4* Вернувшись на родину, Джон Вульф описал свои приключения в книге "A Voyage to the North Pacific and a Journey through Siberia". Рассказанный там эпизод встречи в Охотском море с гигантским белым китом произвел огромное впечатление на его племянника Германа Мелвилля, положившего рассказ дяди в основу своего известного романа "Моби Дик".
Глава 16
Великий и ужасный
Человек-легенда, основной персонаж наиболее скандальных историй своего времени, самый экстравагантный представитель рода, послуживший прототипом не одного литературного героя… Со своим диким, неукротимым нравом и всеми теми мягко говоря недостатками, на которые законопослушный и богобоязненный человек не мог бы закрыть глаза, он все-таки вызывает восхищение. "Он не был лучшим из Толстых но мне нравятся люди, способные не подчиняться давлению со стороны и не оказываться под ярмом властей." Федор Толстой был чрезвычайно любопытной фигурой, и современники оставили о нем много поминаний, хотя их свидетельства зачастую противоречивы и почти невозможно восстановить реальную картину событий (тем более, что речь идёт человеке, который уже при жизни создавал о себе миф).
"Необыкновенный, преступный и привлекательный человек" сказал как то его великий двоюродный племянник Лев. Противоречивый характер родственника заворожил его, и он представил Американца в повести "Два гусара" в роли графа Турбина, а также воплотил в образе Долохова в "Войне и мире".
Эксцентричные выходки и приключения Федора сделали его притчей во языцех. Все современники сходились во мнении, что Федор Толстой был поразительно талантлив, он пользовался дружбой и уважением Пушкина, Гончарова, Вяземского и других, входящих в блистательное созвездие писателей начала девятнадцатого века. Складывается впечатление, что та изначальная энергия, которая у Льва Толстого вылилась в чистый художественный гений, в Федоре, словно встретившись с неким препятствием, преграждающим свободный выход, неудержимо прорывалась наружу в самых разных направлениях. Похоже, что в роду с сильной кровью поток может следовать своим нормальным руслом лишь на протяжении одного или нескольких поколений, а потом выйти из берегов или низвергнуться водопадом.
Федор родился 6 февраля 1782 года и воспитывался в свободной атмосфере деревенского поместья. В раннем возрасте он был отдан в Санкт-Петербургский Морской Корпус, но по выходе оттуда попал не в Императорский флот, а в гвардейский Преображенский полк. Хорошо знавший его Фадей Булгарин дал такую характеристику: "…опасный соперник, потому что стрелял превосходно из пистолета, фехтовал не хуже Севербрика (общего учителя любителей фехтования того времени)*(1) и рубился мастерски на саблях. При этом граф Федор Толстой был точно храбр и, невзирая на пылкость характера, хладнокровен и в сражении, и на поединке… Человек эксцентрический, то есть имел особый характер, выходивший из обыкновенных светских форм, и во всем любил одни крайности. Все, что делали другие, он делал вдесятеро сильнее. Тогда было в моде молодечество, и граф Толстой довел его до отчаянности. …
… Граф Федор Иванович был среднего роста, плотен, силен, красив и хорошо сложен, лицо его было кругло, полно и смугло, вьющиеся волосы были черны и густы, черные глаза его блестели, а когда он сердился страшно было заглянуть ему в глаза."
Остроумный, страстный и живой, он был привлекателен не только для женщин, но и для тех своих товарищей, с которыми дружил или отношениями с которыми дорожил. Наоборот, люди ему не симпатичные или не нужные не любили его и боялись. Самолюбивый, дерзкий и смелый, он не только не прощал обиды, но сам вел себя вызывающе. Последствием этого являлись дуэли, бывшие в то время в моде. А он не только не избегал дуэлей, но даже любил их.
Его проказы, дуэли, крупная, нередко недобросовестная игра в карты, его шутки сомнительного достоинства, нарушение дисциплины начались уже в Преображенском полку. В истории Преображенского полка значится, что 9 сентября 1798 г. он был произведен из полковых портупей-прапорщиков в офицеры. Но через полгода, 5 марта 1799 года он был выписан в гарнизонный Вязьмитинский полк, очевидно, за какую-нибудь проделку. Через несколько дней он был возвращен в полк. Затем у него была дуэль с собственным командиром, полковником Дризеном. Неизвестно, чем кончилась эта дуэль, был ли ранен или убит полковник Дризен и был ли наказан и как наказан Толстой. В нескольких мемуарах говорится, что тогда он был разжалован в солдаты. Однако это неверно: после этого он был в плавании на "Москве" в качестве кавалера посольства Резанова в чине поручика гвардии и в мундире Преображенского полка. Мария Фёдоровна Каменская, его двоюродная племянница, пишет, что он воспитывался в Морском корпусе вместе с ее отцом Федором Петровичем Толстым (известным впоследствии художником), и когда Федор Петрович, не выносивший морской качки, отказался идти в кругосветное плавание, то на его место был назначен его двоюродный брат Федор Иванович. Вероятно, для того, чтобы Федора Ивановича избавить от наказания, а Федора Петровича избавить oт плавания, Толстые выхлопотали замену одного Федора Толстого другим Федором Толстым.
