В сентябре 1912 года хорошо осведомленный полковник А. П. Мартынов, заступая на должность начальника Московского охранного отделения, обратился к фон Котену с просьбой выслать ему свою фотографию для пополнения портретной галереи своих предшественников на этом посту. Михаил Фридрихович удовлетворил эту просьбу в 1914 году, уже находясь в отставке.
Во время войны фон Котен служил в военной разведке и дослужился до чина генерал-майора. Совершенно случайно он 4 марта 1917 года был убит в Финляндии пьяными «революционными» солдатами, которым не понравились его генеральские погоны и лампасы. Так трагически закончилась жизнь этого неординарного человека, по праву входившего в когорту наиболее известных руководителей политического сыска царской России.
Школа филеров
В ноябре 1913 года начальник Московского охранного отделения подполковник А. П. Мартынов подал на имя московского градоначальника рапорт, в котором он ходатайствовал о назначении «усиленной» пенсии для заведующего службой наружного наблюдения, чиновника для поручений младшего оклада, коллежского асессора Д. В. Попова, трудовой стаж работы в отделении которого к этому времени составлял более 25 лет.
Этот рапорт интересен во многих отношениях: и с точки зрения существовавшей тогда формы его написания, и с точки зрения заслуг филера Попова «перед Правительством и Отечеством», и его служебно-материального статуса, и с точки зрения мотивов, которыми руководствовался «предстатель» Мартынов, увольняя его на «заслуженный отдых». Поэтому мы приводим из этого документа достаточно подробные выдержки.
О какой же пенсии ходатайствовал начальник Московского охранного отделения? О такой, которая давала бы возможность Попову, его супруге и пяти несовершеннолетним детям существовать так же безбедно, как они существовали на момент написания рапорта. Зарплата Попова к этому времени состояла из 800 рублей жалованья, 500 рублей столовых, 500 рублей квартирных и так называемых добавочных из сумм отделения 1500 рублей, то есть 3300 рублей в год — суммы по тем временам достаточно солидной.
Начал свою служебную карьеру Попов в 1881 году, когда был призван на действительную военную службу. В 1887 году он был уволен в запас старшим писарем и в том же году по вольному найму поступил на службу в Московское охранное отделение, где через год был определен в штат полиции околоточным надзирателем полицейского резерва. «С первых же дней службы, — говорится в рапорте, — заявив себя прекрасным исполнителем возлагавшихся на него особо трудных задач наружного наблюдения, Попов… обладая выдающимися способностями к розыску и инициативой, своей долголетней плодотворной деятельностью не за страх, а за совесть принес определенную, существенную пользу Правительству и Отечеству».
К рапорту прилагалась записка, в которой скрупулезно перечислялись все заслуги Попова: «Задолго еще до назначения заведующим наружным наблюдением зарекомендовав себя способнейшим филером, Попов неоднократно принимал деятельное участие в ведении особо сложных розысков как в Москве, так и в других городах России… проявляя при этом свойственную ему энергию, незаурядную ловкость и умелую инициативу».
Что же это были за розыски, в которых пришлось участвовать филеру?
Это: установка и личное задержание государственного преступника и «нелегала» Золотова (Москва, 1888); арест Сабунаева, сообщника известного нам Бурцева (Кострома, 1890); ликвидация кружка М. Егупова, обнаружение в Москве эмигранта Ляховича; командировка в Тверь для разработки группы лиц, издававших революционный сборник «Союз» (1891–1892); наблюдение и обнаружение тайной типографии в Смоленске; арест революционной группы и ее «транспортника» (1893); наблюдение за кружком Распутина, Егорова и Бахарева, его ликвидация с «массой взрывчатых веществ»; личное «выяснение» кружка братьев Масленниковых в Мытищах и ликвидация его типографии (1894); наблюдение и ликвидация тайной типографии на Лахте (1895); обнаружение тайной типографии на фабрике Арнольда (1896); разработка Московского рабочего союза; командировки в Киев, Минск, Вильну, Ковно и Екатеринослав; ликвидация нескольких типографий; задержание в Киеве двух «нелегалов» «Бунда» (1897); выявление членов революционного кружка Авдеева и взятие его типографии в городе Козлове (1901); «выяснение» и ликвидация «на полном ходу» эсеровской организации и типографии в Томске (1901); командировки в Варшаву (работа за членами «Бунда»), Киев, Одессу, Ростов-на-Дону для постановки там наблюдательного дела и инструктажа агентов (1902); назначение заведующим наружного наблюдения в Московском охранном отделении (1903); «выяснение» анархистской группы Ф. Забрежнего и предотвращение запланированных ею терактов (Москва, 1904); выявление и задержание «нелегальной» террористки Коноплянниковой (Москва, 1904); выяснение и ликвидация нескольких боевых кружков, нелегальных типографий и мастерских для изготовления взрывчатых веществ и предотвращение покушения на генерал-губернаторов Дубасова и Гершельмана; предотвращение покушения на бывшего московского градоначальника Рейнбота и поимка злоумышленников, покушавшихся на его жизнь (при задержании был убит полицейский надзиратель Кувшинов, а у Попова было прострелено пальто); выявление среди арестованных эсеровского боевика Беленцова (Москва, 1905–1906); ликвидация группы эсеров-максималистов (1907); реорганизация службы наружного наблюдения в Петербургском охранном отделении (1909); «выяснение» группы анархистов-коммунистов (1910); выявление группы террористов на Миасском заводе (1911); обеспечение пребывания и проезда через Москву царя и членов его семьи (1909,1912 и 1913).
