Экзистенциальный анализ Бинсвангера – это эмпирическое направление, имеющее, по его убеждению, собственный метод и идеал точности, а именно – метод и идеал точности феноменологических эмпирических наук. Соединяя направленность на исследование существования и эмпирический, феноменологический характер, он получает определение экзистенциального анализа как феноменологической антропологии. В таком определении предмета и особенностей своего исследования Бинсвангер, безусловно, не обходится без влияния В. Дильтея, его тезиса об эмпирической направленности наук о человеке, а также весьма успешного опыта применения этого тезиса в психопатологии Ясперсом. Возможно, именно идеи Дильтея и Ясперса подтолкнули его к пересмотру онтологии Хайдеггера и обусловили его отход от фундаментальной онтологии к антропологии.
Но обратимся к первому вектору в определении, данном экзистенциальному анализу его автором («экзистенциальный анализ направлен на изучение сущности человеческого бытия»). Объясняя такую направленность экзистенциального анализа, Бинсвангер пишет: «Психология и психотерапия как науки, по общему признанию, заинтересованы „человеком“, но прежде всего не больным человеком, а человеком как таковым»[879]. Экзистенциальный анализ имеет поэтому два преимущества. Во-первых, он не обязан иметь дело с крайне невнятным понятием «жизнь», он работает с широко и хорошо проработанной структурой существования, включающей бытие-в-мире и бытие-за-пределами-мира. Знание структуры базового проекта дает ключ для проведения экзистенциально-аналитического исследования. За этой структурой стоит определенный тип пространственных и временных характеристик существования, их освещение и цвет, а также текстура, материал и род перемещений миро-проекта. Именно через этот миро-проект, как считает Бинсвангер, и можно исследовать существование.
Во-вторых, экзистенциальный анализ может позволить существованию говорить самому за себя, поскольку интерпретирует в основном языковые феномены, а существование наиболее ярко можно увидеть в языке. «…Именно в языке устраивается и оформляется наш миро-проект, следовательно, именно там он может быть обнаружен и передан другим людям»[880], – пишет Бинсвангер. Феномены речи выражают и передают определенное содержание значения. В исследовании же речевых феноменов экзистенциальный анализ интересует прежде всего содержание языковых выражений и проявлений, указывающих на определенный миро-проект или миро-содержание[881].
Важнейшим вопросом, который поднимает исследователь, является вопрос об отношениях экзистенциального анализа и психиатрии. Отмечая, что теория Хайдеггера вдвойне значима для психиатрии, он указывает: «Она представляет эмпирическому психопатологическому исследованию новую методологическую и материальную основу, которая выходит за ее прежние рамки…»[882]. Эта возможность связана с осознанием психиатрией своей собственной структуры, своего проблемного поля.
Бинсвангер отмечает, что наука осмысляет себя не только и не столько через предмет своего исследования, сколько через понятия и методы. «Скорее, – пишет он, – наука понимает себя только тогда, когда она – в полном смысле греческого logon didόnai – отвечает за свою интерпретацию (выраженную в ее основных понятиях) своей особой области бытия на фоне онтологической структуры этой области. Такое ответствование не может осуществляться методами самой отдельной науки, но только с помощью философских методов»[883]. Ответственность за интерпретацию тесным образом связана с ответственностью за первоначальную формулировку своей проблемы, в рамках которой каждая наука подходит к изучаемым вещам. Именно по этой причине психиатрия обращается к философии, в частности, к экзистенциальной аналитике Хайдеггера. Эта помощь философии позволяет психиатрии осознать саму себя. Но поскольку любая наука имеет свои собственные границы, психиатрия всячески защищается от вторжения философии, и в этом она ни чем не отличается от других наук.
