К «бездне Бурова» наша экспедиция была доставлена на вертолете. Они устроились рядом, а я отсела от них на самое заднее сиденье и смотрела вниз, на заснеженные горы.
Потом мы спускались в бездонную пропасть на нейлоновых лестницах. Кто рискнул это сделать, может уже больше ничего на свете не бояться. Полкилометра веревочных лестниц, тысяча шестьсот восемьдесят движений, когда нога робко нащупывает в темноте мягкую ступеньку… А ведь по этим лестницам предстояло еще подняться. Хватит ли сил? Но подниматься надо будет к свету, к солнцу, к жизни!.. А спускались мы в темноту, где все было неизвестно, откуда только раз подняли тело смельчака-учителя…
А потом мы двое суток бродили по подземным пещерам, пока не дошли до последнего зала с узкой щелью, ведшей дальше… в открытую потом мною пещеру Росова.
Спелеологи вместе с Буровым и Еленой Кирилловной пробились в эту пещеру, цепочкой проползли по расширенной щели, спрыгнули вниз ко мне, а я уже чувствовала себя здесь хозяйкой.
Пещеру осветили переносными прожекторами. Я ревниво следила за впечатлением, произведенным на Бурова моей сказочной пещерой. Я гордилась ею.
Буров сжимал меня в объятиях, благодарил. Он даже поцеловал меня!.. И Елена Кирилловна видела!..
Потом он, освещенный прожекторами, скрестив руки на груди, сказал:
– Здесь, под землей, будет город заложен!..
Могучая его фигура отбрасывала на стену со струящимися каменными потоками гигантскую тень.
Я могла бы представить его тень, отброшенную на звездное небо.
И он уже отдавал приказания будущим подрывникам – снести все минареты, колонны и кипарисы, проложить вместо трещины широкий туннель, расширить колодец «бездны Бурова», чтобы по нему могли спускаться вертолеты!..
Но подрывников пока не было.
Мы вернулись в Москву.
Буров решил действовать в обход Овесяна, сразу ставить вопрос о «Ядре галактики» в высшей инстанции.
В новом институте у нас не было лаборатории. Буров еще не производил экспериментов, все это время он только придумывал свое «Ядро галактики». Мы занимали с ним вдвоем небольшую комнату, я старалась не дышать, когда он думал, угадывала каждое его желание, бегала в электронно-вычислительный центр, чтобы сделать очередную прикидку, или просила разрешения у физиков-теоретиков, чтобы Буров пришел к ним. Но они сами спешили к нему.
Я безгранично верила в него: у этого полководца еще не было армии, но незримое войско уже выстраивалось за стенами блиндажа.
Я была счастлива в то время, Я была бы счастлива и сейчас, если бы Елена Кирилловна не вторглась к нам. Комната была рассчитана только на два стола, и она бесцеремонно заняла мой. Я ютилась в уголочке.
Буров ничего не замечал. Он разрабатывал стратегию боевых действий. Добиться права на эксперимент – это завершить его первую стадию, иногда самую трудную, считал он.
Приближались решающие дни. Однажды Бурова срочно пригласил к себе директор института профессор Бирюков. Он никогда не вызывал к себе Сергея Андреевича, слишком высоко его ценя, он сам всегда приходил к нему. Мы с Еленой Кирилловной понимающе переглянулись.
Буров ушел и скоро вернулся. Лицо его потемнело.
– Он здесь, он с Бирюковым идет сюда. Это он вызвал меня.
Нам не надо было объяснять, о ком шла речь. Буров нервно прибрал на своем столе.
Скоро в нашу комнату ворвался Овесян. Бирюков, невысокий, толстый, вошел следом за ним.
– Ага! Вот где штаб заговорщиков! – воскликнул Амас Иосифович, кивая нам с Еленой Кирилловной.
Мы в нерешительности встали, не зная, можно ли нам оставаться.
Вошел Ладнов. Он тоже был тут!..
– Сесть всем некуда, так что проведем нашу встречу а-ля фурше, – смеясь сказал Овесян. – Не смотрите на меня исподлобья, как разбойник на воеводу, – обратился он к Бурову. – Я знаю все, о чем вы думаете. Вот пришел, дескать, чтобы придавить научных раскольников в их гнезде. Можете ничего не рассказывать. Я все знаю. Ладнов выдал вас с головой, показал мне все ваши расчеты.
– Признателен, – мрачно отозвался Буров.
– Я знаю, что вы хотели обойтись без меня, без обсуждения у нас вашего замысла, снова построенного на гипотезах. Я знаю, что вы видите во мне даже не противника, а врага…
– Амас Иосифович, – вмешался румяный Бирюков, вытирая платком лицо, – нельзя же так…
– Что нельзя? Откровенно нельзя?
– Нет… Стоя нельзя… Я сейчас попрошу принести стулья… Лучше бы ко мне пройти…
– Ничего, братья-разбойники! Мы сядем на столы. – И Овесян первым подал пример, взгромоздясь на наш с Еленой Кирилловной стол.
Я подвинула стул Бирюкову, сами мы с Еленой Кирилловной уселись на один стул. Ладнов завладел буровским креслом, а Буров устроился на столе напротив Овесяна. Поединок начинался.
– Допускаю, что существовали ученые, которые во имя собственного престижа до конца дней отстаивали свои уже отжившие точки зрения, – начал Овесян. – Допускаю, что Макс Планк в какой-то мере был прав, говоря, что новые идеи никогда не принимаются, что они или умирают сами, или вымирают их противники. Но я могу вспомнить высказывание одного из его современников, великого физика лорда Резерфорда. Он говорил: «Когда кончается честность, кончается наука». Некоторые ученые, забыв об этом, в свое время переставали быть учеными, хотя и носили свои ученые звания.
– Да, я хотел обойти вас, Амас Иосифович, – сказал Буров, – чтобы сберечь силы и время. Я предвидел…
– Что вы предвидели? Научные предвидения у тебя лучше получаются, дорогой. Чтобы уважать себя, надо уважать других!..
– Я решил спорить с вами сразу там, вверху…
– А если я не собираюсь с тобой спорить?
– То есть как так? – ошеломленно переспросил Буров.
Овесян ударил кулаком по столу:
– Потому что наука не кончилась для меня! Ученый не может быть нечестным! Потому что там, где кончается честность, кончается наука!
– Но ведь ваш план «Подводных созвездий»…
– Плохой стратег, у которого нет резервов. Пусть мы с тобой разойдемся лишь в одном, кто у кого будет в резерве? Твой план лечения Солнца так же нужен, как и мой. Я буду поддерживать твою затею с «Ядром галактики». Неустанный поиск нового – залог движения вперед!
Елена Кирилловна нашла мою руку и крепко сжала своими длинными жесткими пальцами.
Буров встал.
– Как? Вы не будете против?
Овесян тоже встал. Плохо же мы разбирались в нем. Он принадлежал не прошлому, а будущему!
Они оба склонились над столом, за которым сидел Ладнов, и заговорили все трое на своем языке, который непонятен непосвященному. Ладнов и Буров писали на бумаге формулы, Овесян вырывал у них из рук листки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