Во время революции 1905 года Попов при налете боевиков на Московское охранное отделение находился в своем служебном кабинете. Взрывом он был подброшен к потолку и, контуженный, извлечен из-под обломков штукатурки, кирпичей и балок. В те же дни Попов стал объектом охоты со стороны боевиков, революционеры неоднократно пытались убить его и членов его семьи, и только благодаря предпринятым мерам предосторожности он остался жив.
Впечатляет и список наград и поощрений, сыпавшихся на Попова как из рога изобилия: нагрудная медаль всемилостивейшим пожалованием с надписью «За усердие» на Станиславской ленте (1892); денежная награда из Казначейства его величества в сумме 25 рублей (1893); денежная премия в сумме 225 рублей по высочайшему повелению (1894); премии в размере 250 и 40 рублей от министра внутренних дел (1895); серебряные часы с цепочкой (1896); премия от министра внутренних дел в сумме 100 рублей (1898); орден святого Станислава 3-й степени (1901); награда в сумме 100 рублей от министра внутренних дел (1906); денежная премия в размере 300 рублей (1907); орден святой Анны 3-й степени (1908); орден святого Станислава 2-й степени (1912); серебряный портсигар из кабинета его величества (1910) и оттуда же золотые часы (1913); а также высочайше пожалованная серебряная медаль «За усердие» на Аннинской ленте; серебряная медаль в память царствования Александра III для ношения в петлице на Александровской ленте и серебряная медаль в память священной коронации императора Николая II.
Рапорт заканчивался фразой: «Ныне изнемогший от столь самоотверженной, полной тревог должностной деятельности, крайне губительно повлиявшей на его здоровье, Попов, отягощенный неизлечимыми, по заключению врача, недугами, лишен возможности продолжать службу далее. Начальник Отделения подполковник Мартынов».
При прочтении этих потрясающих по своей убедительности и наполненных неподдельной человеческой заботой слов невольно набегает слеза и становится невыносимо жалко человека, положившего свое драгоценное здоровье на алтарь Отечества. На самом деле, за всем этим скрывалось прозаическое желание подполковника Мартынова избавиться от неугодного сотрудника. Вот что писал он о Попове в своих воспоминаниях:
«Это был мужик смышленый, прошедший всю службу наружного наблюдения с азов. Потихоньку да помаленьку этот Попов стал как бы одним из столпов отделения. Так он на себя и смотрел. Начальства он на своем веку переменил и перевидел много; начальство это приходило и уходило, а Попов по-прежнему сидел на своей „забронированной“ позиции и стал казаться всем, начиная с директора Департамента полиции до начальника Московского охранного отделения, каким-то авторитетом, по крайней мере в вопросах техники наружного наблюдения, знания филерской службы и даже знания в лицо многих деятелей революционного подполья. Попов за свою многолетнюю службу располнел, „обуржуился“ по виду, прилично одевался, вообще изображал благовоспитанного человека, но говорил на каждом шагу „хоша“ и не особенно нуждался в носовом платке. Пьяным я его не видел, но пропустить „пивка“ он не упускал случая…
Мне лично Попов не нравился — ни ранее, до моего вступления в должность, когда я при случайных посещениях отделения встречался с ним, ни после приема отделения, когда Попов оказался моим подчиненным. Весь его прошлый опыт, все знание им техники наружного наблюдения не могли покрыть его отрицательных качеств. Попов „зажился“ в Московском охранном отделении… Чувствовалась необходимость освежить эту должность и удалить на покой Попова… Мне… удалось… удалить Попова на покой в отставку с приличной пенсией».
