Ятаганы рванулись вперед, и так же зависли на месте. Сука!
Все шло наперекосяк. Творилась какая-то дичь, и оптимальным вариантом было отступить и обдумать ситуацию. Я на всей скорости рванул назад, и впечатался в невидимую преграду, перегородившую коридор первого этажа. Преграда не была видимой, не ощущалась телекинезом, но нос я об нее точно сломал. Зато удар включил голову: я вспомнил, как Святослав говорит про аэроманта и повелителя металла, которые появились у Весты. Ссаный воздушник!
Я встал посреди коридора, рядом с преградой. Мне приходилось удерживал на месте четыре автомата и восемь ятаганов — предметы рвались из захвата, но пока хватало сил их держать. Я точно знал: если отпущу их, предметы сразу полетят в меня. Оставалось четыре предмета на оставшийся резерв духа. Их я задействовал, отбивая и отшвыривая летящие в меня мелкие предметы: всякие металлические ручки, ложки, статуэтки и сковородки, фонарики. Чем больше металла было в предмете, тем неохотнее он поддавался телекинезу. Будь в квартире еще предметы весом в ятаган, пришлось бы держать и их.
Железо держал металлист, он же швырялся легкими металлическими предметами, а вот аэромант перехватывал вещи, которые я пытался швырнуть в кого-то из парочки.
Мне везло, что я вложил в ловкость баллы с тринадцати уровней и был немного быстрее аэроманта и металлиста. Это не позволяло мне подойти к ним вплотную и избить, но зато я мог уворачиваться и стоять на месте, посреди коридора, хотя меня пытались теснить к стене.
Воцарилось хрупкое равновесие. Аэромант не мог лишить меня воздуха, или поставить еще одну стену — не знаю, виной тому недостаток духа, или ему необходимо сосредоточиться, но пока у меня получалось швыряться мелкими предметами и собираться с силами для ответного удара. Проблема в том, что для полноценной атаки мне необходимо отпустить все рвущиеся комки металла, в которые превратились ятаганы. Была еще одна проблема: отсутствие света от фонариков ничего для вестовцев не изменило: они ориентировались на ощущение пространства, как и я.
Отбить или увернуться от летящих предметов, швырнуть в головы гадов стеклянные банки со свечами, пробежаться вниманием по висящим в воздухе комкам металла, понять, что они еще подконтрольны металлисту, отбить или увернуться…
Я выдыхался гораздо быстрее, чем два полупокера. Выбора нет: если сейчас не рискну, то ничего другого уже не успею. Да и не нравится мне, что из стен, шурша штукатуркой, повсюду вылезают прутья арматуры.
Лучше бить металлиста, аэромант не справится с шестнадцатью предметами одновременно.
Я отпустил весь металл, который удерживал. Замочек на кофте металлиста с силой двухсот пятидесяти шести килограмм впечатал беднягу в стену и проломил грудную клетку. Но засранец готовил ответный удар — отцовские часы Casio Pathfinder вдруг потянули меня к стене с ужасающей силой. И как добивающий удар от хрипящего металлиста — пряжка моего ремня вдруг дернулась так сильно, что меня приподняло в воздухе и насадило на арматуру. А потом голову гондона раскололо искореженным автоматом. Аэроманта я прибил следующим ударом — тот готовил что-то особо мощное, но двенадцать комков металла одновременно метнулись к нему с разных сторон и переломали человека.
Уровень +1
Очки характеристик +2
Железный прут вошел в мою спину, проткнул легкое и вышел из груди.
— Кха…
Воздуха не хватало. Я знал, что только железка в моем теле спасает меня от смерти, что стоит мне слезть — умру. Но если не слезу, умру тоже.
Жаль, что "Панацея" — совсем не панацея из книжек, и лечит только от некровируса, да восстанавливает гормональный баланс. Если бы она еще и раны исцеляла, обязательно таскал бы с собой запас.
