Результаты наблюдения были переданы по рации в штаб, но далеко не всё: некоторые данные следовало доложить только лично. Через несколько часов станет темно.
— Нужно захватить несколько «языков», — предложил командир роты.
— Дождёмся темноты, чтобы подобраться поближе к дороге, — предложил Руди Бендер.
— Хейдеману с радистом нужно продвинуться хотя бы на километр дальше, чтобы по рации заранее предупредить нас о приближении машины.
Группа разделилась. Наконец Хейдеман доложил по рации, что расположился вблизи от охотничьей вышки.
— Пора, — прошептал: командир и, взяв в собой Бендера, Хельгерта и ещё двоих, выдвинулся к дороге.
— Берём первую легковую машину. Огонь вести только по скатам, гранату бросить под радиатор, желательно всех взять живьём. Задача ясна?
Автоматчики закивали. Они уже успели окопаться у обочины дороги. Время тянулось мучительно медленно. Холод пробирал до самых костей.
— Вижу две санитарные машины. Позади них грузовик, — доложил Хейдеман.
Через несколько минут автомобили подъехали ближе. Они двигались очень медленно.
«Первая легковая наша. Так он сказал», — подумал про себя Хельгерт.
— Вижу мотоцикл с коляской, — раздался сквозь шум радиопомех голос Хейдемана. — Думаю, связной едет в штаб. У меня всё.
Однако не прошло и пяти минут, как Хейдемап передал новое сообщение.
— Внимание! Вижу легковой автомобиль с номерным знаком войск СС. Кроме водителя в машине один офицер. На дороге больше никого нет. На ловца и зверь бежит. У меня всё.
Через некоторое время послышался шум приближающегося автомобиля.
— Останавливаем его! — глухо крикнул лейтенант.
Автомобиль приближался. Оба автоматчика внимательно следили за машиной. Они почти одновременно открыли огонь из автоматов. Машину начало бросать из стороны в сторону, пока она не ткнулась радиатором в кювет. Граната упала вблизи, и взрыв ошеломил сидящих в машине. Они молча подняли руки вверх, испуганно пяля глаза на автоматы в руках разведчиков.
— Вылезай! — Лейтенант открыл дверцу машины, вытащил офицера.
Автоматчики вытряхнули из машины шофёра. Обоих оттащили в кустарник и передали товарищам. Коля обыскал машину, пошарил в матерчатых кармашках на дверцах. Нашёл магазинные коробки с патронами, бумагу, полевую сумку, три пакета сухарей, автомат. Сорвав кольцо с гранаты, он метнул её под машину.
Оба обершарфюрера, очевидно, до сих пор никак не могли опомниться.
— Кому принадлежала машина? — резко спросил Хельгерт у пленных, которые с удивлением уставились на человека, так безукоризненно говорящего по-немецки.
— Дивизионная.
— А чья именно?
— Офицера…
— Ещё один такой ответ, и… — с плохо скрытой угрозой прошипел Хельгерт.
Эсэсовцы быстро переглянулись. Затем шофёр пробормотал:
— Генерала Белауфа.
Лейтенант протянул Хельгерту полевую сумку. Тот полистал документы. Схема укреплений, и в верхнем правом углу росчерк, который вполне мог принадлежать Белауфу.
Разведчики действовали строго по плану. Вскоре Хейдеман с радистом догнали группу. Они двигались и сторону переднего края с задачей разведать систему укреплений. Здесь снова разделились на две группы, поделили и пленных. На каждую пришлось по одному пленному.
Фриц Хельгерт доставил пленных в штаб.
— Вот и мы внесли свою лепту в достижение победы, — сказал Руди Бендер. — Конечно, добыть такую схему укреплений нам помог случай.
— Фаренкрог и Шехтинг порадуются вместе с нами, — ответил Хейдеман.
28 января советские военные инженеры внимательно изучили захваченный материал. Они довольно быстро нашли брешь в оборонительной системе немцев. Огромная петля Одер — Варта, защищённая относительно короткой линией дотов, могла быть прорвана в кратчайший срок.
Оборонительная линия, которой был опоясан город, извергала густой огонь, принуждая советские батальоны прижиматься к земле.
День прошёл в ожидании. Последний луч солнца коснулся вершин лесного пояса, позади которого находился город.
Ночью солдаты гвардейского стрелкового батальона медленно, метр за метром, приблизились к позициям боевого охранения противника. Прямо перед ними находились бетонированные доты, а за ними городские укрепления. Цель операции — уничтожить боевое охранение противника и подготовить прорыв на левом фланге, парализовать огневые точки противника на фланге.
