Глава шестьдесят вторая
— Радхарани, почему ты не ужинала вчера вечером? — спросила Хоримохини.
— Как так? Я поела, — удивилась Шучорита.
— Что же ты ела? — сказала Хоримохини, указывая на тарелки. — Все как было, так и осталось.
Тут только Шучорита поняла, что вчера она даже и не вспомнила об ужине.
— Это нехорошо, — сердито продолжала Хоримохини. — Насколько я знаю Пореша-бабу, он очень не одобряет, когда люди впадают в крайности. Сам-то он уж на что спокойный, увидишь его — и на душе благодать. Что бы он сказал, если бы узнал, как ты себя ведешь?
Шучорите было нетрудно догадаться, на что намекает Хоримохини, и в первое мгновение она почувствовала замешательство. Ей никогда не приходило в голову, что кто-нибудь может увидеть в ее дружбе с Горой обычные отношения между мужчиной и женщиной и найти в этом повод для косых взглядов и сплетен. Потому-то она и смутилась сначала. Но в следующую же секунду выпрямилась, отложила рукоделие и смело посмотрела в лицо тетке. Она решила раз и навсегда, что не даст никому повода подумать, что она стыдится своих отношений с Горой.
— Ты же знаешь, тетя, что вчера у нас был Гоурмохон-бабу. Я так с ним заговорилась, что забыла об ужине. Тебе бы тоже было интересно послушать, о чем он мне рассказывал.
Но слушать Гору вовсе не представлялось Хоримохини таким уж заманчивым. Она любила благочестивые беседы. Горины же рассуждения насчет веры не шли, по ее мнению, от чистого сердца и никакой радости ей не доставляли. Впечатление было, что Гора в каждом собеседнике видит человека, несогласного с ним, и считает своим долгом переубедить его. Ну хорошо, сокрушая своими доводами несогласных, он заставлял их признать свою правоту; а что он мог сказать тем, кто и не думал оспаривать его мнения? Хоримохини была совершенно равнодушна к тому, что волновало Гору. Ее ничуть не трогало, что брахмаисты хотят жить согласно своим убеждениям и предпочитают не смешиваться с индуистами, — лишь бы это расхождение во взглядах не грозило ее отношениям с близкими людьми, а до остального ей не было никакого дела. Поэтому разговоры с Горой не представляли для нее никакого интереса. Когда же она поняла, что Шучорита все больше и больше подпадает под влияние Горы, эти разговоры стали ей просто неприятны. В материальном отношении Шучорита была совершенно независима от нее; так же самостоятельна была она и в своих мнениях, вопросах веры, поведении, и Хоримохини никак не удавалось хоть в чем-то заставить ее беспрекословно подчиняться себе. А ведь на склоне лет Радхарани была ее единственной опорой! Поэтому стоило Хоримохини подумать, что кто-то, кроме Пореша-бабу, пробует повлиять на Шучориту, как она начинала тревожиться. Старой женщине казалось, что Гора неискренен, что просто он хочет хитростью завладеть сердцем Шучориты. Хоримохини даже подозревала его в том, что главной его целью было прибрать к рукам состояние племянницы. Одним словом, Гора был первым врагом Хоримохини, и она решила сделать все возможное, чтобы расстроить его планы.
Гора не обещал, что придет сегодня, и, собственно говоря, никаких особых причин приходить ему не было. Но нерешительность отнюдь не была свойственна его натуре: если он принимался за что-нибудь, то не задумывался над последствиями, не знал колебаний, а устремлялся к цели прямо, словно стрела.
Когда рано утром Гора пришел к Шучорите, Хоримохини была на молитве. Шучорита же приводила в порядок стол и разбирала книги, тетради, бумаги и не особенно удивилась сообщению Шотиша о приходе Гоур-бабу. Она была уверена, что Гора обязательно придет.
— Итак, Биной все-таки порвал с нами, — сказал он, опустившись на стул.
— Как порвал? — спросила Шучорита. — Ведь он же не вступил в «Брахмо Самадж».
— Он был бы ближе нам, если бы вступил в «Брахмо Самадж». Нам больнее всего именно то, что он продолжает цепляться за индуизм. Было бы лучше, если бы он совсем оставил нашу общину.
— Но почему вы придаете общине такое исключительное значение? — спросила задетая за живое Шучорита. — Разве естественна для вас слепая преданность? Или, может быть, вы только заставляете себя так относиться к ней?
