– Глупец, – зарычал Тёмный маг. – Хорошо же. Ты увидишь, что такое Эвенгар Салладорский! Я выпью твою жизнь, твою самость, и сущность твоей драконицы я выпью тоже! Смотри и дрожи!
– И-эх! – Рысь метнулась к волшебнику, размахивая саблей. Лезвие врезалось в выставленный локоть чародея, просекло обугленную плоть и завязло в кости. Эвенгар дёрнул рукой, но эфес клинка так и остался в ладони у Рыси, драконица крепко стояла на ногах, успев пнуть эвиальского мага в рёбра. Хруст и треск, словно там всё переломалось.
Чародей захрипел, вцепился себе в шею, словно пытаясь разодрать горло. Сабля Рыси наконец вывернулась из её пальцев, драконица растянулась, чёрный туман немедля взволновался, струйки его попытались встечь вверх по бокам и плечам лежащей.
Здесь, на дне, законы повседневности изменены, твердил Салладорец. Он сумел превратить драконье пламя в собственную противоположность. Вобрал в себя его чистую силу. А ты, некромант? Что ты этому противопоставишь?
– И это всё, на что ты способен, Салладорец?
Здесь, в глубине опрокинутой пирамиды, хватает свободнотекущей силы. Есть где почерпнуть, есть из чего сплести заклятье. А ну-ка, попробуем для начала вот это. Главное, чтобы Салладорец клюнул и втянулся.
Широкий взмах – с ладони некроманта срывается множество летающих черепов, в глазницах пылает пламя, огромные челюсти клацают.
Десяток, другой, сотня – Салладорца погребает под собой целая груда оживших черепов. Клыки впиваются в обгорелую плоть чародея, рвут – Эвенгар вопит, опрокидывается на спину, катается, словно человек, сбивающий пламя с одежды.
Черепа трещат и лопаются, рассыпаясь жёлтой костяной трухой; каждый раздробленный отзывается острой болью в груди некроманта.
Салладорец с трудом поднимается – вернее, пытается подняться, потому что некромант, едва разогнувшись, со всей силой бьёт сапогом прямо в лицо чародея. Пята попадает в цель, скула ломается, нос сворачивается на сторону. Уцелевшие черепа вгрызаются в Эвенгара, словно голодные псы в брошенную им кость.
Удар опрокидывает Салладорца наземь, руки чародея раскинуты, черепа, словно крысы, вцепились в них, прижимая к тёмному камню, не давая эвиальскому магу подняться.
Что-то всё слишком просто, – успел подумать Фесс.
Наверное, это его и спасло – некромант инстинктивно выставил защиту, простое отражающее заклятье, однако этого оказалось достаточно. Видно, здесь и впрямь не действуют многие законы…
Что его ударило, Кэр не понял, не успел даже разглядеть. Дергающийся и хрипящий Салладорец вроде бы не пошевелил и пальцем – заклинание у него сплелось само по себе.
Сверкание и блеск возле самых глаз; чудовищный пресс, обрушившийся на грудь и выжимающий из лёгких последние крохи воздуха; удушье, красная пелена заволакивает взор; Фесс чувствует, будто не то летит, не то падает.
Чернота, исполосованная молниями; за ней – сверкающий овал входа. Тоннель?
Сдвигающиеся стены.
Не шелохнёшься. Не вздохнёшь. Не крикнешь.
Нет!
Ты не имеешь права.
Отец?
Отец, отец. Пришло время, сын. Когда я давил прозванных Безумными Богами, я тоже был уверен, что одолею и преодолею всё одним лишь знанием. Что мои заклятья, заклятья Гильдии боевых магов, помогут одержать верх над любым противником. Я ошибался, сын. Не повтори моей ошибки.
«Не повтори его ошибки, Фесс».
«Ты?»
«Я, некромант. Прости, но у тебя совсем не осталось времени».
«Я понял твою идею, – сказал Фесс, сжимая левой ладонью заветный шестигранник. – Ты долго намекала мне, но я оказался не из тех, что схватывают с лёту. Впрочем, ещё не поздно всё исправить».
– Папа! – Рыся приподнялась, лицо окровавлено, словно она расшиблась о невидимый пол. – Нет, папа!
Всё будет хорошо, девочка. Мне следовало поступить так давным-давно. Незачем цепляться за ушедшее. Я был просто молодым идиотом, переступавшим через чужие жизни. Те двое девчонок, походя убитых в Мельине, ещё в пору «службы» у патриарха Хеона, – что им с моего раскаяния и мучительных снов? Жизни отняты. Надо платить. Но – не абстрактному божеству справедливости, а ещё живым. Таким же девчонкам, как и те, кому выпал чёрный жребий оказаться у тебя на дороге.
И плата, честное слово, очень невелика.
Салладорец выжимает последние остатки воздуха из лопающихся лёгких; пальцы некроманта судорожно стискивают шестигранник, и Фесс радуется знакомой боли.
С хрипом, натугой, едва-едва, но ему удаётся сделать вдох.
Алое мерцание в глазах исчезает – и некромант видит, как чёрный туман постепенно начинает стягиваться к нему, заключая в подобие кокона; и вот уже некромант на ногах, он стоит на знакомом пороге Чёрной башни, а прямо в лицо ему улыбается знакомый карлик-поури по имени Глефа.
– Ты опять здесь?
– Я-то да; а вот не забыл ли ты о Салладорце?
– Кто ты? Она сама? Или ты Её доверенный посланник?
– Не то и не другое, – покачал уродливой головой поури. – Всего лишь твоё собственное отражение в идеально чёрном зеркале. Больше ничего не скажу. Лишь только помогу. В одном последнем деле… Да ты входи, входи. Время здесь идёт по-своему, но медлить тоже нельзя.
За порогом некроманта встретили голые стены; там, где раньше возвышалась величественная клепсидра, колыхалась темнота, словно занавес под ветром. И сама Башня, твердыня Западной Тьмы, предстала мягкой, податливой, словно глина в руках мастера.
И этот мастер – ты, Кэр Лаэда.
– Пришла пора, – спокойно кивает карлик. И на всякий случай уточняет: – Это не я тебе говорю. Это ты сам себе.
Фесс встряхивается. Сила возведённой им башни наваливается на плечи, трещат суставы и кости, лопается кожа.
Преображение.
Этлау называл его облик «чёртом», потом был могучий зверь наподобие вепря… что теперь?
Нельзя победить одним умением. Или восполнимой жертвой. В схватке вселенских сил, где с одной стороны – продавшие собственное естество, такие, как Салладорец, а с другой – обычные люди, нельзя пройти, элегантно помахивая глефой.
Потребовался ужас Эгеста, смерть Джайлза, гибель друзей, слепая кукла неупокоенной Рыси, чтобы понять и принять эту несложную и очевидную на первый взгляд истину.
Некромант сейчас даже радуется рвущей его боли. Боль – это нечто человеческое. Наше, всегдашнее, говорящее – ты ещё среди нас, ты способен чувствовать. Ты не станешь пить драконье пламя, подобно шагнувшим за черту.
Стены башни на глазах обретают незыблемость и твёрдость. А он, Фесс, чувствует, как удлинились руки, раздались плечи и бёдра, как наливаются силой мышцы – но глаза его по-прежнему видят привычное, словно оберегая хозяина от потрясений.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