Я толкал себя в спину, но осторожно — почему-то снимать себя с прута руками было легче, чем телекинезом. Цеплялся окровавленными пальцами за рельефную поверхность железного прута, полз к краю арматуры, на которую меня насадило. Снимал себя осторожными рывками, от которых внутренности обжигала боль. Ещё чуть-чуть и я слезу с этой железки… Боги, если слышите, дайте мне сил… Готов принять помощь даже от ублюдка с шестьсот двенадцатым номером…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Когда до конца железки осталось каких-то десять сантиметров, пальцы начали срываться. Не было сил даже хватать арматуру, не то что тащить себя. Голова падала, временами я срывался в забытье…
Это конечная. С такими ранами не живут.
Инга не улетит в Уфу.
Колосов не дождется инструментов и мебели.
Святослав не будет убит за предательство.
Сергеич убьет неугодных и заберет нужных.
Тритерий останется жить и ненавидеть людей из Казанки.
Я выругался, если бы мог, но даже дышать было трудно. Вместо этого я подтянул к себе с квартиры шестого этажа ятаган и рюкзак. Весь рюкзак мне не был нужен, меня интересовала только пластиковая бутылка с жижей, набранной с зомби, которого возле студенческого городка когда-то убила Инга. Я разрезал бутылку ятаганом, а потом ткнул себя испачканным острием в ладонь достаточно сильно, чтобы проткнуть укрепленную живучестью кожу.
От раны по телу начал расползаться ядовитый холод, мысли путались. Меня била мелкая дрожь, с каждой секундой становясь все сильнее. Я уже не размышлял, правильное ли решение принял. Но даже если бы передумал, пути назад не было.
Против предателей и убийц…
Против сидящего в Казанке божка…
Против бьющегося в агонии города…
Я выставлю себя самого.
Макс Крынов
Зомбятник 3
Глава 1
Мне хотелось спать. Глаза закрывались, и удержаться в сознании самостоятельно не получилось бы, даже если я того желал бы, но мне помогала бодрствовать система: когда я проваливался в тупое небытие, перед глазами мелькали вспышки системных уведомлений. Уколы боли в перенапряженных мышцах приводили меня в сознание на несколько секунд, а потом опять сходились веки, возникали системные окна, боль. Тупой круговорот: ни полноценного забвения, ни бодрствования.
Судороги обращения в зомби я пропустил: сознание устало от происходящего, и я вырубился окончательно. О том, что не присутствовал при судорогах и изменении тела, точно не сожалею: пусть для меня остаются загадкой ощущения растущих клыков и когтей.
Когда я пришел в себя, ощущения были на диво превосходными: ничего не болело, а сознание было ясным, как никогда прежде. С самого начала апокалипсиса у меня было не очень с мечтами и целями, но теперь я твердо знал, чего хочу. Есть.
Я оттолкнулся от стены за спиной руками и ногами, и снял себя с арматуры. Рана не уменьшилась — я мог засунуть в дырку в своей груди палец — но и не болела. Странно… А вот голод я чувствовал: прежде не слишком назойливое чувство обрело невиданный объем, заиграло неприятными гранями: у меня будто бы голова зудела изнутри. Словно кто-то маленький и противный твердил мне из черепной коробки «жрать, жрать». Голод доставлял очень неприятные ощущения, и мне хотелось чем-то его утолить. Чем-то мясным.
Видимо, зрение у меня тоже поменялось, сменило спектр, потому что я видел окружающий мир в черно-белых тонах, но довольно отчетливо, хотя по-прежнему стояла ночь.
Я оглядел пальцы. Каждый палец оканчивался черным когтем, длиной в пару сантиметров. Сами пальцы слегка усохли и сменили цвет на мертвенно-серый. Впрочем, я теперь весь безжизненный.
Телекинез почему-то не отзывался, но я еще помнил расстановку предметов в квартире, поэтому без труда нашел зеркало и полюбовался на нового себя. Нос немного смещен — видимо, из-за перелома. Зато больше никаких неприятных изменений с лицом не произошло, наоборот: у меня теперь прекрасные, сильные зубы. Это не голливудская улыбка — это лучше!
Я с минуту любовался новым собой, а потом желудок взвыл особенно тоскливо. Я встрепенулся, подобрал испачканный ятаган. Вытирать лезвие не хотелось, да и не нужно теперь. Рюкзак привычно повис на плечах. Я пошел к трупам, которые пахли охуительно.
