Екатерина послала против Пугачева три тысячи солдат. Командовал ими генерал Кар. Свои отряды в поддержку правительства формировали губернские города. Но Пугачев оказался слишком крепким орешком. Кар потерпел поражение и был вынужден отступить. Все попытки взять приступом лагерь повстанцев в Бердской слободе были безуспешными. Оставшиеся в живых участники неудачных штурмов, которым в конце ноября удалось вернуться в столицу, нарисовали жуткую картину царившего у пугачевцев насилия и произвола. Самозваный император, рассказывали они, разжег в своих сторонниках сословную ненависть. Учинялись расправы не только над всеми попавшими к Пугачеву в плен офицерами, но сжигались помещичьи усадьбы, а их владельцев вместе с женами и детьми казнили. Привилегированному классу Российской империи Пугачев объявил войну.
Но руки у Екатерины были связаны. Россия все еще находилась в состоянии войны с Турцией. Каждый месяц в боях гибли тысячи солдат и моряков, тут же им на смену под ружье ставились тысячи новобранцев из числа бесправных крепостных. Российская экономика переживала тяжелое время. Правительство начало выпуск бумажных денег, не подкрепляемых содержимым пустеющей на глазах царской казны. На смену рублю появились в изобилии ассигнации. Деньги обесценились. Это вкупе с неурожаями, повторявшимися несколько лет подряд, вызвало резкий скачок цен. Екатерина и ее советники боялись, что произойдет взрыв недовольства в городах. Негодование, вызванное войной с ее страшными жертвами, достигло критического предела. Всеобщее недовольство, тем более восстание Пугачева, было на руку политическим противникам Екатерины: оно заметно ослабило власть правительства. Вот почему надо было расправиться с царем-самозванцем внутри страны.
Действовала императрица решительно. С присущей ей педантичностью она изучила карты, на которых были обозначены места, охваченные восстанием, прочитала донесения губернаторов и лазутчиков, засланных в стан бунтовщиков. Она пришла к выводу, что город Оренбург вполне может выдержать зимнюю осаду. Государыня подготовила новый манифест, в котором объявила Пугачева вне закона. Она велела приходским священникам зачитать документ жителям каждой деревни. Нерешительного Кара заменила талантливым генералом Бибиковым. Но самым важным было то, что императрица не поддалась панике, сохранила благоразумие и бдительность. Послав Бибикова воевать с Пугачевым, она следила за ходом событий, требовала регулярных известий. Ее трезвый ясный ум, незыблемая уверенность вносили равновесие в жаркие споры, возникавшие между ее советниками.
Государыня сохраняла хладнокровие и тогда, когда пугачевская ересь просочилась в Москву. Посланцы Лжепетра III донесли его слово и до непокорного, чуждого Екатерине города. Во всех московских кабаках говорили о казацком бунте. Многие горожане верили, что император Петр III действительно вернулся и хочет, чтобы народ присягнул ему. Хоть люди и подозревали, что предводитель восстания самозванец, но все же сочувственно относились к загадочной фигуре смутьяна, который бросил открытый вызов Екатерине, насаждавшей европейские нравы и порядки и втянувшей страну в бесконечную войну.
Полиция пыталась пресечь опасные разговоры об императоре Петре III. Виновных в распространении мятежных слухов хватали и жестоко избивали. Все письма и посылки на почте просматривались. Подозреваемых в сочувствии Пугачеву заставляли клясться в верности императрице: говорить заведомую неправду решались только самые отъявленные безбожники. Но в призывах лжецаря была притягательная сила. Казалось, розовая мечта Москвы о ниспровержении Екатерины вот-вот сбудется. Дворяне лелеяли надежду на императора-спасителя, который сбросит чужестранку с престола. Приверженцы старины уповали на восстановление дедовских обычаев и истинной веры. Холопы думали, что человек, называвший себя Петром III, придя к власти, даст им свободу.
Зимой 1773–1774 года москвичи перестали удивляться случайны оружейным выстрелам. Город был наводнен слухами о восстании в поддержку «настоящего императора». Однажды вечером в начале марта в предместьях Москвы с криками: «Да здравствует император Петр III и Пугачев!» люди высыпали на улицы. Обыватели перепугались, подумав, что эти крики для кого-то служат сигналом, а стало быть, может начаться кровавая резня. Собрав пожитки, многие горожане бежали, куда глаза глядят. Только бы спрятаться где-нибудь на случай бойни. Напрасно полиция пыталась забрать возмутителей спокойствия и восстановить порядок. Суматоха, охватившая город продолжалась несколько часов. Только князь Волконский сохранил присутствие духа. Он побывал в каждом городском предместье и убеждал горожан, что крики — это вовсе не сигналы к бунту. Это лишь выходки озорников. Князю удалось убедить москвичей и восстановить хрупкое спокойствие.
Екатерина слышала о беспорядках в Москве и о том, что многие горожане мечтали о победе самозванца. Нелегко ей было сохранять самообладание и вести себя так, словно генерал Бибиков уже разгромил Пугачева. «По возможности, — писала она Бибикову, — не теряйте времени и постарайтесь покончить с этим безобразным и унизительным беспорядком до прихода весны». Она знала, что Пугачева поддерживало нерусское население, проживавшее в тех краях, — татары, башкиры, киргизы, мордва и другие. Известно ей было и о том, что у самозванца есть тяжелые пушки, присланные ему литейщиками Урала. Смутьян с каждым днем делался смелее и напористее, силой вынуждая людей сражаться под его знаменами. Тех же, кто отказывался присягнуть ему в верности, ждала жестокая расправа.
Пугачев менялся на глазах. От христианского великомученика в нем больше ничего не оставалось. Он содержал двор, носил красный камзол с кружевной оторочкой и перед своими приверженцами появлялся не иначе как со скипетром и серебряным топором в руках. Блеск и мишура этих церемоний карикатурно напоминали настоящие ритуалы. Он издавал указы, и его секретари скрепляли их печатью с императорским двуглавым орлом. Он обещал позаботиться о «моих детях, о ясных соколах», как называл своих сподвижников. Крестьянам он сулил свободу, требуя от них исполнения кровавой роли, то есть истребления помещиков. «Тому, кто убьет своего помещика и разорит его дом, будет жаловано сто рублей», — значилось в одном из указов Пугачева. «Тот, кто убьет десять помещиков и разрушит их дома, получит тысячу рублей и чин генерала». Из своего лагеря в Берде Пугачев руководил тысячами головорезов, присягнувших в верности человеку, которого они называли «надежа-государь».
В это тяжелое для Екатерины время судьба послала еще одно суровое испытание. Сын предпринял попытку повлиять на ее правление. Павел подготовил объемистый документ, названный им «Рассуждения о государстве вообще, относительно числа войск, потребных для защиты оного, и касательно обороны всех пределов». Несмотря на мудреное военное название, трактат этот был посвящен не столько ратным делам, сколько восстановлению мира. Турецкая война, считал Павел, сопровождалась огромными расходами, жертвами и привела Россию к смуте, поставила на край пропасти. Лишь длительный мир, низкое налогообложение и сокращенная, а значит, менее обременительная для казны армия могут вернуть империю в ее прежнее состояние процветания и гармонии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
