И вот однажды к нему подошли три человека, один из которых был слеп.
— Мы ищем совершенно постороннего человека, не известного ни одному из нас троих, способного беспристрастно исполнить наше поручение. Не согласишься ли ты? — Заговоривший с ним, судя по внешности, тоже был индийцем.
— Сначала скажите, чего вы от меня хотите! — с улыбкой ответил Безумное Облако.
— Ничего особенного. Мы завяжем тебе глаза, и ты, не глядя, возьмешь три предмета, затем положишь каждый в одну из трех корзин, вот и все, — объяснил индиец.
Слепой, вероятно, был уроженцем Тибета, а третий незнакомец, самый старший из них, отличался от спутников более светлой кожей и узким разрезом глаз, выдававшим в нем китайца.
Все трое были одеты как духовные лица, а их сосуды для подаяний, дорогие и изысканные, свидетельствовали о высоком монашеском ранге.
Безумное Облако согласился. Его позабавил этот способ разрешать споры.
Но выполнение простой просьбы предоставило ему неслыханную возможность: он познакомился с главами трех основных буддийских течений и оказался в самом сердце борьбы за власть, что вдруг сделало его цель — утвердить тантрический культ — почти реальной. По чистой случайности он проник в святая святых, без усилий завоевал доверие трех важных персон.
С момента зарождения буддизм порвал связи с традиционными индийскими верованиями, провозгласив, что ни человек, ни животное, ни предмет не имеют неизменного атмана, то есть души или своего «я», что во всей вселенной господствует принцип «непостоянства», изменчивости, а представления об осязаемом и прочном мире являются иллюзией. Изначальные идеи индуизма, напротив, исходили из существования индивидуального атмана, служившего свидетельством бытия богов: Шивы, Вишну, Тары и многих других, которые своим дуновением даровали атман всякому живому существу или вещи.
Тантризм в равной мере признавал и буддизм, и индуизм; ритуалы его основывались на магических и шаманских обрядах, возникших много веков назад и крепко связывавших между собой противостоящие учения буддизма и индуизма. Безумное Облако верил, что необходимо объединить все учения в одном, универсальном учении — тантризме. Эта мысль постепенно вызревала в его сознании, а после второго собора в Лхасе, состоявшегося через пять лет после первого, она сформировалась окончательно.
Безумное Облако твердо уверовал: только один, особый ритуал, до слова и жеста оформившийся в его воображении, способен осуществить вселенскую победу тантризма. Этот ритуал трое глав церквей называли при нем «священным залогом». Он старался вызнать подробности и необходимые атрибуты, неизвестное заместил собственными открытиями и с тех пор шел к тому, чтобы получить в свои руки всю сумму нужных элементов. И вот теперь самое важное для его цели предприятие потерпело крушение, хотя он был совершенно уверен, что ему остается всего лишь протянуть руку и забрать заветную шкатулку из сандалового дерева у Буддхабадры! Утрата шкатулки, загадочным образом исчезнувшей из его дорожной сумы, свела на нет годы усилий и ожидания.
Даже если начать все сызнова, ему может уже не представиться шанс, выпавший на соборе в Лхасе, ведь между Рамае сГампо, Безупречной Пустотой и чрезмерно любопытным Буддхабадрой пролегла тень раздора и взаимного недоверия!
Последняя встреча с Буддхабадрой всплывала в одурманенном сознании Безумного Облака отрывочными сценами и фразами. В попытке как-то упорядочить хаос, переполнявший его голову, он съел еще одну черную пастилку. И вновь аромат меда, корицы и тимьяна проник в его ноздри.
Он видел перед собой Буддхабадру, распростертого на земле, окровавленные внутренности, вывалившиеся из его разорванного живота. Теперь тантрист отчетливо вспомнил, как приблизился к трупу, чтобы удостовериться: это не кошмарное видение, а реальность. Кто мог столь жестоко убить настоятеля монастыря Единственной Дхармы из Пешавара? Безумное Облако вновь и вновь задавал себе этот вопрос, пока шел по каменистой пустыне к башне Смерти.
