Гр. В. А. СОЛОГУБ. Из воспоминаний. Рус. Арх 1865 стр. 749.
(1)Черновик письма гр. В. А. Сологуба к Пушкину: "Я говорил вашей супруге о г. Ленском, потому что я с ним только что обедал у гр. Нессельроде... Зачеркнуто: не получив от вашей супруги никакого ответа и видя, что она вместе с княгиней Вяземской смеется надо мной... Если я предлагал вашей супруге другие нескромные, может быть, вопросы, то это было, может быть, по причинам личным, в которых я не считаю себя обязанным отдавать отчет". (Отчет Импер. Росс. Исторач. Музея за 1913 г. М., 1914, с. 110). Ср. Записку гр. Сологуба, бывшую в распоряжении П. В. Анненкова:
"Бывши с Н. Н. Пушкиной у Карамзиных, имел я причину быть недовольным разными ее колкостями, почему я и спросил у нее: "давно ли вы замужем?" Тут была Вяземская, впоследствии вышедшая за Валуева, и сестра ее, которые из этого вопроса сделали ужасную дерзость". (Б. Модзалевский, Пушкин, 374).
В ту пору через Тверь проехал Валуев и говорил мне, что около Пушкиной увивается сильно Дантес. Мы смеялись тому, что когда Пушкин будет стреляться со мной, жена будет кокетничать с своей стороны. От Пушкина привез мне ответ Хлюстин.
Гр. В. А. СОЛОГУБ. Записка. Б. Модзалевский. Пушкин, 375.
Пушкин написал мне по-французски письмо следующего содержания: "М. г. Вы приняли на себя напрасный труд, сообщив мне объяснения, которых я не спрашивал. Вы позволили себе невежливость относительно жены моей. Имя, вами носимое, и общество, вами посещаемое, вынуждает меня требовать от вас сатисфакции за непристойность вашего поведения. Извините меня, если я не мог приехать в Тверь прежде конца настоящего месяца" и пр. Делать было нечего, я стал готовиться к поединку, купил пистолеты, выбрал секунданта, привел бумаги в порядок и начал дожидаться и прождал так напрасно три месяца. Я твердо, впрочем, решился не стрелять в Пушкина, но выдерживать его огонь, сколько ему будет угодно. Пушкин все не приезжал, но расспрашивал про дорогу.
Гр. В. А. СОЛОГУБ. Из воспоминаний. Рус. Арх., 1865, стр. 750.
(28 янв. 1836 г.)(1). Пушкин за обедом сидел против меня. Он был нехорош собою: смугловат, неправильные черты лица, но нельзя было представить себе физиономии более выразительной, более оживленной, более говорящей, и слышать более приятного, более гармонического голоса, как будто нарочно созданного для его стихов... Много толковали о мнимом открытии обитаемости луны. Пушкин доказывал нелепость этой выдумки, считал ее за дерзкий пуф, каким она впоследствии и оказалась, и подшучивал над легковерием тех, которые падки принимать за наличную монету всякую отважную выдумку. Так как я не спускала глаз с Пушкина, то ни одно движение его не ускользнуло от моей наблюдательности. Я заметила, между прочим, что он мало ел за обедом, беспрестанно щипал и клал в рот виноград, который в вазе стоял перед ним... Пушкин сказал, что в Кукольнике жар не поэзии, а лихорадки.
(Е. А. ДРАШУСОВА). "Жизнь прожить не поле перейти". Записки неизвестной.
Рус. Вестн., 1881, т. 155, стр. 151 -- 152.
(1)В подлиннике очевидная описка или опечатка -- 1837 г. Из рассказа Дратусовой видно, что в то время Пушкин собирался издавать свой "Современник", что было в начале 1836 г., -- 28 янв. 1837 г. Пушкин уже умирал от раны, полученной на дуэли.
Я очень недовольна, что ты писал Александру; это привело только к тому, что разволновало его желчь; я никогда не видела его в таком отвратительном расположении духа: он кричал до хрипоты, что лучше отдаст все, что у него есть (в том числе, может быть, и свою жену?), чем опять иметь дело с Болдином, с управляющим, с ломбардом и т.д., и т.д. Он не прочел твоего письма, распечатав, он возвратил мне его, не бросив на него взгляда. Гнев его, в конце концов, показался мне довольно комичным, -- до того, что мне хотелось смеяться: у него был вид, как будто он передразнивал отца... Как тебе угодно, я больше не буду говорить с Александром; если ты ему будешь писать по его адресу, он будет бросать твои письма в огонь не распечатывая, поверь мне.
Ему же не до того теперь: он издает на днях журнал, который ему приносить будет, не меньше, он надеется, 60.000! Хорошо и завидно. О. С. ПАВЛИЩЕВА -- мужу, 3) января 1836 г. П-н и его совр-ки, XXIII -- XXIV, 210 -- 211 (фр.-рус.).
1 февраля 1836 г. взято Пушкиным у Шишкина 1.200 р. под залог шалей, жемчуга и серебра. Б. Л. МОДЗАЛЕВСКИЙ. Архив опеки над имуществом Пушкина. П-н и его совр-ки, XIII, 98.
На балу у княгини Бутеро. На лестнице рядами стояли лакеи в богатых ливреях. Редчайшие цветы наполняли воздух нежным благоуханием. Роскошь необыкновенная! Поднявшись наверх, мы очутились в великолепном саду, -перед нами анфилада салонов, утопающих в цветах и зелени. В обширных апартаментах раздавались упоительные звуки музыки невидимого оркестра. Совершенно волшебный очарованный замок. Большая зала с ее беломраморными стенами, украшенными золотом, представлялась храмом огня, -- она пылала.
