— Почему?
— Потому, что это воспоминание важно, — он подходит и приседает рядом со мной. Я обращаю внимание, что падающая дождем пыль не оседает на его доспехе, как на моем. — Это воспоминание определяет тебя в большей степени, чем любой другой миг твоей жизни, Хайон.
Не нужно быть пророком, чтобы знать это. Здесь погиб мой родной мир. Здесь Гира впервые приняла облик волка. Здесь я забрал Саэрн из подергивающихся пальцев чемпиона VI Легиона. Здесь предательство вынудило Тысячу Сынов выступить вместе с мятежниками и безумцами против невежества и обмана. Здесь меня отделяли от смерти считанные часы, пока Леор не нашел меня среди пепельных руин.
Утверждение, что этот день определяет меня сильнее, чем какой-либо другой — едва ли откровение.
Возможно, мне должно быть неуютно, что Абаддон идет рядом со мной в моем сознании. На самом деле верно обратное: его присутствие успокаивает, а слабое любопытство заразительно.
Мой хранитель исчез — погиб или пропал, мне этого не узнать. Мы, Тысяча Сынов, держим этих бесплотных духов в качестве фамильяров. Каждый из них был призван из наиболее спокойных волн варпа и не питал к нам никакой враждебности. Они просто плыли неподалеку, наблюдали и безмолвно давали советы. Разумеется, все это было в ту эпоху, когда мы еще не узнали, что в действительности представляют собой демоны.
Мой хранитель называет себя Гирой. Он был лишенным пола созданием, которое состояло из фрактальных узоров, видимых лишь на закате, и говорило музыкой ветра, когда вообще соизволяло заговорить. Я не видел его уже несколько часов с тех пор, как небо вспыхнуло от десантных капсул Космических Волков.
— Ты постоянно смотришь на запад, — замечает Абаддон. — Город там горит точно так же, как и везде.
— Там пропал мой хранитель.
— Ааа, твой фамильяр.
— Нет. Не здесь и не сейчас. До того, как Просперо сгорел, мы называли их хранителями. Мы не знали, кто они на самом деле, — какое-то время я молчу, вновь осматривая свои многочисленные раны. — Почему у тебя золотые глаза? — спрашиваю я Абаддона.
Он на мгновение закрывает их и прикасается к ним кончиками пальцев.
— Я долго, очень долго вглядывался в Астрономикон, слушая его стихи и хоры. Это сделал со мной Свет Императора.
— Больно?
За его ответным кивком таится большее, чем он сообщает.
— Слегка. Никто еще не утверждал, что просвещение далось ему бесплатно, Хайон.
Я оглядываюсь на пылающую улицу, где город ученых гибнет от секир и огня варваров. Катастрофа, которая, со временем, преподаст урок обоим Легионам. Как же уместны слова Абаддона.
— Я слышу Волков, — произносит он.
Я тоже их слышу. Сапоги стучат по белому проспекту, кроша мраморную дорогу. Я крепче сжимаю нож и жду, жду.
— Скольких ты убил в тот день? — спрашивает меня Абаддон. Пусть Волки и не могут его услышать, но я молчу. Меня они услышат наверняка.
Я слышу, как они приближаются, ведя погоню и нюхая воздух. И вот тогда я прихожу в движение, поднимаясь с рычанием сочленений доспеха и покрытого пылью керамита. мой нож входит первому из Волков под подбородок, пробивая горло и погружаясь в череп. Какое счастье, что VI Легион отправляется на войну, не надевая шлемов.
Остальные уже двигаются. Визжат цепные мечи, болтеры с хрустом бьют в наплечники. Из уст невежественных глупцов исходят варварские угрозы. Клятвы отмщения. Первобытные обеты.
— Вы не понимаете, — обращаюсь я к ним.
Они бросаются на меня в тот же миг, как я отшвыриваю тело их брата в сторону. Это-то их и губит. Я больше не пытаюсь контролировать дыхание варпа, придавая ему форму точно прилагаемой психической силы. Теперь я просто позволяю ему течь сквозь меня, действуя по собственной воле. Ближайший из членов стаи падает на землю, лишившись костей и разлагаясь внутри доспеха. Прикосновение варпа за один удар сердца состарило его на тысячу лет. Второй вспыхивает топазовым пламенем, которое пожирает плоть до костей, даже не оставляя следов на керамите.
Последний из них менее горяч. Он целится в меня из болтера. Я хочу сказать ему, что он глупец, что это он и его Легион во всем виноваты. Хочу сказать, что мы не грешники и что те силы, которые мы призываем — силы, за использование которых нас судили и приговорили — мы применяем сейчас в борьбе за выживание. Разоряя Просперо, Космические Волки не оставили нам иного выбора, кроме как совершить то самое преступление, за которое они нас карают.
