Не меньшая опасность кроется в попытках канализации, селекции и управления информацией. Например, при отключении научно-познавательной или ценностной информации в рекламных роликах возникает угроза неразличения не только добра и зла, но и вымысла и реальности. Точно так же в нейтральных репортажах с места событий атрофируется чувство негодования против нарушения справедливости. И наоборот, чрезмерная интенсификация этих чувств в моральных оценках и проповедях ставит под сомнение научно-технические достижения.
Каким образом в новых медиа происходит упорядочивание коммуникации? Она имеет односторонний характер. Селекция осуществляется не в процессе коммуникации, а до нее и для нее. Определение темы, задачи, времени происходит заранее. Это делает ведущий. Селекцию осуществляет также и зритель, ищущий того, чего хочет. Опосредованная компьютером коммуникация делает еще один шаг на этом пути: ввод данных и получение информации кажутся абсолютно не связанными. Тот, кто вводит данные, не представляет, как это будет воспринято и что ответит машина. Он не знает также, для чего машина выдала ему информацию. Таким образом, пропадают критерии, по которым происходит отклонение от коммуникации. Происходит исчезновение авторитета источника. Единство сообщения и понимания сходит на нет.
Электронные медиумы сводят вместе научный, эстетический и этический дискурсы, причем так, что трудно отличить не только информацию от оценки, но и вымысел от реальности. Это показывает, что поиск единства не менее, а даже более опасен, чем их разделение в теоретической философии. Неразличимость порождает бесконтрольность и беззащитность. Потребитель политической, рекламной, медицинской и другой информации получает вместе с конкретными полезными сведениями сеть моральных и эстетических оппозиций. Это не что иное, как анонимная форма власти, от которой страдают абсолютно все. Даже в демократическом обществе сохраняется опасность того, что под видом познавательных или развлекательных телепрограмм будет подаваться некая сложная разновидность мифологии или идеологии, служащей интересам анонимной власти или консервированию существующего порядка.
По мнению Ж. Бодрийара, такая тотализация коммуникации ведет к ее исчезновению. Н. Луман предлагает философам иной ход: самозамкнутость коммуникации делает ее невидимым подспорьем для наблюдения мира. Общество же является призмой, сквозь которую мир наблюдает себя. Привязывая людей к экрану, фиксируя их тела, современные медиа дробят общественный субъект на атомы. Возникает новый медиум, формы которого определяются компьютерными программами, выполняющими функции грамматики в письменности. К чему это приведет, не в состоянии сказать даже компьютерная лингвистика.
Можно подвести некоторые итоги и указать следующие характеристики речи, письма и электронных медиумов.
• Младенец, познающий свое тело путем прикосновения, первоначально воспринимает внешний мир благодаря слуху. Звуки становятся для него важнейшей частью мира.
• Первоначальными средствами воздействия на мир оказываются звуки; человек утверждает себя посредством голоса.
• Поскольку внешний мир первоначально воспринимается не визуально, а акустически, то голос другого столь же необходим, как и питание.
• Речевая коммуникация способствует единству слушателей; но, достигая единодушия, она хуже справляется с коммуникацией смысла.
• Эпический рассказ обеспечивает связь прошлого и настоящего. Преодолевая временной разрыв, речь ограничивается пространственными рамками.
• Использование искусственных знаков открывает возможность означивания знаков знаками.
• Письменность «модализирует» понимание реальности: возможное, действительное, случайное, вымышленное – все это становится достоянием коммуникации.
• Благодаря письменности происходит более объективированное измерение времени.
• Письменность изменяет механизм и порядок социальной памяти и усиливает дифференциацию социальной системы.
• Дистанция интеракции и социального контекста порождает возможность обмана, заблуждения, отклонения.
• Нельзя забывать и о негативных эффектах книгопечатания, о книжной зависимости, о новых формах господства языка как формы описания мира.
• Масс-медиа возвращают в коммуникацию звуки и образы и при этом существенно расширяют пространственный горизонт общения.
• Обеспечивая коммуникацию, облегчая получение информации, электронные медиумы сохраняют и даже усиливают негативные черты прежних медиумов. Благодаря эффекту гиперреальности образов и симуляции материнского голоса масс-медиа превращаются в орудие манипуляции массами, и это вызывает самые серьезные опасения.