— При нынешних обстоятельствах такое отношение к общине совершенно естественно для меня. Когда почва у вас под ногами начинает колебаться, приходится вырабатывать цепкую, твердую походку. Мы кругом наталкиваемся на противодействие, поэтому, конечно, в наших словах и делах проявляется известная крайность. Это вполне закономерно.
— А почему вы считаете, что противодействие, которое вы видите вокруг, с начала и до конца несправедливо и ненужно? — спросила Шучорита. — Если община становится препятствием на пути к прогрессу, она обязательно подвергается нападкам.
— Прогресс подобен волнам в реке, которые подмывают берег, — возразил Гора. — Но я не считаю, что у берега нет способа помешать этому. Не думайте, что я совсем уж не задумываюсь над тем, что хорошо и что плохо в нашем обществе. Разобраться в этом настолько легко, что в наши дни судьями стали даже шестнадцатилетние подростки. Гораздо труднее почитать и любить все это.
— Но разве почтение и любовь обязательно приводят к познанию истины? — спросила Шучорита. — Разве любовь свободна от ошибок? Скажите мне, неужели вы оправдываете идолопоклонство? Неужели вы в самом деле искренне верите в идолов?
Некоторое время Гора молчал.
— Я постараюсь чистосердечно объяснить вам свою точку зрения, — начал он. — Сначала я искренне верил во все это и не считал своим долгом осуждать идолопоклонство только потому, что оно не принято в Европе, и потому, что против него можно выдвинуть несколько дешевых возражений. Сам я специально никогда не занимался религиозными вопросами, но я не собираюсь бессмысленно твердить, что культ формы и идолопоклонство — одно и то же или что всякое богопочитание не сводится в конце концов к поклонению изваянию божества. В искусстве, литературе, даже истории и других науках находится место воображению, и я никогда не соглашусь с тем, что только религия не имеет на него права. Именно в религии полностью раскрывается все совершенство духовных сил человека. И неужели вам не кажется, что наша попытка сочетать воедино воображение, познание и любовь, нашедшая выражение в культе изваяний божества, не открывает человеку гораздо более значительную истину, чем все, что делается в других странах?
— Но ведь и в Греции и Риме тоже поклонялись статуям богов, — возразила Шучорита.
— В этих странах статуи нужны были не столько для выражения религиозных чувств, сколько для поклонения красоте, тогда как у нас, в Индии, воображение тесно переплетено с нашей философией и нашей верой. Возьмите наших Радху и Кришну, Шиву и Дургу — дело совсем не в том, что именно они были в течение многих веков объектами поклонения нашего народа, а в том, что в них нашла выражение древняя философия нашей расы. Именно на этих образах выросло богопочитание Рампрошада и Чойтонно.[53] Разве в истории Греции и Рима вы найдете примеры столь глубокого благочестия?
— Но неужели вы не допускаете, что с течением времени меняются и религия и общество? — спросила Шучорита.
— Как могу я не допускать этого! — воскликнул Гора. — Но изменения эти должны быть обоснованными. Ведь и человек тоже меняется. Ребенок постепенно вырастает в мужчину, однако ж человек не может внезапно стать кошкой или собакой. Перемены в жизни Индии должны совершаться именно своим, индийским, путем, если же они вдруг начнут повторять факты английской истории, то ничего, кроме нелепости и абсурда, из этого не выйдет. Я готов отдать свою жизнь, чтобы доказать всем, что все могущество нашей родины, ее величие заключается в ней самой. Неужели вы не понимаете этого?
— Нет, я понимаю, — ответила Шучорита. — Только раньше я никогда не слышала ничего подобного и не задумывалась над этим. Знаете, когда попадаешь в новое место, нужно время, чтобы привыкнуть к обстановке. Так теперь и со мной. Может быть, это потому, что я женщина и недостаточно умна, чтобы разобраться во всем этом.
— Нет, нет! — воскликнул Гора. — Очень многие мужчины, из тех, с кем я без конца разговаривал на эти темы, были убеждены, что великолепно во всем разбираются, но, уверяю вас, ни один из них не был способен видеть то, что увидели вы. Я с первого же раза почувствовал, что вы на редкость проницательны и умны. Вот почему я стал так часто приходить к вам и поверять вам свои сокровенные мысли. Я, ни на минуту не задумываясь, открыл вам все надежды моей жизни.
— Мне очень неловко, когда вы так говорите, — смущенно сказала Шучорита. — Я не могу понять, какие надежды вы возлагаете на меня, на что я способна и что должна буду делать; не знаю, смогу ли я выразить чувства, вдруг овладевшие мной. Одного я боюсь — вдруг когда-нибудь вы увидите, что совершили ошибку, поверив в меня?
