После катания на слонах мы поехали на джипе по деревням. Для белого человека камбоджийская нищета выглядит почти живописной – дома из красного дерева, которое так дорого ценится в Европе, и хижины на сваях, сложенные из соломенных блоков, с прорубленными отверстиями вместо дверей. В хижине на бамбуковом полу спит семья из десяти человек. Кхмеры поражают своей простодушной радостью и редкой доброжелательностью. При виде гостей их изношенные лица разверзают трещины улыбок. Ребра мужчин напоминают стиральную доску. Жизнь сцедила их, как молоко, и отжала, как сыр. Их женщины находятся в перманентном состоянии беременности, и часто маленькая человеческая личинка еще кормится у материнской груди, а в чреве уже поспевает новый ребенок. На женских лицах застыло выражение безмятежного слабоумия. Детям до трех лет из соображений практицизма не покупают одежду, поскольку многие умирают еще в младенческом возрасте. В скудном рационе нет молочных продуктов, хотя множество коров бродит по улицам – наш переводчик говорил, что до войны люди умели доить коров, а потом разучились это делать.
Война разорила этот край, и она же дает ему некоторое пропитание. Есть два способа прокормить семью: можно уйти в джунгли, к красным кхмерам, и грабить на дорогах грузовики, а на реке суда, можно пойти в правительственные войска за двенадцать долларов в месяц и горстку риса в день и взимать дань с водителей проезжающих машин – сигаретами, продуктами, иногда мелкими деньгами. Профессия "красного кхмера" приносит несравнимо больший доход.
Сегодня мы познакомились с живым красным кхмером Мистером Тоном. Он копался на своем огороде с мотыгой в Руках. "Да, я действительно принадлежу к красным, – ответил он на наш вопрос. – Время от времени я ухожу в джунгли, в свой отряд. Но я выпросил у местных властей бумагу, гДе сказано, что я вполне надежный человек.
Дело в том, что в красные я пошел не по убеждению, а по необходимости. Просто я поддерживал с ними хорошие отношения, чтобы °ни не обижали меня и мою семью. А правительство обвинило меня в подрывной деятельности. Мне пришлось бежать в лес и стать красным.
Теперь я работаю на две стороны – мирно живу в своей деревне и время от времени выполняю приказы своего лесного командира. Я с удовольствием бросил бы войну, да боюсь мести нашего отряда.
Сейчас в джунглях период затишья. Мы расчистили небольшой участок от леса и выращиваем рис. Это наше единственное пропитание. Но когда прикажут, снова пойдем воевать".
С правительственными войсками мы встретились на дороге, проходящей через джунгли. Двое полуголых мужчин спали в гамаке под пальмой. В траве лежали два автомата. "Это правительственный пост", – сказал переводчик и пошел будить солдат. Они вышли из леса, почесывая грязные босые ноги.
Солдаты ведут "растительную жизнь" – спят и едят. На обед черпают котелком мутную воду из болотца и варят на костре рис. Невозможно сопротивляться расслабляющему влиянию климата, под одуряющим солнцем размягчаются мозги, и человек впадает в мучительное оцепенение.
Переводчик рассказал нам, что солдаты, несмотря на свой юный возраст, уже женаты. "Им очень хочется помочь своим женам, – говорил он, – поэтому после получки они выделяют женщинам четыре доллара на хозяйство, но так уж получается, что в конце месяца они забирают деньги обратно". Удобный способ: и волки сыты, и овцы целы.
Страх смерти у обеих воюющих сторон порождает легенды о чудесных силах, защищающих человека. Рассказывают, что в отряде красных кхмеров воевала женщина, которая собирала пули подолом платья и изменяла траектории пулеметных очередей одним взглядом. Ее убил более сильный человек, владеющий волшебным цветком. Для того чтобы найти цветок, надо спалить часть леса. Там, где останутся островки нетронутой зелени, и растет это чудо. В качестве талисманов можно использовать также древние камни знаменитого дворца Анкор, но они стоят дорого, простым людям не по карману, их контрабандой отправляют в Таиланд. Для людей, у которых даже нет летосчисления, все эти символы имеют огромное значение. Любому поступку они подыскивают знак, все, начиная от стрижки волос и заканчивая свадьбой, делается по гороскопу.
Вечером мы снова до одурения пили джин, мне казалось, что нас забросили на далекую потухшую звезду, куда не долетают звуки большого мира. Завтра же уеду отсюда. 23 августа. Утром мы вдвоем, лежа в одних трусах, рассматривали порножурналы – единственную доступную нам "литературу" в Кратье. Я потихоньку возбуждалась от соблазнительных картинок и близости мужского тела и воображала, как я сегодняшним вечером доберусь до Артура. "Через час вертолет, – размышляла я. – Можно немножко побаловаться с Тенгизом". "Погладь меня, пожалуйста", – шепнула я ему. Он прикоснулся к моей коже с бесконечной нежностью, пальцы его затрепетали, спустились со спины к двум холмикам ягодиц. Прикрыв ресницы, я наблюдала за ним.