Он стреляет прежде, чем я успеваю заговорить. Смертельный выстрел, который не убивает, отбивает в сторону от моей головы инстинктивная вспышка телекинеза. Этого мало. Он валит меня наземь, и вдруг утрачивает значение все, кроме ножей у нас в руках. Мой врезается ему в подмышку, крепко застревая в сервоприводах и мышечной ткани. Я уверен, что его оружие прошло мимо цели, пока не ощущаю, как на живот будто давит вес титана. Когда клинок погружается в твою плоть, нет никакой раздирающей боли. Это удар молота, и неважно, насколько хорошо ты натренирован не обращать на него внимания и восстанавливаться. На мгновение я скалю зубы под лицевым щитком, расшатывая воткнутый ему в руку нож в надежде рассечь мускулы и лишить его сил.
Дыхание, исходящее из его улыбающегося грязного рта, затуманивает мои глазные линзы. Он злобно смотрит на меня сверху вниз с волчьим взглядом и человеческой ухмылкой. Предупреждения на ретинальном дисплее вопят о повреждениях, которые его нож наносит моим внутренностям. Раны в живот ужасны. Из разрезанных кишок будут сочиться грязь и яд, которые в конечном итоге испортят здоровую плоть и кровь так, что наша генетически усовершенствованная физиология уже не сможет их восстановить.
— Предатель, — выдыхает Волк, обращаясь ко мне. — Грязный. Предатель.
Первая порция заполняющей рот крови поднимается по горлу, льется с губ, стекает по щекам и скапливается внутри шлема. Это лишает меня возможности отвечать иначе как натужным бульканьем.
Абаддон все еще стоит рядом. Я чувствую его, хотя и не вижу. Какое-то мгновение в кровавом отчаянии я раздумываю, не потребовать ли от него помочь мне. При одной мысли об этом мои булькающие проклятия сменяются ухмылкой.
Я не удосуживаюсь вытащить нож. Моя рука бьет его в висок — не для того, чтобы пробить череп, но захватывая целую пригоршню его длинных сальных волос. Те отделяются со звуком рвущейся бумаги. Он рычит, забрызгивая мои глазные линзы свежей слюной, но его вес продолжает давить на меня с сокрушительной силой. Удар кулаком в голову ничего не дает. И еще один. И еще.
На четвертом я стискиваю его череп сбоку и погружаю большой палец ему в левый глаз. Влажный хруст — самый приятный звук из всех, что мне доводилось слышать. Волк не кричит и никак не демонстрирует, что ему больно, только свирепая гримаса стекленеет.
Его череп тихо трещит, а затем более громко хрустит. Я рукой разламываю его голову на части, а он отказывается даже признавать это, совсем как бешеная собака, сомкнувшая челюсти на добыче. Он вспарывает меня от паха до грудины, еще больше крови хлещет из горла и течет изо рта. Боль — словно от кислоты, молнии и огня, но это ничто в сравнении с ужасным, болезненным позором беспомощности.
У меня плывет в глазах, зрение краснеет от крови. Одноглазый смеющийся Волк продолжает резать. В мой шлем набирается все больше крови. Она плещет на лицо, горячая, словно кипящая вода. Меня окутывает тошнотворный покров усталости, рука разжимается и падает обратно в пыль.
Костяшки моих пальцев с лязгом бьются об его упавший болтер, брошенный среди пепла.
Мне требуется три попытки, прежде чем я достаточно уверенно сжимаю его и трясущимися пальцами запихиваю Волку в рот ствол его собственного оружия. Оно ломает ему зубы по пути внутрь и вышибает затылок, выходя наружу.
Его вес на мне становится объятиями мертвеца. Я спихиваю с себя труп, вытаскиваю клинок из своего живота и отсоединяю шлем, чтобы с плеском слить кровь на мрамор проспекта подо мной. Боль проходит по моему телу в такт биению сердец.
— Как долго ты оставался на земле? — интересуется Абаддон.
— Недолго, — я уже пробую двигаться, доверив генетике легионера справляться со вскрывшей внутренности раной. Импульс психического стимулирования запускает процесс в ускоренном темпе, заставляя плоть рубцеваться и срастаться быстрее.
— Разве ты не сражался с чемпионом Шестого Легиона в этот день? — спрашивает Абаддон. Он следует за мной по проспекту, золотые глаза лучатся весельем от моей ковыляющей походки.
Я киваю.
— Аярик Рожденный-из-Огня. Он скоро меня найдет. Очень скоро.
— И как же ты победил его с такими ранами?
Рассеянность и боль не дают мне ответить. Чтобы затянуть раны, необходима концентрация.
