«Вот человек, которому все ясно: и его дело, и его назначение, и зачем он находится сейчас здесь, и что будет делать через час или день…» — подумал Небольсин, глядя вслед энергично шагавшему майору, и пошел за Кисляковым.
Двухтысячный отряд мюридов, которым командовал Шамиль, появился в лесу возле Грозной. Хотя задача Шамиля была ограниченной — отвлечь внимание русских от главных сил имама, пошедших на Владикавказ, — тем не менее горцы своими передовыми частями ввязались в бой с шестьюсотенным полком, составленным из казаков Червленной и Щедринской станиц. К казакам немедленно присоединились триста наурцев[71] и два дивизиона драгун с тремя легкими орудиями. Командовавший отрядом генерал Федюшкин без труда отбил наскоки кавалерии мюридов, а подполковник Стенбок-Фермор с драгунами рассеял передовую колонну Шамиля. Бутырский пехотный батальон и «женатые» роты бросились в штыки на гору Таур-Даг, где расположился штаб Шамиля, но до боя дело не дошло. Узнав, что генерал Вельяминов выступил из Грозной наперерез войску имама, Шамиль, послав донесение Кази-мулле, отступил из-под Грозной.
Ночью самовольно направились в Дагестан около трехсот всадников, услышавшие о том, что русские со стороны Темир-Хан-Шуры вторглись в горы и угрожают их родным местам.
К полудню следующего дня бежали даргинцы и жители Горной Чечни. Однако хуже всего было то, что почти все аулы Малой Чечни и чеченцы, жившие вблизи пограничной полосы, не только не присоединились к мюридам, но даже запретили им входить в селения.
А вечером к Шамилю присоединились отряды, так неудачно атаковавшие Моздок и две притеречные осетинские станицы. Привезли и Гамзат-бека. Он пришел в сознание, но был крайне слаб. Чувствовалось, что наибу нужны отдых и покой.
Шамиль снова послал донесение имаму, не скрывая провала начатой операции и разброда в войсках. Всю ночь он ждал ответа, но от имама не было ничего. К утру еще сто с лишним человек ушли из отряда. То были кумыки, кабардинцы и насильно мобилизованные ингуши.
Небольсин присоединился к офицерам, внимательно следившим за появившимся из-за холма казачьим разъездом.
Впереди скакал офицер, за ним человек двенадцать терцев. Кони тяжело дышали. Пена на удилах и лоснящиеся от пота бока говорили о том, что казаки проскакали немало верст.
— Где майор Кисляков?! — еле сдерживая танцующего, горячившегося коня, крикнул казачий офицер.
— Здесь я, а вы откуда, хорунжий? — выступил вперед майор.
— Хорунжий Яицков, Владикавказского полка. Вам приказ и донесение от полковника Огарева, — соскакивая с коня, доложил офицер.
Казаки разом спешились, и, разминая затекшие ноги, стали выводить своих разгоряченных коней. Кто-то попросил воды.
— Та-ак! — читая бумагу Огарева, сказал майор. — Значит, не выгорело под Моздоком, ожглись и под Грозной… Господа, — обратился он к офицерам, — казаки и гарнизон Моздока здорово погромили мюридов. Сам Гамзат не то убит, не то ранен в рукопашной.
Гул одобрительных возгласов покрыл его слова. Солдаты, так же как и офицеры, жадно слушавшие майора, заговорили разом.
— Тише, тише! — поднимая руку, приказал майор. — Что это вам, турецкий майдан или армянский базар?.. Слушайте дальше. — И он громко, внятно прочел:
— «Другая колонна мюридов, осмелившаяся приблизиться к Грозной, отброшена в горы Чечни. Армия лжеимама рассыпается, из нее бегут куда попало. Сам Кази-мулла отрезан отрядом генерал-лейтенанта Вельяминова, перекрывшего все пути горцам к бегству. По данным лазутчиков, имам отводит свое скопище назад, уже и не помышляя о нападении на Владикавказскую крепость. Нам приказано догнать его отступающие арьергарды и завязать с ним бой, но, — майор поднял палец и раздельно прочел, — не доходя до ингушского урочища Назрань, остановиться и дальше не преследовать. Отряд генерала Вельяминова и казачьи полки Грозной сами закончат уничтожение имама. Постояв не более суток под Назранью, вам надлежит присоединиться к главному отряду, который подойдет туда завтра. Объявите всем господам офицерам, казакам и солдатам благодарность за молодецкую службу.
Полковник Огарев».— Вот оно что! — почесывая щеку, проговорил артиллерийский поручик. — Значит, возможно, и боя не будет и с Козою не встретимся.
— Напрасно землю рыли, камень таскали… — засмеялся кто-то из солдат.
