Я вытаскиваю свою руку из его и топаю вперед.
— Мисс Грэхэм, если вы не перестанете вилять своей сексуальной попой, как маятником, в этом платье и туфлях, я возьму вас прямо на аллее и покажу, насколько отчаянно я хочу вас прямо сейчас.
Мои внутренности тают от его слов, и я надеюсь, что доказательство того не начинает стекать по моим ногам, так как сегодня ночь «свободная от трусиков» для меня. Я не хотела, чтобы они стояли у меня на пути, если появится возможность посвящения первокурсников, то есть, если придется пописать.
— Простите, Конрад Розенберг, ваши угрозы должны быть более вероятными.
— Ты немного пьяна, Вивьен? Кажется, ты идешь не совсем ровно.
— Я просто притворно самоуверенно и химически расслаблена, — я смеюсь своей собственной шутке. Она была хороша, по крайней мере, после тех трех бутылок пива, мне она показалась смешной.
— Иии! — пищу я, когда он хватает меня за талию и затягивает на аллею.
Оливер прижимает меня к стене своим телом, его теплое дыхание касается моего лица. Плотская нужда в его напряженных глазах и жестких губах испаряет весь юмор между нами. Сильные руки скользят вниз по моим рукам и обхватывают мою попу. Он сжимает ее и резко дергает меня на себя. Его эрекция упирается в мой живот.
— Оли…
Он прижимается к моему рту своим, и наши языки исследуют друг друга решительными ударами. Мои руки тянут пуговицу его джинсов, пока она не расстегивается. Затем следует молния, и моя рука массирует и поглаживает его через трусы, он вращает тазом в такт моим движениям. Он стонет мне в рот с глубоким напряжением.
Его руки хватают мое платье, задирая его одним рывком. Я мурлычу в диком ожидании. Он хватается за подол моего платья и задирает его еще раз, полностью обнажая меня от талии вниз.
Я жду, что он будет ругать меня за отсутствие трусиков, но он этого не делает. Его правая рука убирает мою от своей эрекции. Он высвобождается из трусов и левой рукой оборачивает мою ногу вокруг своей талии и врезается в меня.
— О, боже! — я кричу, моя голова падает назад, когда его внедрение растягивает ту часть меня, которая забыла его возможности.
Оли кладет руки мне на затылок и притягивает к своим губам, заглушая мои крики. Я хватаю его за волосы, удерживая его с такой потребностью и испуская всхлипы. Я так по нему соскучилась, что его прикосновения почти болезненные. Наши тела изголодались и не могут быть еще ближе — не могут найти освобождение достаточно быстро. Он движется во мне со скоростью и уверенностью скаковой лошади, добегающей последний круг. Его толчок вверх совпадает с моим толчком вниз, увеличивая удовольствие, разливающееся по моему телу. Движение рта замедляется, колено ноги, на которой я стою, подгибается, и он впивается всеми своими пальцами мне в ноги, толкаясь в меня последний раз и прижимая к стене.
— Вот, черт… это… было… — его голова падает мне на плечо, в то время как его легкие ищут кислород. Он прокладывает дорожку легких поцелуев вверх по моей шее, останавливаясь у уха. — Я соскучился по тебе, как пончики скучают по кофе.
Я смеюсь, обнимая его за шею.
— Я соскучилась по тебе больше, как арахисовое масло скучает по желе или горячий шоколад по зефиру.
Он берет мою вторую ногу и также оборачивает вокруг своей талии, снова целует меня не спеша, смакуя момент.
— Моя любовь… — Оли смотрит на меня нежным взглядом, расплываясь в улыбке. — Я соскучился по тебе, как сердце скучает по своим ударам.
***
Оливер
Черные волосы веером разметались по подушке. Никогда не представлял, что смогу снова полюбить подушки. Я ошибался. Вивьен волшебным образом делает все… лучше. Двадцать четыре часа назад я был в трех тысячах миль от нее и был несчастен. Сейчас я — это я. Оливер, который любит греблю и ужинать с друзьями и семьей. Я мальчишка, который мечтал играть за «Ред Сокс» с тех пор, как получил в подарок свою первую бейсбольную перчатку. Я парень, который хочет позвонить своим приятелям по колледжу и пригласить их сыграть в баскетбол в парке. Этот Оливер хочет держаться за женщину, которая рядом с ним, вечно.
Я провожу пальцем по ее тату, так как она спит на животе. Затем я целую каждую гроздь бутонов, которые, как я знаю, прячут ее шрамы. Но я их не вижу и не чувствую. Для меня стало невозможным видеть что-либо, кроме красивой, сияющей женщины.
— Доброе утро, малыш, — она перекатывается ко мне и теперь ее спина прижата к моей груди.
Я обнимаю ее и целую в макушку.
— Это самое лучшее утро.
Она вырисовывает круги на моей руке своими ноготками.
— Могу я тебя кое о чем спросить?
— Ты только что это сделала, — смеюсь я.
— Я серьезно.
— Да. Ты можешь спросить меня о чем угодно.
Она медлит. Я чувствую тяжесть ее вопроса еще до того, как она озвучивает его.
— Почему у тебя больше не может быть детей?
Я выпускаю вдох, который задержал.
— Потому что я сделал кое-какую дерьмовую глупость, после того, что произошло.
— Как наркотики?
— Продал все, что можно было продать, сжег, что нельзя продать, как например, наш свадебный альбом и все остальные наши фотографии, кроме одной.
— Фотографии с Мелани?
Я киваю и целую ее плечо.
— Так ты говоришь, что все тепло от сгорания нанесло вред твоей сперме, как например, джакузи или что-то такое?
— Нет, — я ухмыляюсь. — Это правда, что касается потери ребенка: это самая большая утрата. В то время я знал наверняка только одно — я никогда не хотел пережить это снова. Поэтому сделал вазэктомию.
— Ты жалеешь об этом?
— Я жалею о том, что принял поспешные решения в то время, даже если не все из них были неправильными.
Она поворачивается в моих руках, чтобы быть лицом ко мне.
— Вазэктомия была неправильным решением?
Я позволил себе утонуть в ее глазах, потому что знал, что каким-то образом все ответы, которые мне когда-либо будут нужны, находятся здесь.
— Да, если ты хочешь иметь со мной детей.
— А ты хочешь иметь со мной детей?
Я целую ее в лоб.
— Я хочу тебя, и нет ничего, что бы я не сделал для тебя.
— Это не ответ.
Из моих легких выкачали весь воздух, вот что она со мной делает — обнажает меня, выставляет напоказ все мои слабости, берет часть меня, которую я отдаю с неохотой.
— Я не могу себе представить, что захочу когда-нибудь иметь детей снова, так как не могу смотреть на младенцев и не видеть Мелани. Но единственная вещь, которая кажется еще более невозможной — это жизнь без тебя.