Но, как указывает Бинсвангер, у психиатрии есть две отличительных особенности. Первая состоит в том, что в отличие от физики, биологии, гуманитарных наук у психиатрии нет собственного действительного запаса онтологического понимания. Для биологии и физики этот запас диктуется естественнонаучной установкой, для гуманитарных наук – антропологией. В психиатрии же наблюдаются некоторые противоречия. В ходе клинической диагностики психиатрия рассматривает объект своего исследования – душевнобольного, – опираясь на естественнонаучную установку, и описывает его биологически как больной организм. В психотерапии наблюдается другая ситуация: душевнобольной понимается как субъект, наделенный внутренним миром, и психиатрия включает его в антропологический горизонт понимания. В клинической практике эти концептуальные ориентации постоянно накладываются друг на друга. Несовместимость и противоречивость этих двух установок и привела, на взгляд Бинсвангера, к расколу на два психиатрических лагеря и бесконечной научной полемике.
Критика фундаментальных оснований любой науки не возникает на пустом месте, философия занимается этим не по обязанности. Бинсвангер указывает на тот факт, что при дифференциации наук выделяются различные области действительности, и между объектами устанавливаются объективные и систематические связи. На этот факт, отмечает он, указал Хайдеггер, и именно он лежит в основе критики фундаментальных оснований науки. В таком проекте специфическая сфера бытия тематизируется и тем самым становится доступной для исследования и анализа. При такой конструкции научные концепции могут разрушаться и подвергаться преобразованиям, что выражается в кризисах науки. Как раз в таком кризисе, инициированном психоанализом и структурными теориями, по убеждению Бинсвангера, находится современная ему психиатрия.
В основании этого кризисного состояния – невозможность применения естественнонаучной парадигмы к предметной области психиатрии, необходимость понимания бытия человека как целого. Здесь актуализируется вторая особенность психиатрии. Человек, который ею занимается, психиатр, должен обязательно понимать, что такое целостность бытия. Бытие психиатра, как отмечает Бинсвангер, выходит за пределы чисто теоретических онтологических потенциальных возможностей, оно ориентировано на встречу со своим ближним и на понимание всех людей в целом, т. е. направлено к самой трансцендентности. «Из этого следует, – пишет он, – что психиатр в своем бытии требует и предъявляет претензии на целого человека. ‹…› Следовательно, бытие психиатра не может быть понято без понимания трансцендентности как „свободы определять основание“»[884].
И как раз здесь, как считает Бинсвангер, для психиатрии огромное значение приобретает экзистенциальная аналитика Хайдеггера. «… Как говорит Хайдеггер, – отмечает он, – бытие человека нельзя установить с помощью „суммирующего перечисления“ довольно двусмысленных онтологических модусов тела, разума и души. Необходим возврат к (субъективной) трансцендентности, к Dasein как бытию-в-мире, даже несмотря на то, что постоянное внимание получает его объективная трансцендентность»[885]. Трансцендентность как свобода определять основание помогает понять то, почему психиатрия должна находиться в гибкой взаимосвязи с Dasein, а также почему научный прогресс в этой области связан в основном с взаимодействием между исследованием фактов и трансцендентальным размышлением над природой психиатрии как науки.
Психиатрия, как утверждает Бинсвангер, рассматривает целое как жизнь, в контексте этого целого она и пытается осмыслить существование индивида. Концепция реальности при этом двойственна. Душа понимается как безучастно присутствующая в теле. Разделение на тело и душу, характерное для психиатрии, приводит к тому, что возможность обнаружить существование человека как таковое, утрачивается. Оно расщепляется на разум и чувства, душу и тело, организм и Эго, тем самым теряя то, чем человек в действительности является. Бинсвангер указывает, что психиатрии необходимо вспомнить о том, что это лишь различные модусы бытия Dasein, которые нельзя отделять друг от друга. Это функциональное единство он обозначает термином koinonia. Именно оно помогает осмыслить бытие человека в его целостности. «Аналитика существования Хайдеггера, – пишет он, – исследуя бытие целого человека, может дать не научное, а философское понимание этой целостности. Такое понимание может указать психиатрии границы, в которых она может исследовать и рассчитывать на ответ, и может, кроме того, указать общий горизонт, в рамках которого нужно искать ответы как таковые»[886].
