Покорившись неизбежности, он повел допрос, как того требуют полицейские традиции.
— Что вы можете сказать об этом Ривьере?
— Я его почти совсем не знала. Он был другом Массимо, но у нас в доме не бывал. В тех редких случаях, когда я его встречала вместе с Массимо, он вел себя вполне пристойно. И показался мне скромным молодым человеком.
— Надо думать, это была дружба двух гомосексуалистов?
— Да, по-видимому. Массимо говорил об этом лишь вскользь, но и скрывать никогда не пытался. Возможно, в юности его мучило, как на это посмотрят другие, но потом он успокоился. Ведь теперь такие вещи уже никого не удивляют и не шокируют.
— Верно… Значит, вряд ли можно предполагать, что Массимо вел двойную жизнь, имел еще и невесту, которая ничего не знала, и боялся публичного скандала?
— Нет, это исключено. Я понимаю, Массимо вызывает у вас серьезные подозрения, но страх как мотив преступления не годится. О том, что Массимо — гомосексуалист, все знают и так.
— Мы всегда должны начинать с самых банальных мотивов, — пояснил Сантамария.
— Да, конечно. Простите за наивность.
— Другим мотивом, не менее банальным, могла быть ревность. Вы случайно не знаете, не подавал ли Ривьера повода для…
— Не знаю. Да Массимо и не стал бы со мной говорить об этом.
А если бы и говорил, то она ни при каких обстоятельствах не сообщила бы этого полиции, подумал Сантамария, уловив в ее голосе нотку недоверия. В высшем свете это называется сдержанностью, а в народе — круговой порукой. Очень много людей по тем или иным причинам не желают быть откровенными с полицейскими. Если мне доведется начать жизнь заново, я стану психоаналитиком, поклялся себе Сантамария. Ведь им даже платят за возможность пооткровенничать.
— Разумеется, я не смею утверждать, что хорошо знаю синьора Кампи, — проникновенно сказал он, — но мне показалось, что он… человек уравновешенный.
— Так оно и есть! — подтвердила Анна Карла. — Он ни от кого не требует особого внимания или рабской преданности. Это не в его характере. В отношениях с людьми он никому не навязывает свою волю.
— Да, но здесь мы сталкиваемся с особыми, весьма сложными отношениями, — заметил Сантамария, поглаживая несуществующую бородку. — Возможно, они были привязаны друг к другу куда сильнее, чем вам казалось.
Анна Карла пожала плечами:
— Не знаю. Но мне представляется, что Массимо не из тех, кто способен на сильную страсть.
— Ни к Ривьере, ни к кому-либо другому… до Ривьеры?
— О личной жизни Массимо мне ничего не известно.
Она снова захлопнула дверь перед самым его носом. Увы, придется отказаться от психоанализа.
— Вы знали, что синьор Кампи будет в «Балуне»?
— Нет. В четверг, когда я его об этом спросила, он ответил, что в «Балун» не поедет.
— А после четверга вы больше его не видели?
— Нет, вчера я собиралась ему позвонить, но потом… раздумала.
Она почему-то покраснела. Быть может, она долго говорила с ним о его делах, и Кампи излил ей душу или же обронил неосторожную фразу, которая могла его теперь, после убийства Лелло, скомпрометировать?
— Ну а сегодня утром, когда вы их встретили, вы не заметили в их поведении ничего необычного?
Из любви к точности, а может, чтобы замести следы, она пояснила:
— Они не были вместе. Вначале я встретила Ривьеру одного. Как я поняла, они разминулись и искали друг друга в разных кафе.
— Иными словами, вы увидели Ривьеру до того, как он встретился с Кампи?
— Совершенно верно. Я возвращалась, чтобы вернуть колокольчик, и мы прошли вместе почти до «Балуна».
— Ну и что вам Ривьера по дороге говорил? Каким он вам показался?
Она презрительно усмехнулась одними уголками рта и ответила пренебрежительно и равнодушно:
— Таким же, как всегда. Мы поговорили о разных пустяках. Ведь у нас и знакомство-то было шапочное.
После своего визита на виа Бертоле Сантамария убедился, что Ривьера не был вхож в высший свет и даже на короткое время не стал предметом светского любопытства или забавы, как это могло случиться с ямайским танцовщиком, декоратором и даже мелким воришкой с окраины. Но именно поэтому Сантамарии показалось странным, что Анна Карла отозвалась о Ривьере столь небрежно. Поспешность ответа как-то не вязалась с ее надменным тоном.
— А что было потом?
— Ровным счетом ничего. Ривьера отправился искать Массимо в маленьком кафе.