— Не напрасно, солдату все на пользу, вроде как ученье, да и кто знает, может, этот Кази со страху да с отчаяния на нас напрет, — поучительно сказал майор. — А теперь по местам! Ко мне вызвать осетинского сотника с офицером и ингушского прапорщика с сорока всадниками.
— Так как же, господин капитан, — обращаясь к Небольсину, продолжал майор, — пойдете в поиск со своими осетинами или утречком нагоним их под Назранью?
— С ними, — коротко ответил Небольсин.
— Тогда — с богом! Вон и осетинские офицеры спешат сюда.
Сотник Туганов с Абисаловым и прапорщиками Хадзараговым и Газдановым подошли к ним.
Майор прочел им приказ Огарева и, дав указания, сказал:
— А теперь — в путь! Держитесь не дале чем на семь-восемь верст от нас. Через каждые два часа — донесение; ежели ввяжетесь в бой, не зарывайтесь. Помните, вас всего ничего, а мюридов много. Командовать будете вы, капитан, как офицер штаба, а также руководить боем в случае чего. — Кисляков подумал и решительно продолжал: — Даю вам полусотню терских казаков. Они народ тертый, бывалый, не подведут.
Через полчаса две с половиной сотни осетин, сорок ингушей и около шестидесяти казаков на мелкой рыси выбрались из лагеря, где все еще стучали молотки, сверкали лопаты и росли, по-видимому, ненужные завалы.
Майор Кисляков с вершины холма помахал Небольсину и скрылся в палатке.
Впереди шли смешанные дозоры из ингушей и казаков. Осетины несли боковые охранения. Разъезд из двадцати ингушских всадников умчался вперед.
Солнце садилось за лес, когда небольшой отряд русских приблизился к развилке дорог, ведших на Назрань. И только здесь впервые он встретил две арбы и нескольких конных ингушей, от которых прапорщик Куриев узнал, что нигде поблизости и даже за самой Назранью нет ни одного мюрида.
Еще в полдень Кази-мулла повернул назад свое воинство и, обходя Назрань, форсированным маршем увел его куда-то в сторону Датыха. Прискакавшие дозорные доложили, что из Назрани навстречу отряду выехали старики.
— Они просят, чтобы русские не входили в аул. Ни чеченцев, ни дагестанцев нет. Они бежали еще днем.
Небольсин остановил свой отряд в поле, обещая ингушам не приближаться к Назрани. Обезопасив себя караулами и дозорами, маленький русский отряд расположился на ночевку в двенадцати верстах от Назрани.
Боевая обстановка похода, тревожная ночь в степи, ответственность за вверенный ему отряд вытеснили все недавние мрачные думы Небольсина, и чувство разочарованности, и навеянную им меланхолию… Небольсин снова стал строевым кавказским офицером, четким распорядительным командиром, требовательным к себе и подчиненным. Трижды за ночь он то с сотником Тугановым, то с караульными начальниками обходил посты, выставленные впереди отряда.
Звездная ночь до самого утра была тихой и спокойной. Луна неясно озаряла поляну, дороги, лесок.
В Назрани еле слышно лаяли собаки да иногда ночные птицы тревожно перекликались в лесу.
Уже посветлело. Восток стал покрываться алеющей, все разраставшейся, светящейся грядой, когда Небольсин наконец прилег возле крепко спавшего Абисалова.
Через час его разбудили. Солнце поднялось над степью. Белели сходившиеся на поляне дороги, вдали темнел лес.
От майора прискакал разъезд. Полковник Огарев велел всем возвращаться к головному отряду. Кази-мулла со всем своим ополчением бежал в Горную Чечню, и только отряд Вельяминова настиг где-то за Грозной небольшую фланговую группу мюридов и уничтожил ее.
Неуспех задуманной имамом экспедиции был полный. Русские войска возвращались в Грозную, Темир-Хан-Шуру и Владикавказ.
Глава 21
Оказия подходила к Грозной. Впереди, как обычно, шли казаки, за ними батальон Куринского полка, позади телеги и возы с цивильными, торговцы, несколько армянских семейств. На двух фургонах везли товары для лавок Грозной. Словом, обычная картина.
Небольсин и майор Кисляков уютно расположились в крытой молоканской мажаре. Возле майора лежало несколько арбузов и дынь, и он поочередно лакомился ими.
Небольсин молчал, думая о Грозной. Там ли еще Евдоксия Павловна?.. Он вспоминал прощание… «Быть может, события последних недель задержали ее в крепости? Вряд ли Вельяминов, не говоря уже о самом Чегодаеве, позволил ей покинуть Грозную в столь тревожные дни», — думал он.
