Вот тут– то и выстраивается занятная ось: Жозеф I, или уж не знаю, как он будет зваться, вступив на российский трон, женат на сестре Бонапарта. Сам Наполеон —царь Греции и бог весть чего еще – в самом ближайшем времени – на сестре базилевса, а тот, в свою очередь, состоит в браке с дочерью правителя Священной Римской империи. Вот такая милая семейка получается! Но я уверен, и это еще не предел. Достигнув описанных рубежей, Наполеон, по сути, только-только вырывается на стратегический простор. А что будет дальше? – Я сокрушенно покачал головой.
– Да-а, – протянул Лис, – круто завернуто! Я вот о чем подумал. Это ж приди в прелестную головку госпожи Нарышкиной, урожденной Святополк-Четвертинской, светлая идея отфутболить Александра Палыча в туманную даль и лучистым взором обласкать своего корсиканского почитателя, и спала бы себе Европа безмятежно, не зная, возможно, даже имени генерала Бонапартия.
– Вряд ли, – с сомнением произнес я. – Во-первых, он и сам по себе незаурядный полководец, и этой славы у него не отнять. А во-вторых, в любовном треугольнике вопреки законам геометрии каждый угол по-своему туп. Если бы Бонапарт не начал охоту на цесаревича, то уж цесаревич не упустил бы такой возможности. В любом случае, по-моему, в нашей версии концы с концами полностью сходятся, так что можно докладывать начальству о сути намеченных предуготовлений… – Я сделал паузу. – Знаешь что, найди-ка, пожалуйста, ту газету, которую ты подобрал у ворот дома, так сказать, в соседнем мире.
– Где ж я ее теперь найду?! – возмутился Лис. – Это ж полгода назад было! Ее, может, уже дворня на самокрутки пустила.
– Все-таки поищи. Мне почему-то кажется, что ее сюда занесло не только для того, чтоб мы дату посмотрели.
– Ага, – скривился Лис, – а чтоб мы дату посмотрели, сюда должно было отрывной календарь пригнать!
– Кто знает? У этого дома мозги Якова Брюса.
– Жуткая история! – фыркнул Сергей. – Страшусь представить, где остальные его органы! Ладно, порыскаю, но только, чур, сначала мы идем пить чай, затем на боковую, а уж потом – утро вечера мудренее.
Я с детства обожал органную музыку. Не знаю, какова сила молитв, возносимых из-под сводов храма к престолу Всевышнего, но то, что эта божественная музыка способна смягчать жестокие сердца и волшебно излечивать душевные хвори, у меня никогда не было сомнений. А потому, оставив клиру заботиться о благолепии и ортодоксальности церемонии венчания, я почти всецело погрузился в звуки музыки, наполняющей зал храма Святой Екатерины. Конечно, если строго придерживаться канонов веры, то на венчание в католический собор должно было съехаться не более четверти всех приглашенных, однако царствование православного государя-императора, являвшегося по совместительству главой католического рыцарского ордена, уже наложило экзотический отпечаток на пластичные нравы придворного общества.
На свадьбу принцепса и августы собрались люди самых различных вероисповеданий. Как мне показалось, я даже видел длинную бороду османа Мустафы, находившегося в русской столице в качестве почетного заложника, но, быть может, это была и не его борода. И все же вопреки моим ожиданиям здесь собрались не все.
Александр Павлович и братья его, в полном единодушии сказавшиеся больными, отсутствовали, и вместе с ними немалое число вельмож их свиты. Когда примчавшийся чуть свет из посольства Йоган Протвиц доложил, что шталмейстер [47] Нарышкин, а вместе с ним его троюродный брат, князь Дмитрий Волынский, командир второй бригады гвардейской кавалерии, шефом которой был наследник-цесаревич, арестованы, я немедля отправил Лиса прояснить обстановку и теперь ждал его, пытаясь хоть на время отрешиться от проблем строительства нового мирового порядка. Инструкции руководства на эту тему были кратки и довольно бессодержательны. Проверить достоверность информации и правоту моей гипотезы можно было, только дождавшись урочного часа, а потому оставалось гадать, когда институтские аналитики сложат наши два и два, чтобы получить свою загадочную цифру.
Лис появился не скоро. Я услышал его приближение по тихому шипению: «Пардон, пардон, шо вы суетитесь, без вас никто тут не женится». Сергей плюхнулся на оставленное для него место и зашептал, утирая пот со лба:
– Короче, граф, я все досконально выяснил.
– В церкви шушукаться непристойно, – оборвал его я.