— Доты будут накрыты артиллерией крупного калибра, пока наши минёры не проделают проходы в минных полях. И только после этого артиллерия откроет огонь на подавление, — объяснил разведчикам Тарасенко. — В совершении прорыва примут участие и наши разведчики, которые, оказавшись в городе, оторвутся от атакующих частей, чтобы выполнить свои непосредственные задачи.
Фриц Фаренкрог почувствовал странное беспокойство, которое всегда овладевало им при проведении операций такого рода.
Рядом с Фрицем находился Шехтинг. Вместе со старшим лейтенантом Михайловым и третьим взводом разведчики окопались среди развалин какого-то сарая. Здесь и земля была посуше, и ветер не так продувал.
— Нет ли у тебя температуры, Фриц? — послышался спокойный голос Шехтинга из темноты.
— С чего ты взял?
— Какой-то ты нервный сегодня.
— Это ожидание на меня так действует. У меня такое ощущение, будто я хорошо знаю этот город. Один из вас как-то рассказывал мне о лагере призывников, который находился здесь. Двухэтажные казармы, сборно-учебный пункт для новобранцев. Зима тридцать девятого года. Призывники в чёрных рейтузах с зелёными поясами. Такие раньше носили конные полицейские, которых посылали, когда требовалось разогнать рабочих. Со всех сторон учебного лагеря несутся солдатские песни… Я никогда не видел этого города, но, несмотря на это, он притягивает меня как магнит. Я не могу себе это объяснить. Только бы посмотреть на него.
— Ты видел города и получше. Французские, советские, польские, немецкие. И тоже так волновался, когда подъезжал к ним?
— Не знаю, может быть. Но с этим чувством я ничего не могу поделать…
— Приготовиться!
Разведчики забрали рации, катушки с кабелем и полевые телефоны. Последний раз проверили оружие. И вдруг словно из-под земли, раздался оглушительный, протяжный вой.
С громкими криками «ура!» бойцы выскакивали из окопов и устремлялись в атаку. Залпы «катюш» следовали один за другим. Всё потонуло в дыму и копоти. Советская артиллерия накрыла своим огнём позиции боевого охранения противника.
Артиллерия противника открыла ответный огонь по обнаруженным советским батареям.
Вперёд выдвинулись сапёры, чтобы проделать проходы в проволочных заграждениях.
Старший лейтенант Михайлов с револьвером в руке выскочил из траншеи и громко крикнул:
— Вперёд!
Справа участилась ружейно-пулемётная стрельба. Снег фонтанчиками взлетал в воздух.
«Только бы не отстать», — думал Фаренкрог, видя около себя лицо тяжело дышавшего Шехтинга и чувствуя, как их обгоняют солдаты третьего взвода на мотоциклах с колясками.
Со стороны дотов, которые скрылись в туче дыма, велась дикая, беспорядочная стрельба.
Михайлов лежал в цепи взвода, подбадривая бойцов. Однако сапёры не успели разминировать проходы в минных полях, и атакующие залегли. Они лежали в снегу. Время как бы остановилось. Гитлеровские батареи, воспользовавшись заминкой, перенесли огонь артиллерии на участок перед цепью дотов и полевыми укреплениями.
— Вперёд! — снова поднялся первым старший лейтенант, а за ним — его бойцы.
Фаренкрог наконец обрёл своё прежнее спокойствие.
«Вжаться в землю, прислушаться и, используя крошечную паузу между выстрелами, сделать стремительный рывок и вновь распластаться на земле…»
В воздухе свистели сотни осколков. Широко разметав руки, лежал на снегу убитый сапёр. Его подрывной заряд, зажжённый, очевидно, артиллерийским снарядом, разворотил ему правый бок.
Вперёд, только вперёд. Гитлеровские солдаты растерянно встают с земли, бросают оружие и поднимают вверх дрожащие руки. Наступающие уже растеклись между бункерами. Лёгкий юго-западный ветер начал разгонять туман и пороховой дым.
— За мной, товарищи! Вперёд! Не отставать! Быстрей! — Голос Михайлова звучал бодро.
Слева застучал «максим». Спокойно, уверенно, по-хозяйски расходовали пулемётчики ленту. Рвались ручные гранаты. Трещали автоматы. Шум боя усиливался.
«Позиции боевого охранения, минное поле и часть дотов уже остались позади, — подумал Фаренкрог. — Ещё один рывок — и мы выскочим из тумана на свет божий. И я наконец увижу этот город. Как странно, я волнуюсь. Вероятно, потому, что это последний город, во взятии которого я участвую».