Должно быть, убийца спрятался там, на вершине башни… И у него находится маленькое сандаловое сердечко с двумя предметами, составляющими священный залог! Безумное Облако смутно помнил ритуальную схватку с настоятелем из Пешавара посреди странных руин и молодую девушку с прекрасным, как у апсары, лицом, которая пролетела по небу…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мрачная башня Смерти, огромный черный скорпион, выползающий из-под камня, поднятое жало и мгновенный удар, раздавивший гада. Если бы вот так же можно было расправиться со всеми невзгодами! Безумное Облако чувствовал себя бесконечно одиноким, забытым богами и Буддой. Все пошло прахом.
У него даже не было сил застонать, он только смотрел и смотрел на бесконечную пустыню, и монотонность пейзажа успокаивала его мятущуюся душу.
— Идти туда, где не ходят другие…
Докучливая фраза звучала в его голове, а где-то вдали, на краю пустыни, сливавшейся с небом, ему привиделось на лазурном фоне собственное лицо — странное, жуткое лицо, искаженное страданием, с выпученными, налитыми кровью глазами.
Безумное Облако ущипнул себя за руку.
Он не спал.
Это действительно был он сам, ужасное лицо на горизонте Небытия.
— Идти туда, где не ходят другие…
В голове не прекращалось бесконечное повторение одних и тех же слов, от них не представлялось возможным избавиться, они казались воистину невыносимыми. Чтобы не оставаться наедине с собой, он должен отправляться в путь, брести дальше и дальше, следуя инстинкту.
Шевелись! Снова и снова, вставай и иди! Он должен быть упорен и настойчив, и тогда самое невозможное однажды свершится…
ГЛАВА 26
ИМПЕРАТОРСКИЙ ДВОРЕЦ, ЧАНЪАНЬ, КИТАЙ, 15 АВГУСТА 656 ГОДА
![]()
Императрица У-хоу собиралась исполнить свою святую обязанность, предписанную по меньшей мере раз в месяц, и воздать должное почтение императору Китая и его нефритовому жезлу…
Сокровище Гао-цзуна выглядело весьма жалким по сравнению с соответствующим органом Немого, который она наконец решилась испытать пару недель назад, когда Гао-цзун отправился на осмотр Великой стены.
Великан тюрко-монгол был изумлен зрелищем: полностью обнаженная императрица лежала на его постели, приняв зазывную позу.
— Я удивила тебя, не так ли? — улыбнулась она. Еще бы…
Слова Немого, как обычно, прозвучали невнятно, но она давно научилась понимать его.
После короткого колебания он разделся.
Никогда еще У-хоу не видела своего слуги без одежды. Огромные бицепсы Немого, покрытые ритуальной татуировкой, блестели от выступившего пота; они еще более округлились, когда он поднял ее на руки и осторожно понес на роскошное ложе императрицы.
Ее переполнила непривычная, ранее незнакомая волна наслаждения. Вот уже несколько лет Немой был в плену и служил ей. Все это время он вообще не имел возможности обладать женщиной, тем более столь великолепной, как У-хоу, и проявил бешеную страсть.
— Еще! Еще! — кричала императрица Китая, забыв о стыдливости и приличиях.
Немой, как послушный ученик, подчинился ее приказу…
Когда к утру она утомилась и оставила в покое изумительный инструмент, доставивший ей столько блаженства, уже подходил час, когда служанки должны были явиться в ее покои, дабы помочь с облачением.
В ночь перед возвращением императора она тоже призвала в свою постель Немого и наслаждалась до утра, хотя это было несколько рискованно.
— Это так приятно, но мало, мой нежный друг! Я не желал бы останавливаться, хотел бы, чтобы все это длилось дольше! — с упреком заметил супруг, когда она непривычно быстро исполнила свою обязанность.
— Не стоит добавлять иней к снегу, ваше величество! Если бы вы только знали, как раскалывается от боли моя голова! — жалобно простонала она.
У-хоу намеренно использовала пословицу, означавшую, что Гао-цзуну не стоило усугублять дело. Необычное отступление от привычек было вполне обдуманным. Уже несколько месяцев она знала благодаря сведениям, получаемым от Немого, что император зачастил к молоденьким наложницам, отдавая предпочтение девственницам, на которых оказался особенно падок.
