(надеюсь, на грязное мусорное ведро никто не позарится (мусорные пакеты ещё не изобрели и это был тихий ужас, я всё никак не мог привыкнуть), а сам вышел на улицу.
И отправился на Котельническую.
Но нет, не к Фаине Фёдоровне, а к Маше.
Нам давно уже пора было поговорить.
Перед тем, как зайти к Маше, я позвонил в дверь к Раневской. Открыла Глаша, её домработница. Она была в старом театральном платье Фаины Георгиевны, с блёстками, и в застиранном фартуке поверх него, что придавало ей комичный и нелепый вид.
Букет выглянул у неё из-под ног, увидел меня, приветственно гавкнул и, посчитав свой долг выполненным, гордо удалился, виляя коротким хвостом без какой-либо дополнительной окраски.
— А Фаины Григорьевны дома нету, — немедленно сообщила Глаша при виде меня, — они на променад ушли.
— Без Букета что ли ушла? — удивился я.
Глаша как-то странно скосила глаза, сдавленно хрюкнула, потом потупилась и покраснела. Вся эта пантомима заняла буквально мгновение, но была очень даже выразительной. Почему-то я вспомнил вязанную жёлтую жилетку, но задавать вопросы пока не стал. Не время ещё.
А вот зарубку в памяти сделал.
Время-то летит быстро. И потом я таки спрошу.
А вслух спросил совсем другое, понизив голос до шёпота:
— Что там, у них стряслось? — и кивнул на дверь своей квартиры с максимально таинственным видом.
Глаза Глаши загорелись восторгом: всякие такие вот делишки и срачики она страстно любила. А мыльных сериалов ещё не придумали. А тут такое!
— Ой! — аж закатила глаза от восторга Глаша, — Муля, вы представляете, Машка отчебучила!
При этих словах она многозначительно подмигнула. Я очевидно должен был моментально, с полунамёка, понять высшую истину, но, увы, не понял. Вместо этого, чтобы не ломать информатору-Глаше кайф, я ей тоже многозначительно подмигнул и приготовился слушать нечто невероятное.
И не прогадал:
— Машка этого деда своего выгнала! — выдохнула Глаша и, сообразив, что это мой отец, сконфуженно покраснела, — ой, я не это хотела сказать… я Модеста Фёдоровича имела в виду… он так-то не старик, это по сравнению с нею…
Она виновато посмотрела на меня, залопотала нечто нечленораздельное и совсем утеряла нить разговора.
— Ну выгнала, — кивнул я, возвращая её обратно к теме, — а дальше-то что? Зачем выгнала хоть? Из-за чего, не знаешь?
— Дык она же это! — выпалила Глаша и испуганно прикрыла рот ладонями.
— Говори, — кивнул я, — я никому не скажу.
— Да к ней же хахаль ходить начал! — Глаза Глаши полыхнули азартом, — И Модест Фёдорович не знает.
— Давно? Что за хахаль? — я сделал стратегическую ошибку, задав ей сразу два вопроса, но от такого количества информации глаза Глаши остекленели, и она зависла.
Надо было возвращать её в реальность:
— Что за хахаль? — ещё раз повторил я, легонько потормошив домработницу Раневской.
— А? Что? — очнулась Глаша.
Я её подбодрил, и она тут же принялась выкладывать всё, как на духу, раз появились свободные уши:
— Да вот только Машка выгнала Модеста Фёдоровича, как этот хахаль ейный сразу начал к ней ходить, даже не скрываясь, как раньше было.
— Что за хахаль? — не выдержал я.
— Да как, что? Такой дюжий мужик, здоровый такой.
— Сколько ему лет?
— Да молодой, где-то такой, как ты, может, чуть помладше, — сказала Глаша, от волнения перейдя на «ты» и окинув меня проницательным взглядом.
— Хорошо. Так давно этот хахаль ходит к ней? — спросил я.
— Да давно. Ещё только они переехали, он уже и ходил. Модест Фёдорович постоянно носится по командировкам, куда-то уезжает. Машка дома сидела. А он заходил, да. Потом одно время, когда Ярослав у них поселился, этот хахаль перестал ходить, потому что Ярослав дома мешал. Но потом она пацана выперла, и хахаль опять ходить начал.
— Что, прям сюда, на квартиру? — удивился я.
— Да, сюда, прям на квартиру. А потом Фаина Георгиевна начала Букета выгуливать, и Машка немного притихла, боялась, что она увидит. И хахаль этот приходил только по утрам, потому что Фаина Георгиевна любит утром долго спать после вечерних спектаклей-то.
— Понятно, — сказал я. — Что ещё ты мне можешь рассказать?
Глаша помялась и сказала:
— Ребёнок-то не Модеста Фёдоровича.
— А чей? — спросил я, хотя уже прекрасно знал, что это не его.
— Да, трудно сказать, может, и хахаля этого. Я точно не знаю. Вот. Но то, что не его, это точно.
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
— Она разговаривала с подружкой и ей вот это рассказывала, какой он дурак и как она хорошо пристроилась, чтоб её матерью-одиночкой не считать. А я из рынка как раз шла и всё услышала.
— А сейчас почему она поменяла своё мнение?
— А этого я уже не знаю. Или моча ей в голову стукнула, или, может, все в интересном положении бабы такие, сложно сказать. Ну, я думаю, что этот хахаль ей в уши наплёл. Он же думает, что квартира ей останется, и он тут поселится жить. Готов её взять даже с чужим ребёнком, а там будет видно. Они же потом могут развестись и квартиру эту разделят.
Я задумался.
Так-то, в принципе, Глаша была права. Хоть и женщина она малокультурная и необразованная, но в природной человеческой смекалке и житейской мудрости ей не откажешь.
— Спасибо, Глаша, — кивнул я. — Только о нашем разговоре молчок. Фаине Георгиевне не говори, что я спрашивал.
— Хорошо!
Судя по тому, как довольно блеснули глаза Глаши, первым делом, что она сделает, это расскажет Фаине Георгиевне. Но мне это уже было мало интересно. Сейчас надо разобраться с Машей.
Я позвонил в дверь. Долгое время никто не открывал, но я стоял и терпеливо ждал. Я знал, что она там. Глаша сказала, что видела, как она вернулась из женской консультации и сразу пошла домой.
Я жал и жал на звонок. Уже думал, что он перегорит от напряжения, как дверь открылась.
На пороге стояла запухшая Маша. Явно плакала.
— Чего тебе? — неприязненно сказала она, шмыгнув носом.
— В смысле чего? Здравствуй, Маша, — сказал я.
— Здравствуй, — буркнула она и исподлобья посмотрела на меня.
Пройти в квартиру она мне не предложила, но меня долго просить не надо. Я сам отодвинул её от порога и сделал шаг в квартиру.
— Куда ты лезешь! — вскинулась она. — Я сейчас не могу принимать гостей, я себя плохо чувствую!
— Ничего страшного. Сядешь на кухне, выпьешь водички, и мы поговорим.
— Я тебе сказала, что я не могу! — заверещала она. — Пошёл вон!
У неё началась банальная истерика.
Я терпеливо ждал, пока это всё закончится, и примерно через несколько минут, когда она иссякла орать, я спросил:
— Так ты меня впустишь в