— Когда же вы их увидели снова?
— Я встретила Массимо в кафе на площади и сказала ему, что его ищет Ривьера, — уточнила Анна Карла. — Немного погодя Массимо вернулся в кафе уже вместе с Ривьерой, потому что забыл плащ.
— И затем?
— Затем мы все вместе вышли из кафе и стали наугад бродить по улицам.
— Массимо и Ривьера были настроены дружелюбно? Вы не почувствовали никакой напряженности между ними?
— Я ничего такого не заметила. К тому же, кроме нас троих, там были еще американка, Федерико Симони…
— Знаю. Мы постараемся его разыскать, чтобы поговорить и с ним.
— Но Федерико не было, когда произошло… несчастье. Он ушел до этого.
— Однако и он, возможно, что-либо припомнит, — заметил Сантамария. — Ведь вы же вспомнили про пестик от ступки.
Анна Карла скорчила брезгливую гримасу, из чего Сантамария заключил, что из этого Федерико вряд ли удастся выудить что-нибудь путное.
— За то время, что вы бродили по улицам, вам не довелось еще раз оказаться наедине с Ривьерой?
— Нет, Ривьеру я вообще больше не видела. В какой-то момент мы разбрелись кто куда, знаете, как это бывает в «Балуне».
— Вы и с синьором Кампи больше не встречались?
— Да, и с ним тоже.
— Если я вас правильно понял, он был вместе с Ривьерой, когда вы видели его в последний раз?
— Да.
— Куда они собирались идти?
— Стояли и смотрели на старые картины. Потом я ушла, а что было дальше, не знаю.
— Куда же вы пошли?
— Побродила по улочкам… Затем подогнала поближе машину. А примерно в час дня пошла на пьяцца Коттоленго, где мы все договорились встретиться.
— И что? Остальные уже были на месте?
— Нет. Я прождала их ровно до восьми минут второго. Я это точно помню, потому что посмотрела на часы.
Она снова слегка покраснела. С чего бы вдруг? — подумал Сантамария. Разве человек не может взглянуть на часы?
— Ну, и когда же появились остальные?
— Почти сразу.
— Все вместе?
— Нет, первой пришла американка, затем Бонетто, а минутой позже подошел и Массимо.
— А может быть, через несколько минут?
— Нет, ровно через минуту, ну самое большее через две.
— С какой стороны появился Массимо?
Анна Карла сосредоточенно наморщила лоб. Возможно, она обдумывает, как ответить, боясь, что ее показания могут быть опровергнуты американкой или Бонетто?
— Не помню, я не обратила на это внимания.
— Со стороны склада?
— Право, не помню. Когда я его увидела, он уже подходил к нам.
— Каким он вам показался?
Она снова сосредоточенно наморщила лоб, словно свидетель, пытающийся говорить только правду или не солгать себе же во вред.
— Ну, во всяком случае, он никак не был похож на человека, который пять минут назад проломил голову своему другу. Впрочем, я не знаю, какой вид был бы у меня, если бы я…
— Словом, он не был взволнован или растерян? Вел себя как обычно?
Она поспешно подтвердила это:
— Как обычно. И уж совсем нелепо…
— Что вам показалось нелепым?
— Я понимаю, что полиция имеет основания подозревать Массимо. Но я знаю Массимо давно, и само предположение, будто Массимо мог совершить убийство, представляется мне диким. Не потому, что он мой друг, но просто это с его характером совершенно не вяжется.
Сантамария никак не отреагировал на эту защитную речь.
— Кампи объяснил, почему он пришел один?
— Он сказал, что Лелло пошел кому-то звонить.
— А он не говорил, когда и как они расстались?
— Нет, мы об этом больше не упоминали, потому что сразу заметили толпу у ворот склада.
— Кто первый заметил?
— Не помню. Кажется, Бонетто. А может, американка… Так или иначе, но мы все поспешили туда.
— И синьор Кампи по-прежнему оставался совершенно спокойным, ничего не подозревающим?
— Разумеется.
Она заранее приготовилась ответить резким тоном, исключающим какие-либо вопросы, подумал Сантамария. Одно ясно — больше он из нее насчет Кампи ничего не вытянет. Очевидно, подозреваемая принадлежит к той благородной категории людей, которые охотнее выгораживают друзей, чем самих себя. Интересно, будь она подсудимой, как бы она себя повела?
— Итак, синьор Кампи пришел на площадь примерно в десять минут второго, — с бюрократической точностью подытожил Сантамария. — В котором часу вы последний раз видели его и Ривьеру, когда они стояли и разглядывали картины?