Так или иначе, в августе 1803 года посланник для заключения торгового договора с Японией камергер Николай Петрович Резанов и при нем "молодые благовоспитанные особы в качестве кавалеров посольства": майор свиты Ермолай Фридериций, гвардии поручик граф Федор Толстой, надворный советник Федор Нос, а также сержант артиллерии Алексей Раевский и кадеты Сухопутного кадетского корпуса Отто и Мориц Коцебу отправились в кругосветное плавание. Из этого списка видно, что по иронии судьбы наш Толстой фигурировал в экспедиции в качестве "молодой благовоспитанной особы".
О самом путешествии Федора Ивановича на "Москве" мы почти ничего не знаем кроме нескольких анекдотов рассказанных им самим. "Был на борту один старый священник, отец Гедеон, который обеспечивал духовное утешение членам команды. Но его слабостью была чрезмерная страсть к бутылке. Однажды Толстой присоединился к нему в попойке, которая завершилась тем, что громко храпящий священник оказался распростертым на спине. И тогда Толстой принялся прикреплять бороду старика к палубе с помощью большого куска сургуча, припечатав его капитанской печатью, которую украл из каюты. Когда бедный священник проснулся, Толстой предупредил его быть осторожнее, чтобы не повредить важной печати с официальным двуглавым орлом, - во избежание совершения государственной измены. В конце концов, бороду пришлось остричь и оставить припечатанной к палубе". Трудно представить такое на небольшом пространстве палубы в любое время полной матросов. Кроме того судового священника на "Москве" звали о.Прокопий, а иеромонах Гедеон плыл на "Иркутске".
Или другая история. "Федор Толстой взял с собой в путешествие обезьяну, о которой впоследствии его двоюродная племянница писала: "Орангутанг, умный, ловкий и переимчивый, как человек". Он обожал своего любимца чрезмерно, позднее даже утверждалось, что животное якобы стало одной из его бесчисленных любовниц. Но даже если и не так, обезьяна, конечно, была в высшей степени смышленой и активной. Однажды, когда Крузенштерн был на берегу, предположительно на Гаваях, Толстой и его обезьяна прокрались в капитанскую каюту. Там легкомысленный молодой дворянин вытащил груду капитанских дневников и других бумаг, положил их на стол и поместил сверху чистый лист. Этот последний он начал пачкать и марать чернилами, затем свернул и убрал к себе в карман. Обезьяна внимательно наблюдала, а когда граф покинул каюту, принялась за оставшиеся бумаги. Когда Крузенштерн вернулся, он обнаружил, что его необычный посетитель испортил большую часть его ценных записей. За это Крузенштерн высадил Толстого на какой-то малоизвестный остров. Для того чтобы предотвратить какое бы то ни было сопротивление со стороны непокорного графа, была предпринята хитрость. Вся команда корабля высадилась на пустынном пространстве береговой линии, когда вдруг неожиданно был дан сигнал к возвращению. Толстой ушел гулять со своей подругой обезьяной и вынужден был наблюдать, как корабль отплывает без него. Он приподнял шляпу и поклонился с нарочитой вежливостью удаляющемуся Крузенштерну, затем начал готовиться к своему новому существованию. На берегу ему был оставлен запас пищи.
Толстой нашел дорогу к другому острову, где и жил долгие месяцы в глухих дебрях, сблизившись с аборигенами Тлинкита и ведя их образ жизни. Он утверждал потом, что они пытались уговорить его стать их царем, возможно, им повезло, что он не принял предложения. Он сопровождал охотников племени в их походах и стал таким же знатоком гарпуна и лука, каким был в отношении рапиры или сабли. Трудно поверить, чтобы он вел жизнь полного воздержания, хотя тлинкитским женщинам и недоставало привлекательности их сестер с Сандвичевых островов: главным украшением для них служила кость, продетая сквозь нижнюю губу. И по-прежнему все это время существовала обезьяна - если он не съел ее, как потом при случае заявил (но отрицал это в разговоре с другим знакомым). Однажды он был захвачен враждебным племенем, которое хотело принести его в жертву своему идолу через съедение. В то время, как он, связанный, ждал начала трапезы, пронзительный крик объявил о появлении конкурирующего племени. Толстой оставался небеспристрастным наблюдателем последовавшей кровавой схватки. К счастью, новоприбывшие одержали победу, впрочем, неприятности графа на этом не кончились, поскольку он обнаружил, что теперь сам стал объектом поклонения, идолом по причине "своих красивых белых ног"*(2)"
