можно дальше от места, причинившего мне столько страданий.
При всём желании поступить по справедливости, я поступаю правильно. И не чувствую совершенно никакого удовлетворения от своих слов, когда произношу:
— Ладно. Ради Марьи.
Марсель кивает. Оборачивается назад, бросает на кровать телефон и плакат. Затем подходит к сумке и вытряхивает её содержимое обратно на пол.
Он остаётся.
* * *
Совет дистанционно принял кандидатуру Лии в качестве добровольца, а Влас, как единственный представитель Совета в Дуброве, поставил печать на её руке. И всё это — под благодарный взгляд самой Лии, негодование Дмитрия и моё облегчение.
До тех пор, пока в Дуброве не оставалось ни одного безопасного места, я буду стремиться, чтобы те, кто мне дорог, находились как можно ближе.
Теперь Лия живёт в штабе в комнате с остальными добровольцами. Их оказалось не так много, как я представляла, однако позже мне объяснили, что это не все, носящие печать. Многие попросту перестали выходить со штабом на связь, испугавшись происходящего. Кто-то даже предпочёл сторону врага, и в этом мне виделась логика: инстинкт самосохранения подсказывает нам изначально выбирать более сильную сторону.
Но тот факт, что я понимаю дезертиров, не значит, что я вижу оправдание их поступку.
Несмотря на причины, они навсегда останутся предателями в наших глазах.
— О чём задумалась? — спрашивает Лия.
Я провожу с ней много времени, даже если это совместное молчание и просмотр телевизора. Лие неуютно среди стражей. Она не пытается это скрыть и даже, наоборот, демонстрирует это при любом подходящем случае. Не специально, как мне кажется, а в качестве защитной реакции.
Но как же смешно наблюдать за тем, как от этого бесятся остальные!
— Да так, — отмахиваюсь я. — Ерунда.
Лия оглядывает моё лицо, прищурившись.
— Ну ладненько, — произносит она с некоей долей подозрения.
Откидывается обратно на спинку стула. Мы сидим в общей гостиной, которая, как и все помещения в штабе, после начала атак претерпела многочисленные изменения. Теперь здесь стоят три телевизора, которые обычно работают одновременно и показывают разные передачи по выбору смотрящих, разделившихся на группы. Мы с Лией присоединились к Марку, Тильде и Виоле, расположившимися на полу и с нескрываемым интересом следящими за интеллектуальной игрой, разворачивающейся на экране.
— Италия! — восклицает Тильда.
Марк рядом с ней добро улюлюкает. Виола согласно кивает.
— Что? — интересуюсь я.
— Страна, откуда родом тирамису, — отвечает Тильда, не оборачиваясь.
— Ненавижу тирамису, — заявляет Лия, морща нос. — Во всех мирах не сыскать десерта отвратительней.
— Я бы поспорил, — произносит Марк, оборачиваясь на Лию через плечо. — Ты была в Восточных землях? У них там подают такое пирожное в скорлупе птичьего яйца…
— Оливковый пудинг, — не отрывая взгляд от экрана и не давая Марку договорить, отвечает Лия. — Солёный и горький, с семечками такотума и прослойкой желе из лапарии. — Лия замолкает. Несколько секунд покусывает губу. — И всё равно лучше, чем тирамису.
— Не знаю, мне нравится, — Марк почему-то глядит на меня. Я пожимаю плечами, мол, понятия не имею, что за кошка пробежала между этим десертом и Лией.
— Да, я тоже люблю! — подключается Тильда с излишним энтузиазмом.
Марк дарит ей скромную улыбку, а через секунду снова смотрит на Лию. Это, в свою очередь, явно задевает Тильду. Стараясь вернуть внимание на себя, Тильда касается Маркова плеча:
— Помнишь, как мы летом ходили в кафе, где попробовали тирамису с какой-то особой начинкой?
— Ага, — бросает Марк. И сразу же задаёт свой вопрос, правда обращается всё также к Лие: — А какой твой любимый десерт?
— Тот, в рецепте которого есть пункт «Не твоё собачье дело».
Я хмыкаю. Марк грубость пропускает мимо ушей, лишь отворачивается обратно к экрану, при этом никак не показывая, что это могло его задеть.
— Какой он надоедливый, — шепчет Лия мне на ухо. — Ты сказала ему то, что я тебя просила?
— Сказала.
— И?
— И после того, как он вышел из комнаты, его лучший друг заверил меня, что пока ты не растопчешь сердце Марка в крошку, он не угомонится.
Лия тяжело вздыхает.
— Это я, конечно, могу, но мне ещё жить с вами… Какова вероятность, что после того, как я его пошлю, он не явится ночью, чтобы придушить тебя подушкой?
— Марк не такой. Он добрый и преданный. Просто очень влюбчивый.
— Оправдываешь его, будто он сам тебе нравится.
— О, нет. Марк, конечно, замечательный и всё такое, но я не доверяю настолько чистым и искренним людям. Или боюсь их испортить… не знаю.
— Да и, к тому же, тебе ведь другой нравится.
— Что? — искренне удивляюсь я сказанному заявлению. — Кто?
— Андрей, — спокойно сообщает Лия.
— Он мне не нравится. И вообще-то, я встречаюсь с Власом.
— Так вы встречаетесь? Я думала, вы друзья.
— Ты ошиблась.
Весь этот разговор начинает выводить меня из себя, но я сама не понимаю, почему.
— Как скажешь, — Лия жмёт плечами. — Но со стороны видится именно это. Вы слишком сильно заботитесь друг о друге. Когда что-то случается, первый, кому ты об этом рассказываешь — это Андрей. И у вас есть эта штука, когда в комнате полно народу, а вы, даже несмотря на то, что все участвуют в беседе, раз за разом смотрите только друг на друга. И ты называешь его Беном. Больше никто так не делает.
— И?
— И это мило, — Лия слегка улыбается. — Мило, когда парочки дают друг другу имена.
— Мы не парочка, — напоминаю я. — И вообще, мне казалось, Андрей, как и Марк, тебя раздражает.
— Есть такое дело, — соглашается Лия. — Но это не мешает мне быть внимательной и кое-что подмечать.
Я спускаюсь ниже по стулу, скрещиваю руки на груди. Стараюсь переключить внимание на передачу, но из головы не идут слова Лии. Мне не может нравится Бен. В самом начале мы ненавидели друг друга, и то, что сейчас мы стали друзьями — уже чудо. Говорить о чём-то вроде симпатии глупо, тем более, когда я определённо точно начинаю чувствовать что-то к Власу, который, в свою очередь, последние несколько дней мне и шагу без себя ступить не даёт.
Я пыталась взять паузу. В первый день после смерти Марьи мне больше всего на свете хотелось провести все сутки в постели, но Влас явился в комнату в семь утра, разбудив чертовски недовольных подъёмом не по расписанию парней и потащив меня сначала в кафе, потом бродить по городу, а напоследок в парк, где мы кормили батоном уток, настырно сопротивляющихся приближающейся зиме и плавающих в воде, на один свой только вид вызывавшей мурашки по всему телу. В то утро
