Мара подняла с пола хозяйственную сумку, поднялась к себе в спальню и медленно открыла дверь.
Внутри ничего не изменилось. Фотографии из летнего лагеря по-прежнему стояли на комоде, стопка школьных альбомов лежала рядом с книжками о Гарри Поттере. Мара опустила сумку на кровать и подошла к письменному столу. Нисколько не удивившись тому, что у нее задрожали руки, она взяла старый, потрепанный и зачитанный до дыр томик Толкиена, книгу, которую мама подарила ей столько лет назад.
– Не думаю, что ты уже созрела для «Властелина колец», но скоро, через несколько лет, возможно, что-нибудь снова тебя огорчит. Возможно, ты останешься одна со своей печалью, не желая делить ее со мной или с папой, и, если такое случится, вспомни, что на прикроватной тумбочке у тебя лежит эта книга. Прочти ее, и она унесет тебя прочь. Это звучит глупо, но так произошло со мной, когда мне было тринадцать.
– Я люблю тебя, мама, – сказала тогда Мара, а мать рассмеялась в ответ.
– Надеюсь, ты вспомнишь об этом, когда будешь подростком.
Но Мара забыла. Как она могла?!
Кончиками пальцев она провела по золотым буквам. Возможно, ты останешься одна со своей печалью.
Ощущение утраты было таким сильным, что на глазах выступили слезы. «Она меня понимала», – подумала Мара.
24
Я возвращаюсь в свой воображаемый сказочный мир, и моя лучшая подруга сидит рядом со мной. Я лежу на траве и смотрю на звездное небо. И слышу звуки песни. Думаю, это Пэт Бенатар напоминает мне, что любовь – это битва. Непонятно, как такое возможно, все эти перемещения туда-сюда, но я никогда не была сильна в теологии. Почти все, что я знаю о религии, почерпнуто из рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда».
Боль прошла, но воспоминания о ней остались, как врезавшаяся в память мелодия – далекая, тихая, но не умолкающая.
– Кейти, как это может быть – дождь?
Я чувствую на своей щеке капли – их прикосновение легкое, как крыло бабочки, – и вдруг, без какой-либо видимой причины, мне становится грустно. Этот мир вокруг меня, каким бы странным он ни казался, раньше имел смысл. Теперь что-то изменилось, и он мне не нравится. Я не чувствую себя в безопасности. Что-то очень важное и существенное пошло не так.
– Это не дождь.
В ее голосе я слышу нежность, которой раньше не было. Еще одна перемена.
– Это твоя мать. Она плачет. Посмотри.
Разве у меня закрыты глаза?
Я медленно открываю их. Темнота отступает неравномерно; силуэты проступают сквозь нее, словно впитывая в себя свет. Крошечные зернышки темноты собираются вместе, как металлические опилки, и образуют тени предметов. Потом внезапно вспыхивает свет, и я вижу, где нахожусь.
В больничной палате. Естественно. Я всегда была здесь, а все другие места – миражи. Это реальность. Я вижу свое израненное тело, лежащее на кровати; моя грудь поднимается и опускается в такт пыхтению, которое при каждом выдохе издает стоящий рядом аппарат. Зубчатая зеленая линия на экране – это работа моего сердца. Вверх и вниз, вверх и вниз.
У кровати моя мать. Она меньше, чем я помню, и похудела, а плечи у нее поникли, словно она всю жизнь несла тяжелый груз. Одежда у нее все та же, из другой эпохи – времен лозунга «Власть цветам», гавайской марихуаны и Вудстока. На ногах белые носки и сандалии. Но все это не важно.
Она плачет. Из-за меня.
Я не могу ей поверить, но и отмахнуться тоже не могу. Она моя мать. После всего, что было, когда она столько раз приходила ко мне и столько раз бросала, она по-прежнему неотделима от меня, вплетена в мою душу, и тот факт, что она здесь, должен что-то означать.
Я чувствую, что тянусь к ней, вслушиваюсь в ее голос. В этой тихой комнате он кажется громким. Я понимаю, что теперь глубокая ночь. На улице, за окнами, кромешная тьма.
– Я ни разу не была с тобой, когда тебе было больно, – говорит мать моему телу. Ее голос чуть громче шепота. – Я никогда не видела, как ты падала с лестницы, разбивала коленку или падала с велосипеда. – Из ее глаз закапали слезы. – Я расскажу тебе обо всем. Как я стала Облачком, как пыталась быть хорошей, ради тебя, и как у меня ничего не вышло. Как я пережила все эти плохие годы. Я расскажу тебе обо всем, что ты захочешь узнать, но я не смогу этого сделать, если ты не очнешься.
Она наклоняется над кроватью и смотрит на меня.
– Я так горжусь тобой, – говорит моя мать. – Я тебе никогда этого не говорила, правда?
Она больше не вытирает слезы. Капли падают мне на лицо. Мать наклоняется еще ниже, почти касаясь губами моей щеки. Я не помню, чтобы она когда-нибудь меня целовала.
– Я люблю тебя, Талли. – Ее голос дрожит. – Может, тебе все равно, а может, я опоздала, но я тебя люблю.
Этих слов я ждала от матери всю свою жизнь.
– Тал?
Я поворачиваюсь к Кейт, вижу ее сияющее лицо, ее прекрасные зеленые глаза. А в них вся моя жизнь. Какой я была, какой хотела быть. Вот что такое лучшая подруга – зеркало.
– Пора, – говорит она, и я наконец понимаю. Я плыла вместе с Кейт, неспешно дрейфовала рядом с ней по реке своей жизни, но теперь впереди меня ждут пороги.
Мне предстоит сделать выбор, но сначала я должна вспомнить. И я чувствую, как это будет трудно.
– Ты останешься со мной?
– Всегда, если смогу.
Наконец пришло время взглянуть на то, почему мое тело – разбитое и подключенное к аппаратам – находится здесь, в этой белой комнате.
– Тогда ладно, –говорю я, собираясь с духом. – Все началось с Мары. Когда она приходила ко мне? Неделю назад? Десять дней? Не знаю. В конце августа, гораздо позже так называемого вторжения моей матери. Честно говоря, я не очень дружу со временем. Я…
…пыталась работать над будущей книгой, но это не помогало. Похоже, головная боль теперь сделалась моим постоянным спутником.
Сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз выходила из квартиры? Стыдно признаваться, но я больше не могу этого сделать. Не могу открыть дверь. Одно прикосновение к дверной ручке вызывает у меня панику: я начинаю дрожать и задыхаться. Я ненавижу эту свою слабость и стыжусь ее, но не в состоянии справиться с ней. Впервые за всю жизнь у меня пропала воля. А без нее я ничто.
Каждое утро я даю себе клятву: прекращаю принимать ксанакс и выхожу из дома в мир. Буду искать Мару. Или работу. Или жизнь. Я придумываю разные сценарии о том, как еду на остров Бейнбридж, умоляю Джонни о прощении и получаю его.
