Отталкиваясь от этой своей «оправдательной» реплики, я имею возможность стилистически плавно перейти к «школьной» теме. То есть к теме отношений между школой и внешкольной детской организацией.
Про гостью на «Дике Сэнде»
Школа есть школа. От нее детям никуда не деться. Другой вопрос: какая она нынче и сколько в ней плюсов и минусов? Касаться этого вопроса — значит, уходить сейчас далеко в сторону от нашей основной темы. Но если даже предположить, что школа состоит из одних «плюсов», следует признать, что главная ее цель — дать ребенку знания. А получение знаний — процесс сугубо индивидуальный, поскольку индивидуальна цель учащегося: он (лично он) должен сделаться образованным человеком.
Попытки соединить обучение с воспитанием предпринимались с давних времен. Но делались они (несмотря на разные лозунги и декларации социального и общегуманистического плана) практически с одной целью: чтобы класс, в котором происходит обучение, был управляем и давал возможность наставнику нормально вести занятия. А показателем уровня этих занятий была успеваемость учащихся. По ней же, по успеваемости, ценился и сам ученик. Помните? —
Оценки в журнале — вот высшая мера…
Ну и, конечно, еще «дис-ци-пли-на!» При спокойном поведении и отсутствии двоек (а желательно и троек) ученик имел стопроцентные шансы характеризоваться, как благополучная во всех отношениях и перспективная в социальном плане личность.
Так, по крайней мере (если не на словах, то на практике) полагали (и полагают) школьные деятели.
Но власти — любого уровня и любой политической направленности — понимали, что этого мало. Поэтому и пытались возложить на учебные заведения роль воспитателя, призванного научить ребенка жизни в обществе, коллективным навыкам и нравственным понятиям, для данного общества и данного времени необходимым. Учебные заведения в полной мере справиться с этой задачей не могли, поскольку такая задача не стыковалась с основной целью — накачиванию своих питомцев знаниями.
Можно опровергнуть эти утверждения и привести обратные примеры (вроде, скажем, пушкинского Лицея или школы Сухомлинского), но они будут говорить об исключениях, а не о типичном положении дел.
Необходимость коллективного гражданского воспитания хорошо понимала и Советская власть. Именно поэтому в начале тридцатых годов она распорядилась передать школам пионерскую организацию, полагая, что, таким образом будут гармонично соединены два процесса — индивидуальное обучение и то самое коллективное воспитание.
Такое соединение свело роль детской организации к минимуму: школа с ее сложившейся авторитарной системой подмяла пионерию под себя, фактически подчинив ее своим двум целям — чтобы дети хорошо учились и слушались (опять же извините за повторение).
Школу можно понять. У нее своя забота. Но можно понять и детей, которым школьной жизни мало. Они не могут жить, подчиняясь только жесткой школьной регламентации и превращая свой быт в сплошной процесс обучения. Это понимают и здравомыслящие педагоги.
Как-то очень давно, еще в советские времена, сидел я в кабинете у своего друга, директора одной московской школы Семена Иосифовича Аромштама. (кстати, с него я «слизал» образ школьного директора Бориса Ивановича в цикле повестей «Мушкетер и фея»). И слушал, как он объясняется с бабушкой пятиклассника-троечника, вместе с остальными отпущенного на долгожданные весенние каникулы. Бабушка льстиво-жалобным голоском причитала:
— Вы уж построже с им, задайте ему на свободные-то дни побольше, чтобы не болтался зря, а сидел над книжками, коли до этой поры толку не было…
Семен Иосифоич дышал, «набухал» и вдруг взвыл плачущим голосом:
— Да вы ему кто!? Бабушка или… Он же ваш родной внук, почему вы его не можете пожалеть?!
Бабушка осела:
— Дак ведь… если троечник, тогда как? Учиться-то должон или нет?
— Учиться он должен в учебной четверти, а каникулы для того, чтобы отдыхать! Гулять на улице, читать фантастику, гонять футбол! Хоть троечник, хоть кто! Он ре-бе-нок! Он имеет право на нормальную детскую жизнь!