– Ага, понял. – Лицо моего друга приняло умильно-благостное выражение, и у меня в голове немедля зазвучала Лисова скороговорка: – В общем, так. Аресты шуруют полным ходом! Полиция, от имени и по поручению следственного комитента пересажала хренову тучу всякого распальцованного народа, так шо где-то шо-то у нас не срастается.
– Ладно, – досадливо морщась, проговорил я, – пока докладыватъ не будем, посмотрим, как будут развиваться события.
– Да, кстати о «событиях». Я тебе газетку отыскал. Знаешь, где она была?
– Понятия не имею.
– В сапоге! У меня как-то сапоги промокли, ну, я недолго думая туда какую-то прессу набил, шоб поскорее сохли, и эта под горячую руку туда угодила. Слава богу, не сильно помялась! И так уж вышло, шо с тех пор я эти сапоги не надевал, а ныне кинулся наряжаться – и, нате, пожалуйста!
– Ну, ты даешь! — возмутился я. – Газета из иного мира, а ты ее в сапог!
– Так уж вышло, — нимало не смутился Лис. – Карма у нее такая.
– Читать-то ее хоть можно?
– Можно-можно, я ее между двумя атласами распрямил. Она, понятное дело, кое-где пятнами бурыми пошла, но в принципе разобрать текст получается без труда. И я тебе скажу, ты был прав, там есть весьма занятные вещи.
– Ну, не томи, — поторопил я Лиса, но, видно, мои неслышные для широкой публики слова разбудили дремлющих Норн [48], и они спросонья стали немилосердно дергать нити человеческих судеб, рискуя разорвать их, не дожидаясь отведенного срока.
Грянувший пистолетный выстрел разом скомкал мирное гудение органных труб, и дамы в роскошных платьях взвизгнули, пытаясь рухнуть в обморок, не измяв многочисленных юбок. Зал храма наполнился гренадерами Измайловского полка. Колеблющиеся огоньки мерцающих в церковном полумраке свеч шаловливо играли на начищенной стали примкнутых штыков.
– Принцепс Наполеон Бонапартий, – из толпы солдат выступил офицер с обнаженной шпагой, – извольте следовать за нами. Вы арестованы!
ГЛАВА 30
Я видел, какой пожар охватил Европу всего лишь из-за не вовремя поднятой перчатки герцогини.
Мирабо
Возмущенные крики мужчин и женский визг в единый миг смолкли, точно кто-то захлопнул музыкальную шкатулку. Зеленые с красной оторочкой мундиры измайловцев казались столь несуразными и дикими в торжественном величии храма, столь резко контрастировали они с богатством и роскошью облачения придворных и дамскими нарядами, что все происходящее в эту минуту представлялось невероятным, невозможным.
Наполеон Бонапарт, стоявший у алтаря вместе с нареченной, едва успевшей сказать «Да!», медленно обернулся, устремляя свой тяжелый, до нутра пронизывающий взгляд на офицера. Полковничьи эполеты на плечах того невольно дернулись, точно от удара бичом.
– Да как вы смеете?!!
Гневная тирада принцепса была внезапно прервана самым бесцеремонным образом, однако среди присутствующих не нашлось бы ни единого человека, который мог сделать это по законному праву. Император Павел, исполнявший на свадьбе роль посаженного отца, дернулся всем телом и заорал срывающимся тенором:
– По чьему приказу, канальи?! Немедленно сложите оружие! Пред вами, сукины дети, ваш государь!
– По личному приказу императора Александра I! – звонко отчеканил измайловец, салютуя имени правителя шпагой. – Иных же над собой мы не числим. Потрудитесь сесть, Павел Петрович.
– Да я!!. Да я!!.
– Вот текст вашего отречения, – перебил задыхающегося от гнева монарха офицер. – Подпишите, и мы сохраним вам жизнь!
– Нагле-е-ец, – дергаясь в конвульсии, прохрипел император. Лицо его налилось багровой кровью, руки тряслись, он выхватил свернутый в трубку документ и, отшвырнув в сторону, потянулся к золотым эполетам полковника. – Солдаты, я вам приказываю…
Дождаться последующих слов государя замершим от ужаса измайловцам не было суждено. Едва выкрикнув начало команды, Павел схватился одной рукой за грудь, другой – за горжет [49] командира мятежников и рухнул на пол. Его тело била дрожь, губы посинели и зубы скрежетали, точно в час Страшного Суда. Однако странная, довольно жуткая усмешка, застывшая на его лице, и зажатый в руке знак офицерского достоинства, содранный с груди бунтовщика, заставляли думать, что рыцарственный монарх умирает со спокойной душой.
