— Славные, храбрые воины! — сказал князь Томомори, когда ему показали эти головы. — О таких-то и говорят: «Один равен тысяче!» Жаль, что не удалось спасти доблестных воинов!
Меж тем в боевом стане Минамото челядинцы братьев сообщили: «Братья Кавара пали смертью храбрых в крепости Тайра!» Эти слова услыхал Кадзихара.
— По нерадивости клана Сино погибли братья Кавара! Время приспело! Вперед! — воскликнул он, и пятьдесят тысяч воинов Минамото, мгновенно подхватив его приказ, разом издали боевой клич. Пешим воинам приказано было убрать заграждения-колья, и пятьсот всадников Кадзихары с криком и воплями помчались вперед. Кагэтака, младший сын Кадзихары, стремясь быть первым, оказался слишком далеко впереди, и отец послал к нему челядинца, велев сказать:
— Помни приказ нашего главного полководца: «Кто стремится быть первым, не получит награды за доблесть, если сразу же вслед за ним не вступит в бой вся дружина!»
Кагэтака на мгновенье придержал коня и произнес:
В руках самураяиз дерева Адзуса лук,наследие предков, —кто сумеет вспять повернутьк цели мчащуюся стрелу?!
Так и передай отцу! — И с громким криком вновь поскакал вперед.
— Охраняйте Кагэтаку, молодцы! Скачите следом! Не дайте ему погибнуть! — закричал Кадзихара и помчался вдогонку вместе с сыновьями — старшим сыном-наследником Кагэсуэ и самым младшим Сабуро. Пятьсот дружинников Кадзихары врезались в самую гущу врага и бились отчаянно, когда же отступили назад, в живых осталось не больше пяти десятков. Глядь, а Кагэсуэ среди них нет!
— Где Кагэсуэ, молодцы? Что с ним случилось? — спросил Кадзихара.
— Он слишком глубоко вклинился в стан врага и, наверное, пал в бою!.. — ответили воины.
— Я живу на свете только ради моих детей, — промолвил Кадзихара, услышав такой ответ. — Если Кагэсуэ погиб, зачем мне оставаться в живых? Вернемся! — И, сказав так, он снова ринулся в бой.
— Мое имя — Кагэтоки Кадзихара, я один равен тысяче! — громовым голосом крикнул он. — Я потомок Кагэмасы Гонгоро из Камакуры! Когда в давние времена, во Второй Трехлетней войне[556], Ёсииэ Минамото по прозванию Таро Хатиман взял приступом твердыню Канадзаву в краю Дэва, предок мой Кагэмаса в том сражении был первым! Стрела, пробив шлем, вонзилась ему в правый глаз, но он, не дрогнув, ответной стрелой поразил насмерть ранившего его стрелка и прославился воинской доблестью в грядущих веках! Кто из вас считает себя могучим и храбрым? Выходи, и сразимся! Поднесите голову Кагэтоки вашему господину! — И, сказав так, он с громким криком погнал вперед своего коня.
— Слава Кадзихары гремит повсюду в восточных землях, — сказал князь Томомори. — Не пропустите, не упустите, убейте его, молодцы! — И, повинуясь приказу, воины Тайра напали на Кадзихару огромной силой, но Кадзихара, не заботясь о своей жизни, один, окруженный тысячами врагов, думал только о том, чтобы отыскать Кагэсуэ, и, размахивая мечом, рубил вдоль, поперек, «паучьей лапой», крест-накрест, скакал вперед и назад, кружился и возвращался, стараясь отыскать сына. Меж тем у Кагэсуэ застрелили коня, ослабли завязки шлема, пришлось ему соскочить на землю и сражаться в пешем строю. Прижавшись спиной к скале, он вместе с двумя челядинцами отражал натиск пятерых вражеских воинов, бился отчаянно, не на жизнь, а на смерть, не пытаясь уйти и чувствуя, что близок последний час. Кадзихара заметил сына. «Слава богам, он еще жив!» — подумал он и поспешил соскочить с коня.
— Я здесь! — закричал он. — Эй, Кагэсуэ, даже под страхом смерти не показывай врагу спину! — Тут отец вместе с сыном зарубили троих и ранили двоих из нападавших на них пятерых врагов. Затем, воскликнув: «Самурай и наступает, и отступает, смотря по обстоятельствам! Эй, идем, Кагэсуэ!» — Кадзихара обнял сына и вывел его из вражьего стана.
Таковы два подвига Кадзихары.
12. Спуск в пропасть
И закипела битва! В бой вступили воины Титибу, Асикага, Ми-ура и Камакура, самураи всех семи кланов востока — Иномата, Кодама, Ноиё, Ёкояма, Ниси, Судзуки, Сино; сошлись, беспорядочно смешались дружинники Тайра и Минамото, все новые воины вставали на смену павшим, заменяли убитых, возглашали свои имена, и от криков и воплей содрогались окрестные горы, а топот коней, во все стороны скакавших по полю битвы, походил на раскаты грома! Иные, взвалив на спину раненых, отступали назад, Другие, поравнявшись конями, вместе падали наземь и умирали, пронзив друг друга мечами, иные, сдавив противника, снимали ему голову с плеч. Оба воинства отвагой не уступали друг другу; и было видно, что без подмоги главному войску Минамото не удастся сломить оборону Тайра.