Бабуся мелко кивала и пятилась к двери — с таким видом, словно узрела перед собой нечистую силу. Когда она исчезла, Семен Иосифович простонал:
— Девяносто процентов родителей рассматривают своего сына или дочь исключительно как машину для приготовления домашних заданий, а все остальные их дела воспринимают, как помеху к этому процессу. Если только это не музыкальная школа, гимнастика и или фигурное катание… Сами абсолютно забыли, как были детьми…
— Сеня, гороно выгонит тебя из школы, — предрек я.
— Пробовали уже, обломались… — буркнул мой друг…
Дети имеют право на «нормальную жизнь». То есть на свою собственную.
Они не могут круглосуточно существовать под безапелляционным взрослым руководством. Они вправе состоять в сообществе, где чувствуют себя равными среди равных, получают возможность проявить себя в придуманных ими же делах, в творческих процессах, причем на основе добровольности.
Здесь принципиальный момент. В школу ребенка приводят, а в детское сообщество он приходит сам. Это уже изначально дает ему ощущение своей значимости и свободы. Он выбирает дело и образ жизни по вкусу, а может и совсем не выбирать, а просто уйти — если не понравилось.
Вот это ощущение добровольности и свободы всегда служило причиной, что за границами школы во все времена создавались ребячьи группы, команды, объединения.
Но здесь ребят часто поджидала другая беда. Уличные компании и ватаги далеко не всегда отличались демократизмом и доброжелательностью ко всем своим членам. Очень часто захватывал власть наиболее сильный неформальный лидер. Правила дворовой жизни были таковы, что приходилось или подчиняться чужим авторитетам, или отстаивать свое «я» дерзостью и кулаками (как, впрочем, нередко и в школьных классах). Это не устраивало и многих детей (особенно с более или мене развитым интеллектом), и взрослых, которые были неравнодушны к детской жизни.
Потому и стали появляться детские организации — разновозрастные, объединенные интересами, выходящими за рамки учебных программ, проповедующие товарищество и права детей и, как правило, не подчиненные ни стихийным дворовым традициям, ни школьному руководству.
Естественно, учителям это не могло нравиться. Не потому, что школьная система таит в себе какую-то изначальную зловредность, а потому, что у нее свои задачи.
Школа вдруг спохватывалась, что некоторые из ее питомцев, оказывается, подчинены не только классным руководителям и завучам, но еще и находятся под влиянием каких-то иных взрослых людей — неких неизвестных педагогам лидеров, которых ребята, к тому же, называют на «ты» и ценят их авторитет не меньше (а то и больше), чем авторитет Марьи Ивановны и Анны Петровны.
Школа начинала сталкиваться с фактами, что дети ни с того, ни с сего (а вернее, и «с того, и с сего» — из-за этого самозванного отряда!) начинают проявлять излишнюю самостоятельность суждений, а иногда позволяют себе даже высказываться в том смысле, что ученики должны иметь какие-то права… («Вы сперва научитесь себя вести, а потом уж…»)
Школа обнаруживала, что дети из этих самых отрядов подвергают сомнению и расшатывают незыблемость сложившейся системы: делают заявления, что не могут оставаться на продленку и участвовать в «добровольно-обязательном» школьном хоре, поскольку у них дела в какой-то подозрительной «Бригантине» или «Рапире».
Естественно, у школы возникала уверенность, что в этих «Бригантинах» и «Рапирах» учат не тому. Во-первых, тому учить могут лишь в школе с включенной в ее систему пионерской организацией и по утвержденным минпросовским планам занятий и воспитательной работы. Во-вторых, наглядное доказательство вредности этих «самостийных» объединений — испортившиеся характеры попавших туда школьников…
Я рассказываю не только об опыте «Каравеллы». Такая ситуация была характерна практически для всех разновозрастных самостоятельных отрядов, возникавших за рамками школы.
История внешкольных детских организаций богата и длительна по времени. Немалую часть в ней справедливо занимает скаутинг. Читая воспоминания скаутских лидеров, я не встречал упоминаний о конфликтах их отрядов со школами. То ли просто не наткнулся на эти эпизоды, то ли скаут-мастеры не упоминали их из деликатности. Но мне кажется, что серьезных конфликтов там просто не было. Скаутские организации в Европе и Америке оказались почти сразу признаны населением и правительствами, как одно из законных звеньев общества, призванных служить формированию будущих граждан. А потому признала их и школьная система (кстати, и не претендовавшая на монополию в деле воспитания).