Оставались мы в ней не долго; в этих многолюдных, блестящих собраниях задыхаешься... В толпе я заметил Дантеса, но он меня не видел. Возможно, впрочем, что просто ему было не до того. Мне показалось, что глаза его выражали тревогу, -- он искал кого-то взглядом и, внезапно устремившись к одной из дверей, исчез в соседней зале. Через минуту он появился вновь, но уже под руку с г-жею Пушкиной. До моего слуха долетело:
-- Уехать -- думаете ли вы об этом -- я этому не верю -- вы этого не намеревались сделать...
Выражение, с которым произнесены эти слова, не оставляло сомнения насчет правильности наблюдений, сделанных мною ранее, -- они безумно влюблены друг в друга! Пробыв на балу не более получаса, мы направились к выходу: барон танцовал мазурку с г-жею Пушкиной. Как счастливы они казались в эту минуту! Н. К. МЕРДЕР. Листки из дневника, 5 февраля 1836 г. Среда. Рус. Стар., 1900, т. 103, стр. 383 (фр.).
Князь! с сожалением вижу себя вынужденным докучать вашему превосходительству; но, как дворянин и отец семейства, я обязан оберегать свою честь и имя, которое должен оставить моим детям. Я не имею чести лично быть с вами знакомым. Не только никогда я вас не оскорблял, но, по причинам мне известным, я питал к вам до сего времени истинное чувство уважения и благодарности. Тем не менее некий г-н Боголюбов публично повторял оскорбительные для меня слова, якобы исходящие от вас. Я прошу ваше превосходительство не отказать осведомить меня, что мне об этом думать(1). Больше, чем кто-нибудь, я знаю расстояние, отделяющее меня от вас; но вы, который не только вельможа, но еще и представитель нашего древнего и истинного дворянства, к которому принадлежу и я, -- вы, надеюсь, без труда поймете повелительную необходимость, которая вынуждает меня к этому шагу.
ПУШКИН -- кн. Н. Г. РЕПНИНУ, 5 февр.1836г.С. (фр.).
(1)В черновиках: ничтожный человек по имени Боголюбов недавно повторял в кофейнях замечания, позорящие меня... Я прошу, князь, взять обратно замечания Боголюбова, или я знаю, как мне поступить... (Цявловский М. Письма Пушкина и к Пушкину. М., 1925, с. 194).
Милостивый государь Александр Сергеевич! Г-на Боголюбова я единственно вижу у С. С. Уварова и с ним никаких сношений не имею и никогда ничего на ваш счет в присутствии его не говорил, а тем паче прочтя послание Лукуллу, вам же искренно скажу, что гениальный талант ваш принесет пользу отечеству и вам славу, воспевая веру и верность русскую, а не оскорблением частных людей. Простите мне сию правду русскую, она послужит вернейшим доказательством тех чувств отличного почтения, с коим имею честь быть вашим покорнейшим слугой. Кн. Н. Г. РЕПНИН -- ПУШКИНУ, 10 февр. 1836 г. Переписка Пушкина, III, 277.
Милостивый государь, князь Николай Григорьевич! Приношу вашему сиятельству искреннюю, глубочайшую мою благодарность за письмо, коим изволили меня удостоить. Не могу не сознаться, что мнение вашего сиятельства касательно сочинений, оскорбительных для чести частного лица, совершенно справедливо. Трудно их извинить, даже когда они написаны в минуту огорчения и слепой досады; как забава суетного или развращенного ума, они были бы непростительны.
ПУШКИН -- кн. Н. Г. РЕПНИНУ, 11 февр. 1836 г.
Наряды и выезды поглощали все время (Натальи Николаевны и ее старшей сестры Екатерины Николаевны). Хозяйством и детьми должна была заниматься вторая сестра, Александра Николаевна. Пушкин подружился с нею...
П. И. БАРТЕНЕВ со слов кн. В. Ф. ВЯЗЕМСКИЙ. Русс. Арх., 1888, II, 309.
Я слышала, что, далеко не красавица, Екатерина Николаевна представляла собою довольно оригинальный тип -- скорее южанки, с черными волосами.
А. П. АРАПОВА. Нов. Время, 1907, № 11413, илл. прилож., стр. 6.
Екатерина Гончарова была высока ростом и стройна. Ее черные, слегка близорукие глаза оживляли лицо с изящным овалом, с матовым цветом кожи. Ее улыбка раскрывала восхитительные зубы. Стройная походка, покатые плечи, красивые руки делали ее очаровательной женщиной.
ЛУИ МЕТМАН. Ж. Ш. Дантес. Биографический очерк, Щеголев, 336.
Александра Николаевна высоким ростом и безукоризненным сложением более подходила к Наталье Николаевне, но черты лица, хотя и напоминавшие правильность гончаровского склада, являлись как бы его карикатурою. Матовая бледность кожи Натальи Николаевны переходила у нее в некоторую желтизну, чуть приметная неправильность глаз, придающая особую прелесть вдумчивому взору младшей сестры, перерождалась у ней в несомненно косой взгляд, -одним словом, люди, видевшие обеих сестер рядом, находили, что именно это предательское сходство служило в явный ущерб Александре Николаевне... Александра Николаевна, прожившая под кровом сестры большую часть своей жизни, положительно мучила ее своим тяжелым, строптивым характером и внесла немало огорчений и разлада в семейный обиход... Александра Николаевна принадлежала к многочисленной плеяде восторженных поклонниц поэта: совместная жизнь, увядшая молодость, не пригретая любовью, незаметно для нее самой могли переродить родственное сближение в более пылкое чувство.
