В общем, все не про Полину, и все о ней.
В последних письмах из благословенной Фанагорейки.., - а я так и вижу, как она там сидит на пороге своейвремянки, покуривает, - "...Прямо посмотрю, там высокие горы, оглянусь вокруг - горы малые, лесистые. А на Рождество, знаешь, в моем саду слива зацвела, два цветочка, приезжай..."
58. Вокруг перекрестка
Пятнадцать лет прошло, двадцать, уже почти тридцать... с тех пор, как умер Кузьма. Мой старший друг.
Будто его глазами теперь могу видеть себя-девчонку, блуждающую в страстях. Как я стремительно ему навстречу взрослела!.. Теперь иные его чудачества забавны, словно догнала, поспела за его "лютой молодостью", уже и обошла, Как жаль...
Сохранилось в памяти несколько "стоп-моментов", самый яркий из них:
... Оборачиваюсь от входа в метро "Кировская", - он стоит в дверях своего дома, провожает ... в белой рубашке, машет мне рукой, топорщит усы, высокая фигура его... тает, растворяется в солнечных лучах...
Бывая в Москве, еду на "Кировскую", стою, смотрю... его окно, дверь...
Станция метро здесь выходит к середине перекрестка: улица Кирова, бывшая Мясницкая, теперь снова Мясницкая, - это опять сместился временнoй фокус, и Бульварное кольцо, - по нему проходила граница между Белым городом и Земляным. Где-то тут были Мясницкие ворота, про которые никто ничего толком не помнит.
Дом Кузьмы - угловой, пограничный, приворотный, на перекрестке, на бойком месте. Но подъезд со стороны бульвара, словно в затишьи...
Вдруг понимаю, чувствую: Кузьма - "отсюда родом", именно здесь он и мог жить.
Дом - типичный "старо-московский", доходный дом, в три этажа, желтая штукатурка, светлая, теплая, когда-то нарядная, сейчас обшарпанная до ностальгической нежности..., с угловым магазином, - до сих пор его здесь, в переулках, называют "у Виноградова".
Я представляю, как Кузьма, то есть, тогда еще - Толя, мальчик, выскакивает из подъезда, без пальто даже зимой, - чего тут до угла добежать?, но мама кричит ему вслед: "Шапку хоть надень", ныряет в магазинчик, там ступенька вниз ведет, - это обычно в старой Москве - пол ниже улицы, еще всегда талый снег чавкает под ногами...
А в магазине, может быть, толстуха такая, тетя Паша, настругивает ему граммов сто сыру..., потом же, через годы, отпускает в долг бутылку дешевого вермута и пакетик килек, со слезой смотрит: "Вот такого ведь еще помню. Мать жалко, рано померла, хорошая была женщи-на..."
За угол, здесь рядом, бегал в аптеку купить лекарство для мамы..., пересекая узкий локоть переулка, что круто завернут за спину собственного дома, переулок Большевистский...
А улица Кирова покатила, дальше дробясь улочками, к "трем вокзалам".
Наверное, в предутренней тишине, ранней весной особенно, в сквозном воздухе слышны вокзальные звуки: погромыхивание стронутых с места колес, лязг буферов, вокзальный этот спертый голос: "скорый поезд Новосибирск-Москва прибывает...", - одинаковые во всех городах позывные... доносились сюда через форточку, всегда открытую лихо набекрень...
Перед окном, "супротив, наискосок", в истоке Чистопрудного - памятник Грибоедову, Вазир-Мухтару...
"Поедем, шинкарочка, со мной на Кавказ!.." (Песенка)
. . . . . . . . . . . .
"- Откуда вы?..
- Из Тегерана ...
- Что везете?..
- Грибоеда ...
Пушкин снял картуз. (...)
Может быть, Декарт, ничего не написавший? Или Наполеон без роты солдат?
- Что везете? - вспомнил он (Пушкин)
- Грибоеда ..."
(Юрий Тынянов. "Смерть Вазир-Мухтара.")
А на Чистых прудах еще мокнет минорная пара лебе-дей, - их специально содержат, плавают в пасмурной воде дряблые булки, огрызки, окурки, там всегда будто непогодь. Залетные утки сыто и независимо полощутся на отмели, плоско тычутся клювами в ил, ныряют, задрав гузки так, что видно светлый подбой, потом вышагивают на берег, трясут хвостами справа-налево, укладываются на сухом, устраивая голову под крыло, спят схохлившись. А по осени желтые листья ложатся на пруд, когда-то давно - Поганый, переназванный Чистым тоже в прошлом, это не заслуга советской власти.
Здесь гуляли мы с Кузьмой. Теперь проходя мимо, я всегда вспоминаю, что в детстве Кузьма катался на коне, которого звали Комарик. Он, рассказывая о своей тете в деревне, говорил:
- Самый культурный человек, которого я знал - моя тетя. Жили голодно. Она сама рубила курицам голову, никто в семье не видел того, только иногда к столу бывало мясо. А кур своих любила, они у нее все имели имена...
