоминали службы лютеран. Последователь Мозеса Мендельсона, Давид Фридлендер (1756–1834), «отец» реформированного иудаизма, дошел до того, что попросил крупных представителей лютеранства в Берлине считать его лютеранином, не требуя при этом, однако, чтобы он и его последователи признали божественность Христа. Им отказали.
В 1810 году Израэль Якобсон учредил в Брауншвейге первый храм реформированного иудаизма, где служба велась на немецком языке, звучали гимны и органная музыка — прежде эти элементы не входили в иудейское богослужение. В 1849 году Самуил Гольдхейм в берлинском храме стал даже проводить службы по воскресеньям.
Живший в период этих нововведений Абрахам Гейгер (1810–1874) призывал реформированных иудаистов пересмотреть Писания с «научной и исторической» точки зрения — иными словами, предлагал демифологизированный подход, подчеркивавший этическое учение иудаизма, но отвергавший многие традиционные установления, в том числе законы, связанные с приемом пищи, обрезание и божественное происхождение Торы.
В Германии попытки демифологизации иудаизма (подобные тем, что производили с протестантизмом младогегельянцы) в основном предпринимал Леопольд Цунц (1794–1886), ставший родоначальником движения под названием «Die Wissenshaft des Judentums», или «Наука иудаизма». Целью его было систематическое и научное исследование евреев и их истории с акцентом на общинном, а не на религиозном аспекте иудаизма.
Иммигранты ввезли реформированный иудаизм в США, где он расцвел таким пышным цветом, на который не могли рассчитывать даже самые оптимистичные из его немецких основоположников. Главные положения реформированного иудаизма содержатся в «Питтсбургской платформе» 1885 года:
«Мы считаем, что современные открытия научных исследователей в области природы и истории не противоречат доктринам иудаизма, что Библия отражает примитивные идеи своей эпохи и порой облекает концепцию божественного провидения и справедливости в отношении человека в форму волшебного повествования.
…Мы считаем, что такие законы Моисея и раввинов, как регулирование питания, священническая чистота и одежда, возникли много столетий назад под влиянием идей в любом случае чуждых нашему современному умственному и духовному' состоянию. Они не могут наполнить современного еврея чувством духовной или священнической святости; соблюдение их в наши дни способно скорее затормозить, чем ускорить духовное совершенствование».
Младогегельянская мысль, во многом окрашенная интеллектуальной жизнью среды немецких евреев XIX века и «формальной критикой» Библии, была нацелена даже в большей степени на Ветхий Завет, чем на Новый. Термин «позитивизм» применяли даже по отношению к «позитивно-исторической» школе иудаизма Захарии Франкеля (1801–1875).
Реакцией на демифологизированный иудаизм стал консервативный иудаизм, во главе которого стоял Соломон Шехтер (1850–1915) из Великобритании, не видевший необходимости конфликта между разумом и традиционным иудаизмом и не понимавший, почему общинную историю евреев нужно обязательно отделять от религиозной практики. ШехТер писал, обращаясь непосредственно к «формальным критикам»:
«Несколько лет назад, когда волны Высшей Критики Ветхого Завета достигли берегов этой страны и в прессе и даже за кафедрой стали свободно обсуждать такие вопросы, как разнородная композиция Пятикнижия [Торы, или «пяти книг Моисея»], сравнительно поздняя дата левитского законодательства и постизгнанническое происхождение определенных пророчеств, а также псалмов, я часто слышал обидный вопрос: что же теперь случится с иудаизмом, когда Закон, его последний оплот, потрясен у самых своих оснований?
…Едва ли существует какая-либо метафизическая система, старая или новая, которую с течением времени способные диалектики не сводили бы к символу веры. В наше время мы стали очевидцами великолепного, хотя и не совсем оригинального, спектакля, в ходе которого Его Светлость Агностицизм превратился в верного пажа Королевы Теологии. Настоящая опасность заключается в «природе» (Естественной Науке) с ее суровым требованием законности и регулярности всех феноменов и в «простом смысле» (или Филологии) с ее опрометчивым стремлением к истине».
Слова Шехтера, обращенные к силам позитивизма и младогегельянства, доминировавшим в конце XIX и начале XX века, можно приложить и к протестантским теологам, и ко всей европейской культуре в целом. «Wissenshaftlich» мировоззрение, в отличие от мифологического, отвечает на вопрос «как», но не говорит «почему».
Законность сверхъестественного
«Бог умер». — Ницше.
«Ницше умер». — Бог.
1980-е годы, надпись на тенниске
Фридрих Ницше (1844–1900), сын лютеранского пастора, в 1880-е годы заявил: «Бог умер». В 1960 годы, после демифологизации христианской религии, Томас Альтицер (теолог, а не ученый!) снова произнес: «Бог умер», — что вызвало всемирный резонанс и дебаты.
Современная немецкая феминистка, теолог Дороти Зелле, оглядываясь на это
