— Магистр, а что будет, если я не освою эту вашу программу? — робко спрашиваю я.
— Пойдешь работать в Хозсектор, — равнодушно отвечает Магистр, — а если еще раз в реальной фазе проявишь такую инициативу, как сегодня, сразу же уедешь в XXV столетие. И тоже пожизненно. Понял?
Я киваю.
— Я рад, что ты такой понятливый. Это вселяет надежду, что программу ты все-таки освоишь. А теперь исчезните! Устал я от вас.
Мы быстренько исчезаем.
Глава 11
Ты не очень-то щедр,
Всемогущий Творец,
Сколько в мире тобою разбитых сердец!
Губ рубиновых, мускусных локонов сколько
Ты, как скряга, упрятал в бездонный ларец!
Омар Хайям
С веселым смехом Лена вытаскивает меня из нуль-Т в свою комнату. Она сразу же достает откуда-то бутылку вина, два бокала и фрукты.
— Магистр не догадался, точнее, в ярости забыл, а вот я помню: первое задание надо спрыснуть!
Она разливает золотистое вино и протягивает мне бокал.
— За твое первое задание и за то, чтобы все последующие завершались так же удачно.
— Ничего себе, удачно! Я думал, Магистр меня съест.
— Не съест. Не принимай близко к сердцу его угрозы по поводу Хозсектора. Даже если и придется отправить в ту фазу сразу пятерых хроноагентов, он это сделает, но тебя пальцем не тронет.
— Почему ты так думаешь?
— Я давно его знаю. Когда он так атакует, значит, значительная доля вины лежит на нем самом. В самом деле, он должен был тебя четко проинструктировать, что твоя задача сделать все “от” и “до”, и ничего более. А он отправил тебя, как отрока в пещь огненную. Я думала, его инфаркт хватит, когда ты в контейнер полез. Но вот что касается второй его угрозы, это серьезно.
— Ты имеешь в виду XXV век?
— Да. Потому, что говорил он это спокойно и даже холодно. Запомни, Андрей: не бойся Магистра, когда он перед тобой прыгает, рычит, брызжет слюной и на дерьмо исходит. Это все — эмоции. А вот когда он тебе будет выговаривать спокойно, вежливо, с холодком, тщательно подбирая и взвешивая слова, вот тогда можешь паковать багаж. Прощай, Монастырь, здравствуй, XXV столетие!
Лена отпивает из бокала, потом некоторое время смотрит на меня и поясняет:
— А когда я предлагала выпить за удачное завершение, я имела в виду совсем другое: удачное возвращение.
— А что, часто бывают неудачи?
— К счастью, редко. Крайне редко. Но иногда возвращение бывает осложнено. Я сама прошла через это.
Лена замолкает, уходит в себя. Выпиваю вино и, чтобы не потревожить мыслей своей подруги, снова обращаюсь к голограмме с девушкой. Где же все-таки я ее видел?
Лена встает и подходит к камину. Я говорю:
— Ты обещала мне рассказать про нее.
— Потом. Иди сюда.
Она снимает перчатки, небрежно бросает их на диван. Туда же, к дивану, летят и туфельки.
— Помоги мне расстегнуться.
Расстегиваю “молнию”, и платье падает к ногам Лены. Она опускается на густой мех, увлекая меня за собой.
— Что это за зверь? — спрашиваю я, указывая на шкуру.
— Потом, потом, — шепчет подруга и расстегивает мою рубашку.
Потом мы лежим утомленные, но довольные друг другом. Лена дышит мне в шею.
— Это леопардовый мастодонт, — неожиданно говорит она, проводя ладонью по меху. — Водится он в одной из фаз биологических цивилизаций. Там его специально вывели. Из шкуры шьют одежду, но в основном используют ее в качестве постели.
— Почему?
— А ты обратил внимание, как этот мех эротичен? О! В той фазе знают в этом толк.
— Ну а она кто такая? — спрашиваю я, указывая на голограмму.
— А, — коротко отвечает Лена и протягивает к голограмме руку ладонью вперед.
Внезапно голограмма оживает. Девушка легкой походкой идет по городской улице, движением руки останавливает микроавтобус и едет по городу.
— Это — Гелена Илек, — объясняет Лена. — Она жила в предместье Праги, центре Чешского воеводства Великой Славянской Республики.
Микроавтобус въезжает в поселок, утопающий в пышных садах, застроенный домами из разноцветного кирпича. Гелена открывает калитку и идет к дому по дорожке, вымощенной сиреневыми плитками. На крыльце ее ждет женщина, очень на нее похожая.
— Это — мама, — комментирует Лена. — Гелена приехала на пару дней. Она работает врачом в институте экспериментальной физики, в шестистах километрах от Праги. Утром она должна уехать.
Гелена целует маму и входит в дом. Она поднимается на второй этаж, в свою комнату. Там она раздевается и, оставшись в одних трусиках, накидывает такую же полупрозрачную накидку, в какой Лена приходила ко мне в первый вечер. Обувшись в белые тапочки, она спускается в столовую.
Они с мамой ужинают, о чем-то разговаривают. После ужина Гелена выходит в сад и, посидев немного у бассейна с проточной водой, уходит к себе.
Минут десять она разговаривает по видеофону с молодым человеком в военной форме.
— Это — ее жених, офицер флота, — поясняет Лена.
Закончив разговор, Гелена берет бумагу, пишет письмо, запечатывает конверт. Она садится у раскрытого окна и смотрит на вечерний поселок. На коленях у нее устраивается белая с черным кошка. Голограмма останавливается.
— Все, — говорит Лена, — на этом Гелена Илек кончается.
— То есть? Как это — кончается?
Лена рассказывает.
Ночью произошло внедрение, и на работу в институт в образе Гелены Илек поехала хроноагент. Задача у нее была довольно простая, но очень ответственная.
В институте готовился эксперимент по свертыванию пространства. Такой же эксперимент готовился и в Новосибирске. Эксперимент в институте, где работала Гелена, должен был закончиться катастрофой. В расчеты вкралась ошибка, и генераторы, формирующие поле, выдавали не ту частоту. В результате жертвы и разрушения.
Руководитель проекта, пятнадцать лет трудившийся над этой проблемой, настаивал на скорейшей экспериментальной проверке. Но директор института был осторожным, умудренным опытом человеком. Он решил узнать, как обстоят дела в Новосибирске. Сравнив расчеты, он обнаружил несоответствие. Директор занялся проверкой расчетов и передал в свой институт распоряжение: отложить эксперимент до его возвращения. Но он опоздал.
Руководитель проекта самовольно начал эксперимент, и произошло непоправимое. В нуль-фазе решили, что проще всего будет уложить его на больничную койку до возвращения директора. Это и сделала хроноагент в образе Гелены Илек. Она “накачала” ученому высокую температуру, спровоцировала сильный кашель и одышку и уложила его в институтскую больницу. Так как ученый порывался нарушить предписанный ему больничный режим и заняться тем, чем ему заниматься было никак нельзя, хроноагент на ночь дала ему сильнодействующее успокоительное. Это была ее ошибка. Она просто не знала, что много лет назад ученый получил черепно-мозговую травму, и в результате ее успокоительное подействовало на него, наоборот, как мощное тонизирующее средство.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