Мне нравились его интеллигентные манеры, его мягкая меланхолическая улыбка, я оценила его тонкое чувство юмора. Я любовалась его дремотными, медлительными движениями и представляла себе, как бережно он овладел бы мною. Если б я не встретилась с Артуром, мы бы провели с Тенгизом чудесные дни. Он осторожно перевернул меня на спину, и мы принялись неспешно целоваться, наслаждаясь новизной ощущений. Эти трепетные поцелуи, похожие на касания крыльев бабочки, чрезвычайно возбудили меня. Вдруг он с силой впился губами в мою шею, и я застонала от острого удовольствия.
Почувствовав, что воля моя слабеет, я отстранила Тенги-за со словами: "Довольно, пора ехать на посадочную площадку. Вот-вот приземлится вертолет". "Ну, это уже садизм, – заявил Тенгиз. – А ты уверена, что он сегодня прилетит?" "Ну конечно, – самоуверенно сказала я. – Я всем в Пномпене говорила, что лечу только на два дня. Значит, меня сегодня заберут".
В штабе ООН нам сообщили, что вертолета не будет. Я почувствовала холодный озноб. Я слишком много позволила Тенгизу утром, чтобы отвертеться от его притязаний ночью.
– Что, доигралась? – услышала я его насмешливый голос.
– Тенгиз, забудь все, что было утром. Это недоразумение, – процедила я сквозь зубы. – Я ожидаю в Пномпене встречи с другим мужчиной.
– Уже забыл, – угрюмо ответил он. – Куда поедем?
– Не знаю. А что ты предлагаешь?
– Можно посетить вьетнамскую плавучую деревню. Вьетнамцы, которых кхмеры недолюбливают, часто не имеют денег для покупки земли и устраивают свою жизнь на воде. Дом строится на плоту, кроется соломой, и плавучая де-Ревня кочует по реке Меконг в поисках рыбы. Единственный овременный предмет в таком доме – магнитофон, работающий от аккумулятора. Все остальное, от циновок до посуды делается вручную. Туалет представляет собой коробку без дна, которая нахлобучивается на палку, прибитую на краю плота. Часть этой полукоробки находится в воде. Задача проста: залезть в коробку, взяться за шест и справить нужду прямо в воду.
Любезные хозяева угостили нас мутным бледно-желтым чаем. "Пей, – шепнул Тенгиз.
– Неудобно отказываться". Я из вежливости сделала несколько глотков, потом спросила у хозяйки, где они берут питьевую воду. Та сделала неопределенный широкий жест, как бы показывая, что весь грязный Меконг к их услугам, потом ткнула пальцем в сторону туалетной коробки: "Тут же, около плота, мы и черпаем воду. Зачем далеко ходить?" "Меня сейчас стошнит, – тихонько сказала я Тенгизу.
– Надеюсь, воду для чая они хотя бы прокипятили". "Держись, – прошептал он. – Мне чего только не приходилось есть в гостях. Даже жареную собачатину и обезьянину". Нам предложили еще одно угощение – популярный вьетнамский соус. Я вежливо отказалась, сказав, что мы не голодны, но попросила рассказать его рецепт. "Очень просто, – ответили мне. – Рыбу кладут в воду, где она разлагается в течение десяти дней, потом соус процеживают, кипятят и разливают в бутылки".
В полдень жара загнала меня на виллу. Я легла на кровать прямо под вентилятор и в сладкой полудреме провела полдня. Этакая латиноамериканская сиеста. Тенгиз уехал по делам, и никто мне не мешал. Я мечтала о том, что я сделаю завтра, когда выберусь из этой чертовой дыры. Прежде всего как следует вымоюсь под теплым душем, потом отправлюсь с Артуром в ресторан и выпью бутылочку хорошего вина, а не этого вонючего джина, ну а потом… Тут у меня начинало колотиться сердце, и я чувствовала приятную истому в низу живота.
Вечером, когда сгустилась тьма, Тенгиз учил меня водить джип по пыльным деревенским дорогам. "Осторожнее, – твердил он. – Главное, не задави курицу.
Человека еше можно, но не больше одного. А вот за курицу могут отомстить – придут и на ножи поставят". Я сознательно оттягивала момент возвращения на виллу. Любой, даже самый уравновешенный мужчина может стать опасным, если его дразнить в его же постели в течение трех суток. Вокруг бодр" ствовали джунгли.