Еще у Кузьмы есть рассказ "Белая уточка" - это эпизод из лагерной жизни, который я тоже всегда вспоминаю.
Мимо пруда я иду обычно на Чернышевского во ВНИИГеофизику - институт, куда приезжаю в командировку, бывший дом Апраксиных-Трубецких, лазоревая праздничная усадьба. Вокруг нее бы представить зимний парк с черными, чуть тронутыми зеленью стволами старых лип.
А если продолжить "столичную пастораль", то можно проехать на трамвае от "Кировской" - от "Чистопруд-ной", рассекая Садовое кольцо, из окошек подвижный открывается вид на Москва-реку, на замоскворецкие церковные купола..., и выйти у Даниловского монастыря, - сегодня там снова звонят колокола...
- По ком звонит колокол? - любил переспрашивать Кузьма (тогда Хэмингуэй только-только появился у нас).
Трамвайная остановка как раз у "Грибоеда", конечная-начальная...
А в церковь Кузьма обычно заходил в "свою", рядом, в Телеграфном переулке, в "Меньшикову башню". Ее из-дали видно над стеклянной крышей Почтамта, розовые восьмерики, украшенные белыми виньетками в стиле ба-рокко. Внутри она чудная, словно вышита крестиком. У ворот к ней прилепилась, будто проходная при фабрике, маленькая Греческая церквушка, совсем домашняя. Ко-локольня с мелкими колоколами у нее помещается прямо на макушке купола, похожа на беседку с балконами, на тусклую золоченую луковку громоздко мостятся вороны, а и тренькнет в колокольцы, так не слетают.
Узкий вход в улицу Кирова между Почтамтом и до-мом Юшкова напоминает мне почему-то киношное средневековье: улица в перспективу не просматривается; высокие фасады теснятся словно декорации, скрывая грязные каменные дворы; толпа статистов снует как-то вкось, словно камерой ведут сверху вниз с озабоченных лиц на общую мешанину ног, что озабоченно же месит разбитую мостовую.
Жаль, что нет этих мистических Мясницких ворот.
Хочется въехать через них в улицу, громыхая бутафорскими латами на зашторенном коне, и так с подворотом - с подвыподвертом цокать к Древнему Кремлю в центр по кривому радиусу, как бы задом наперед, ведь центром го-рода официально считается Главпочтамт. Э-эх, вдоль да по Кировской, да вспять ей по Мясницкой!
Но так ли эдак на пути все равно споткнешься о Железного Феликса...
- К какому памятнику в Москве нельзя подойти и положить цветы? - из Кузьмовых ребусов, ведь на площади Дзержинского все переходы были подземные.
... Все равно споткнешься, хоть Феликса и сковырнули, но Лубянку-то не выбросишь из памяти.
Улица Мясницкая, барская улица, вымаранная тридцатыми нашими годами, видимо, держит еще заряд пятнадцатого века. Впрочем, домами уже более поздними застроена. Их тоже интересно рассматривать, двигаясь теперь от Лубянки, как бы себе навстречу. Чертковская библиотека, Кузнецовский "фарфор-стекло", ..., и конечно, магазин "Чай-кофе" - фасад с имитацией пагоды, ну это, когда голову задерешь, а запах кофе раньше остановит. Заходишь туда даже просто для того, чтобы глубоко вдохнуть. Красно-коричневый интерьер с золочеными драконами в пряном дурмане плывет... И всякий раз думаешь: "Поклон вам, заморские купцы!"
Напротив - Почтамт ... Теперь там уже другое, но пусть, как прежде, ...вступаешь, словно в сумерки храма, под его стеклянную крышу в трехэтажный зал. Заглавный почтамт. Точка отсчета. А для меня это еще была точка опоры:
"...добралась все нормально целую...";
быть может письмо до востребования...;
или денежный перевод, - "от кого ожидаете?" - Господи, да от кого же еще, конечно от мамы ...;
какая-нибудь вдруг нечаянная встреча, - заезжие ведь всегда около Почтамта крутятся ...
Мы зашли туда однажды вместе с Кузьмой:
- В детстве я любил играть здесь в слово "индустри-ализация", бегал смотреть телеграфный аппарат ...
Интересно, а как теперь отсчитывают наши периферийные города от столицы, когда Центр съехал на угол, все координаты смешались?..
Дом Юшкова Кузьма рассказывал мне из своего окна.
- Вхутемас. Не путать с Фантомасом.
Кузьма особенно произносил знаменитые имена:
- Мастерская Саврасова, Васнецова, Поленова...;
- Лекции по истории читал Ключевский...;
- Когда отчислили Голубкину в 1905 году и приговорили к заключению, Серов ушел в знак протеста, тот Серов, настоящий, Валентин Александрович, а не тот, при котором Академия стала серовней ...;
- Художники: Левитан, Коровин, Архипов, ..., Кончаловский, Лентулов, Машков, ..., Малевич, Татлин, Фа-ворский, ..., - целая Третьяковка.