Повседневная культура в эпоху масс-медиа
Платон претендовал на то, что философия как постижение истины должна быть опорой государственной власти. Между тем у нее оказались серьезные конкуренты: во-первых, традиционные формы коммуникации, сложившиеся в повседневной жизни людей; во-вторых, технологии государственной власти; в-третьих, христианская медиа-империя, управлявшая людьми на основе божественного логоса. Философия была широко распространена по причине ставки на методы рационального воздействия общества на человека. Сегодня речь идет о закате книжной культуры вообще, следствием которого станет падение интеллектуальных технологий гуманизации человека. Процесс распада книжной культуры охватывает не только политику и масс-медиа, но и повседневные формы жизни. В связи со сменой медиумов философствование радикально меняет свою форму. То, на что ориентируется профессиональная философия: создание толстых книг, фундаментальных учебников, дискуссии в центральных журналах, защиты диссертаций, доклады на симпозиумах, а также чтение лекций студентам – все это становится совершенно неэффективным, перестает выполнять важную общественную функцию, ради которой вообще-то и культивировалась философия как составная часть государственного образования и эффективная форма воздействия на умы людей. Уважение к ней со стороны общества базируется не столько на верноподданнических чувствах, сколько на вере в решающую роль слова для цивилизации и облагораживания людей. Таким образом, можно предположить, что философия играет роль «указчика места» там и тогда, где и когда возникает книжная культура.
Вместе с тем в последние десятилетия все чаще ведутся разговоры о радикальной трансформации метафизики, даже раздаются призывы к ее преодолению; некоторые, несколько преждевременно, заявляют о ее смерти. Поскольку они возникают с завидным постоянством, но не получают эффективного решения, постольку необходимо спросить, не нуждаются ли они в уточнении и переформулировке. В спектакулярном обществе, где люди представляют себя на сцене жизни, где политика становится театром, меняются и формы цивилизации и образа жизни людей. Слова воздействуют на поведение людей не смыслом и значением, не тем, что они «зацепляют вещи», т. е. соответствуют им, а в качестве магических знаков в ритуальных практиках. В словах и образах важным становится не внутренний смысл, который растолковывают профессора или партийные агитаторы-пропагандисты, а внешние блеск и звук, завораживающие слушателя, наподобие пения сирен.
Если классическая философия считала, что индивиды смогут договориться и мирно сосуществовать друг с другом на основе разума, то современные философы в связи с дискредитацией универсалистских представлений о разуме и поисками новой концепции гибкой, изменчивой рациональности, в конце концов, вынуждены искать какие-то вне– или докогнитивные основания единства. В таком деле, каким является отношение к другому и, тем более, к чужому, рациональных аргументов не всегда достаточно. Не абсолютизируем ли мы профессорскую модель коммуникации в своих моделях «признания» или «включения» другого? Сегодня сомнения в ее универсальности зарождаются в связи с интенсивным развитием экранной культуры, которая расценивается книжными интеллектуалами как возвращение бестиализирующих зрелищ времен Римской империи. По отношению к аудиовизуальным средствам коммуникации недостаточна техника критики идеологии, аналитической философии, герменевтики, теории коммуникативного действия и даже деконструкции. Вопрос о переориентации в философии следует связывать не только с саморефлексией, но и с формой самого процесса коммуникации. Во всяком случае, следует помнить, что он не всегда протекал в привычной для нас форме чтения книг, слушания лекций, участия в дискуссиях и т. п. Словесно-книжная форма коммуникации – продукт цивилизационного процесса. Ей предшествовали иные способы общения с бытием, где знаки имели магико-символический характер и воздействовали на поведение людей, минуя рефлексию. Такая культура была подчеркнуто недемократичной, ибо бытие посылало знаки только избранным, и они распоряжались ими не без пользы для себя. Но и профессорская форма коммуникации наследует тезис о доступности значения только дипломированным специалистам, а, кроме того, в скрытом виде содержит также практику посвящения, т. е. некоторого неинтеллигибельного механизма передачи истины.
