фронт. И в царстве лесов возник на лес голод.
Правда, такого положения с лесом на их строительстве могло бы и не возникнуть, думалось Надежде, прислушайся Шафорост хоть чуточку к голосу местных жителей. Бывалые уральцы советовали не полагаться только на заготовительные организации. Рекомендовали искать и другой путь. А дирекция действующего завода, на территории которого строился запорожский листопрокатный, даже подсказывала такой путь. Завод уже давно установил шефство над одним из лагерей заключенных. До войны в лагере частенько бывали заводские лекторы, художественная самодеятельность. И, наверное, не случайно многие заключенные по окончании срока наказания оставались работать именно на этом заводе. Шафоросту и советовали воспользоваться этими подшефными — они ведь лесорубы. Но Шафорост возмутился. Не хватало еще привлекать на строительство преступный элемент! «Нет, нет!» — категорически отвел он совет уральцев и поручил Надежде немедленно ехать в трест расчищать дорогу своим лимитам.
На снабженцев уже не полагался. Надежду хотя и ненавидел, но находил в ней какие-то непостижимые пробивные способности и был убежден, что лучше нее никто не сможет расшевелить очерствевшие души трестовских заправил. Тут он полагался на ее чисто женское обаяние.
Но Надежда не послушалась Шафороста. В советах уральцев, верилось ей, было больше смысла, чем в его указаниях. И она, как только выехали за город, на собственный страх и риск отправилась не в трест, а к тем необычным «запрещенным» лесорубам.
За всю свою трудовую жизнь она впервые шла наперекор начальству. И это еще больше усиливало ее тревогу. А что, если ее подстерегает неудача? Что, если эта дерзкая затея провалится? Ох, да он же тогда совсем не даст ей жизни! В грязь втопчет!
— Не изводи себя, — успокаивала Груня. — Вот увидишь, все будет хорошо.
Груня не теряла надежды на успех. Это она осторожно навела подругу на мысль поехать в лагерь.
— Не впервой это нам, — голубкой ворковала Груня. — Бывало уже так: и лес вокруг, и лимиты спущены, а печь растопить нечем. Весь поселок от холода дрожит. Тогда профком или поселком находят какой-либо задрипанный трактор — и в лагерь: помогите, хлопцы. А им это тоже на руку. С машинами у них не очень. Так они тем трактором и себе план поднимут, и нам дровишек натаскают.
Вчера Надежда еще колебалась: ехать или не ехать? Представляла, что лагерникам теперь тоже туго приходится. Но Грунин намек на трактор воодушевил ее. А почему бы и не попытаться? Ведь на строительстве сейчас целых три тягача стоят без дела. И она решилась.
Дорога была неровная, скользкая. По такой не очень-то разгонишься. Она вилась по бескрайнему сказочному лесу, то поднималась вверх, то спускалась вниз и была совсем безлюдной. Лишь когда выбрались на шоссе, время от времени стали попадаться военные машины. Можно было предполагать, что где-то неподалеку стоят лагерем воинские части. С появлением каждой встречной машины Дарка сразу оживала, глаза ее теплели, ноздри жадно расширялись, и всю ее словно огнем наполняло. Она лихо ловила двусмысленные намеки солдат, перемаргивалась с ними, азартно посылала им воздушные поцелуи, и все это с такой непосредственностью, будто они были ее давнишними поклонниками.
Когда же встречной машины долго не оказывалось, на Дарку нападала хандра:
— Гиблая жизнь наша, бабочки.
— Чего тебе? — отзывалась. Груня.
— Всех путных мужиков от нас забрали. Осталось все такое неказистое, что и за грудь тебя не способно подержать.
— Не дури.
— Что не дури? Святоши какие!
— Сумасшедшая!
Но Дарку нелегко утихомирить. У нее были немалые основания роптать на войну, была своя боль.
Время от времени дорога раздваивалась, приходилось останавливаться и определять ту, что ведет в лагерь. Но вот дорога неожиданно разошлась в трех направлениях, и все они одинаковые. И указателей, как на грех, никаких. Торчали лишь столбики, подмытые дождевыми ливнями.
К счастью, показалась встречная машина, нагруженная воинской амуницией. Дарка выскочила на дорогу и расставила руки. Из кабины вывалился здоровяк с нашивками старшины и с лихо закрученными рыжими усиками. Щелкнув каблуками до блеска начищенных сапог, он так же молодцевато вскинул руку к шапке.
— Честь имею, красавица! Чем могу служить?
— Ух, какой бравый! — обожгла его Дарка жарким взглядом. — Ну точно генерал!
— Для вас, красавица, и маршалом могу стать. — А у самого глаза так и играют.
— Ты лучше дорогу нам покажи, маршал.
— Заблудились, выходит? Не сокрушайся, ясноокая. Честь имею. Старшина Угаров в любую ситуацию заведет и выведет.
Дарка лукаво смерила его с ног до головы.
— Такой может!
— А как же, красавица! Так куда вам? В лагерь, говорите? А указатели что говорят?
— Если бы они говорили, мы бы тебя и не спрашивали.
— Не сокрушайтесь, очаровательница. Мы и без указателя точно определим. Имею честь! — И лихо подхватил Дарку под руку. — Пойдемте.
Какое-то время они, согнувшись, шарили в обледенелых кустах то на одной, то на другой дороге, очевидно отыскивая сорванные ветром указатели, а потом и совсем исчезли.
— Ну куда же их занесло? — рассердилась Надежда.
Груня тоже возмутилась. Наконец им стало невмоготу ждать, и они одновременно крикнули:
— Дар-ка!
«А-а-а!» — гулко, словно, в бочке, откликнулось вокруг…
Но вскоре Дарка огорчила подруг еще больше. Появившись спустя полчаса, она отчаянно гнала полуторку, не уменьшая скорости даже на поворотах, и на обледенелом мостике задние колеса занесло в кювет.
Хорошо еще, что кювет оказался неглубоким и их не покалечило. Но машина так плотно засела на бревнах, что выбраться самим, без посторонней помощи, нечего было и думать. Оставалось одно: ждать счастливого случая — какой-нибудь встречной или попутной машины.
Ждать пришлось долго. Проходили часы, наступил вечер, а машин не было. Надежда нервничала. К ночи ей надо было вернуться на строительство. В случае неудачи в лагере непременно следовало вернуться вовремя. Тогда она еще смогла бы как-то выкрутиться перед Шафоростом и в эту же ночь отправиться в трест. А теперь?
Груня не знала, чем ее успокоить. Уверяла, что машина-спасительница появится вот-вот. Ведь где-то поблизости располагаются военные. И, чтобы как-то погасить тревогу подруги, позвала ее на гору. Вся эта местность была ей хорошо знакома. Здесь она родилась и росла.
— А там вот, Надийка, — сказала Груня раздумчиво, — вот видишь то межгорье?
— Там ты встретила своего Ванюшку? — догадалась Надежда:
— Именно там. В тех дебрях.
За разговорами они поднялись на перевал. И замерли в восхищении, позабыв о своей тревоге. С вершины перевала перед ними открылись два вида, не похожие друг на друга и неповторимые по красоте. Там, откуда они только что пришли, простиралась ясная хрустальная даль, а с другой стороны, за перевалом, все было затянуто неописуемо нежной
