Советский полковник, командир саперной части, вечером того же дня писал домой, что все пространство вплоть до горизонта осветилось ярким светом{549}. Ночь превратилась в день. На германской стороне все было покрыто густым смогом. Виднелись лишь толстые фонтаны артиллерийских разрывов, которые поднимали в небо тонны земли и бревен. Огромные стаи птиц, напуганные происходящим, беспомощно кружили над районом обстрела. Ничего не было слышно, кроме постоянного гула и громыхания от разрывов. Полковнику пришлось закрыть уши руками, чтобы не повредились барабанные перепонки. Через некоторое время завелись моторы танков. Еще через мгновение со всех сторон донесся мощный крик: "На Берлин!"
Некоторые германские солдаты, очевидно, не в меру наслушавшись рассказов о "чудо-оружии", приняли свет ослеплявших их прожекторов за новейшее советское средство ведения вооруженной борьбы. Многие красноармейцы, видимо, предположили, что свет исходит от заградительных отрядов, стоявших за их спиной. Капитан Сулханишвили из 3-й ударной армии вспоминал, что прожектора светили настолько ярко, что обернуться назад оказалось практически невозможно. Можно было двигаться и смотреть только вперед{550}. Тем не менее следует признать, что это "изобретение" Жукова, которым он так гордился, больше дезориентировало самих атакующих, чем обороняющихся. Дело в том, что свет отражался от густого дыма и пыли, поднятой артиллерийскими разрывами. Командиры передовых подразделений были вынуждены посылать назад связных с заданием выключить прожектора на их участке. Затем следовал контрприказ - снова включить их. Все это способствовало неразберихе среди советских солдат.
Однако применение прожекторов стало не главной ошибкой Жукова. Интенсивный огонь по передовым позициям противника пришелся в основном по пустому месту. Жуков не признал этого обстоятельства в своих мемуарах, равно как и того факта, что был неприятно удивлен силой германского сопротивления во время продвижения советских частей в глубину обороны противника. Без сомнения, он находился в то время в крайне раздраженном состоянии. Оно еще более усиливалось воспоминаниями о последнем совещании перед началом операции, на котором некоторые старшие офицеры предлагали сконцентрировать огонь именно на второй оборонительной полосе{*7}.
Удар с главного плацдарма в районе Кюстрина нанесли 8-я гвардейская армия генерала Чуйкова с левого фланга и 5-я ударная армия генерала Берзарина - с правого. Еще за четыре дня до начала наступления Жуков испросил разрешения Сталина несколько изменить план операции. Теперь 1-я гвардейская танковая армия Катукова должна была действовать в полосе армии Чуйкова. Вместе им предстояло пробить путь к южным окраинам Берлина. Севернее участка армии Берзарина располагались боевые порядки 2-й гвардейской танковой армии, 3-й ударной и 47-й армий.
На самом крайнем правом фланге Жукова располагались 1-я армия Войска Польского и 61-я армия. Им еще предстояло захватить плацдармы на Одере, и стало ясно, что делать это придется под плотным огнем противника. Передовые батальоны были посажены в автомобили-амфибии (американские DUKW), управление которыми осуществлялось женским персоналом. Однако большей части подразделений пришлось осуществлять переправу на обычных лодках. Потери советских войск в этой операции были чрезвычайно велики. Лодки давали течь, и многие из них утонули - "планируемые потери"{551}. Германское сопротивление здесь также было исключительно ожесточенным. Во время форсирования Одера одним из батальонов 12-й гвардейской стрелковой дивизии только восемь человек смогли добраться до западного берега реки. Не обошлось и без элементов паники. Это видно из отчетов вышестоящему начальству, в которых, в частности, говорилось, что во время переправы некоторые политработники "проявили нерешительность". Смысл этой закодированной фразы в том, что этим политрукам следовало бы более активно использовать в своей пропаганде личное оружие.
На крайнем левом фланге Жукова действовали 33-я и 69-я армии. Им предстояло со своих плацдармов к югу и к северу от Франкфурта-на-Одере продвинуться вперед и окружить город вместе со всем его гарнизоном.
Взметнувшиеся в небо разноцветные ракеты означали начало атаки советской пехоты. Стрелки встали в полный рост из своих окопов и побежали вперед. Маршал Жуков, наименее сентиментальный из советских полководцев, послал пехоту прямо на минные поля. Тем самым стрелковые части расчищали дорогу для следующей за ними танковой армии. Один из советских капитанов вспоминал, насколько ужасным было видеть зрелище подорванного на противотанковой мине человека{*8}.
Первоначально наступление 8-й гвардейской армии развивалось достаточно успешно. Войска были воодушевлены отсутствием сколько-нибудь значительного сопротивления. Над их головами постоянно проносились сотни штурмовиков 16-й воздушной армии, которые обрабатывали передовые рубежи противника. Чуть выше летели полки тяжелой бомбардировочной авиации 18-й воздушной армии, наносившие удары в глубине вражеской обороны. В течение первых суток сражения в полосе 1-го Белорусского фронта было проведено шесть с половиной тысяч самолето-вылетов. Однако следует признать, что видимость при бомбометании была достаточно плохой. Цели скрывались за плотной пеленой дыма от разрывов снарядов и туманом, исходящим от реки. В результате урон, нанесенный вражеской обороне авиацией, был сравнительно небольшой. К несчастью для германской 9-й армии, и так испытывавшей огромную нехватку в средствах ведения вооруженной борьбы, один из воздушных ударов пришелся как раз по основному складу боеприпасов. Все запасы снарядов, находившиеся на складе в Альт-Цешдорфе, к западу от Лебуса, были уничтожены.
В самом уязвимом положении находились те немецкие части, которые оказались во время бомбежки не в траншеях, а на открытом пространстве. Так, рота фольксштурма под командованием Ериха Шредера (сорокалетнего немца, призванного всего десять дней назад) в 7 часов утра получила приказ срочно погрузиться на автомобили и как можно быстрее выдвинуться в сторону линии фронта{552}. Воздушный налет застал их врасплох, и у них не было времени хоть как-то окопаться. Шредер услышал два почти одновременных взрыва от авиабомбы. Один из осколков оторвал ему большой палец на ноге, второй впился в икру на ноге, а третий - застрял в пояснице. Оставаться на месте было нельзя, и он попытался встать, чтобы найти укрытие. Большинство автомобилей, которые только что выгрузили роту фольксштурма, оказались подбиты и горели. В них рвались остававшиеся фаустпатроны. По всей вероятности, Шредера обнаружили и положили в одну из неповрежденных машин. Он был переправлен на перевязочный пункт на станции Фюрстенвальде. Однако новый налет советской авиации, произведенный той же ночью, до основания уничтожил здание, в котором располагался этот пункт. Лишь благодаря счастливой случайности уцелел подвал, где на тот момент находились раненые.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