Тем временем Куро Есицунэ, зайдя в тыл Тайра, на рассвете седьмого дня поднялся на перевал Хиёдори, нависший над равниной Ити-но-тани, и уже готовился к спуску, как вдруг два оленя и лань, как видно, вспугнутые конским топотом и голосами людей, прыгнули с утеса прямо вниз, в укрепленный стан Тайра у подножья горного кряжа. Воины Тайра увидали животных.
— Странно! — зашумели они в тревоге. — Даже привычные к Человеку олени и те убежали далеко в горы, испугавшись шума сражения, а тут олени бегут вниз, прямо в гущу военного стана! Как бы Минамото тоже не обрушились на нас сверху!
Тут выступил вперед самурай Киёнори из края Иё.
— Все, что приходит из вражьего стана, подлежит истреблению! — сказал он и застрелил обоих оленей, а лань прогнал.
Увидал это Моритоси, прежний правитель Эттю, и молвил с упреком:
— Безрассуден поступок твой, господин Киёнори! Зачем понапрасну губить оленей? Этой стрелой ты мог бы задержать десять вражеских воинов! И грех сотворил, и стрелу зря истратил!
Поглядел Куро Ёсицунэ на лежавшую внизу крепость и сказал:
— Сперва на пробу попытаемся спустить коней! — И погнал вниз несколько оседланных лошадей. Иные, поломав ноги, скатились вниз; другие благополучно спустились с крутизны. Два или три коня свалились прямо на крышу хижины Моритоси, прежнего правителя Эттю, и стояли там, содрогаясь всем телом. Увидев это, опять сказал Ёсицунэ: — Пусть всадники внимательно смотрят под ноги коням, и все обойдется благополучно, кони не расшибутся! Садитесь же верхом, и — вперед! Берите пример с меня!
Первые тридцать всадников ринулись вниз, за ними все остальные. Так крут был спуск, что стремена ехавших позади касались шлемов тех, кто был впереди! Ноги коней скользили по песку и гальке, покрывавших утесы; в одно мгновенье всадники пролетели почти два те и задержались на небольшом плоском выступе. Отсюда, на глубине четырнадцати-пятнадцати дзё, взору открылись островерхие, одетые мхами отвесные скалы. Назад путь уже был отрезан, но и вперед, казалось, двинуться невозможно… «Тут нам конец!» — думали воины, стоя в немом оцепенении. Тогда выступил вперед Ёсицура Сахара и молвил:
— Мы, люди клана Миура, целыми днями скачем и лазаем точь-в-точь по таким же кручам, охотясь хотя бы за одной-единственной птицей! Эти скалы для нас всего лишь конское ристалище, и не более! — И, не слезая с коня, первым ринулся вниз, а за ним и все остальные. Приглушенным голосом ободряя коней, летели они вниз, зажмурив глаза, — такая страшная была крутизна! Казалось, не смертным людям, а только демонам и богам под силу прыгнуть в такую пропасть! И не успели они спуститься, как громом грянул боевой клич! Всего три тысячи всадников было у Ёсицунэ, но горное эхо подхватило их голоса, и казалось, будто разом издали клич больше десяти тысяч воинов!
Самурай Мураками высек огонь и поджег все строения в крепости Тайра — все хижины, шалаши. А день выдался ветреный, и клубы черного дыма мгновенно заволокли все вокруг. Перепуганные воины Тайра в поисках спасения бросились к побережью. У берега качалось на волнах множество судов Тайра, но так велик был испуг, такая началась тут неразбериха, что в одну ладью набивалось четыреста, пятьсот человек, все в тяжелых доспехах, — мудрено ли, что напрасно было надеяться на спасение! Три больших судна затонули прямо на глазах, даже на три те не успев отойти от берега. Тогда стали брать на суда только благородных и знатных, рядовых же дружинников не принимали, отталкивали алебардами и мечами. А те хоть и видели это, хоть и знали, что их все равно не посадят, все-таки хватались за лодки, цеплялись за борт, и многим отрубили тут руки, кому по плечо, а кому по локоть, и кровь их алым цветом окрасила все побережье Ити-но-тани.
Норицунэ, правитель Ното, во многих битвах еще ни разу не ведал горечи поражения, но на сей раз — кто знает, отчего так случилось? — предпочел обратиться в бегство и умчался в западном направлении на своем коне Сером. В краю Харима, в бухте Акаси, сел он на корабль и отплыл в край Сануки, в крепость Ясима.
13. Гибель Моритоси
