…Лицо цвета поблекшей латуни. Из-под козырька темно-синей кепки взгляд с прищуром — изучает, прощупывает, оценивает. Завсклад. Может дать, а может и… Хозяин — барин.
— Кто подписывал, спрашиваю?
— Не видишь, что ли? Сам Путилин.
— Ну, так пусть Путилин и дает, если такой широкий! Я-то тут при чем?
— Слушай, приятель, не темни! Я же отсюда вижу — шестерни лежат.
— Я вижу, ты видишь, они видят… Есть, братишка, шестерни и еще кое-что, да не про вашу честь! Эти еще на той неделе отписаны в «Восточный».
— А вон те?
— А вы, позвольте, ревизор?
Человек с латунным лицом без конца подносит согнутую лодочкой ладонь к уху.
— Глухой, стало быть, сволочь! — ворчит отец, окидывая взглядом убегающие в полутьму склада стеллажи с деревянными промасленными ящиками.
Широкие красные складки на гладко подстриженном затылке завсклада кажутся высеченными из камня. Сам он крепок, широк, монументален. Такой способен устрашить всякого просителя. Заставит взять то, что дают, да еще поблагодарить.
Отец неустрашим. Так и лезет на рожон, хотя из одного завсклада двух, таких как он, можно собрать. Ругается, спорит, называет каких-то людей по фамилиям и кого-то, очень уважаемых — Сергея Ананьевича и Виктора Васильевича — по имени-отчеству.
Лицо завсклада понемногу темнеет, словно латунь нагревают паяльной лампой, скучнеет. Он уже хорошо слышит, хмурится, понемногу, со скрипом, уступает…
НовичкиВ конце марта на машинном дворе появились новые люди.
Новичков первое время Сережа выделял по голосам. В группе людей, с любопытством рассматривавших мастерскую, ряды машин и даже Сережу, стоявшего на пороге своего дома, слышалось мягкое оканье — непривычное и нежное для жестких степных ветров, резкое звонкое чириканье южан, переливчатая украинская речь. Но главное, отличавшее новичков от ветеранов машинного двора, заключалось в том, что у них еще не было своего ясного дела в мастерской. Ветераны, приходившие на работу из деревни вместе с новичками, быстро расходились по мастерской, заводили машины, начинали ремонтировать прицепные агрегаты под деревянным навесом. Новички же терпеливо ожидали отца. Когда он освободится, и начнутся занятия.
Среди матросских бушлатов, мятых фризовых шинелей, черных сатиновых фуфаек особняком выделялся белый дубленый полушубок. Его обладатель был необыкновенно оживлен, острил по любому поводу, и это постоянно держало его в центре внимания.
— Итак, что вы знаете о тракторе? — спросил в первый же день отец, заложив руки в карманы замасленной ватной телогрейки, которую подпоясал для согрева широким солдатским ремнем.
Этот вопрос сразу же вызвал веселое оживление. Никто не ответит на него в двух словах, даже самый посвященный.
— Он сменил крестьянскую лошадь, — ответил наконец новичок в полушубке.
— Прекрасно! — воскликнул отец. — Вижу вашу всестороннюю подкованность. Теперь мы можем приступить к той задаче, которую возложила на вас страна. Будем изучать машины в мастерской, в поле…
— Будут ли экзамены? — перебил его человек в полушубке.
— Не надо спешить, — ответил отец. — У нас еще есть время. Каждый из вас получит наставника. Ему я дам право решать, готовы ли вы к делу.
Но главным наставником стал отец. Раздвинутый штангенциркуль служил ему указкой. Он водил новичков от машины к машине, называл узлы и отдельные части и заставлял учеников повторять их названия вслух — так легче запоминается. Дотемна учил он этих людей запускать двигатель гусеничного трактора. Показывал, как взять в руки тонкий кожаный ремень и накрутить его на маховик пускача. Чтобы слушатели не скучали, время от времени сдабривал сухую теорию рассказами о разных случаях: «Вот этот маховичок, товарищи, способен развивать две тысячи оборотов в минуту. Однажды у нас эта штучка не выдержала вибрации и сорвалась. С лета врезалась в кирпичную стенку… Представляете? Это напоминает осколок небольшой фугаски…»
Новички начинали беспокойнее вслушиваться в технические термины, которыми сыпал отец. Каждый стремился через голову товарища ощупать взглядом замерший маховик, таящий в себе необыкновенную силу, чтобы успокоить и приласкать дремлющий в черном металле трактора машинный дух, могущий быть неистовым и яростным.
«А вот это, молодой человек, вы совершенно напрасно! — говорил между тем отец, снимая с руки чернявенького южанина кожаный ремешок. Для верности паренек намотал его на ладонь. — Пускач штука капризная. Движок даст обратный ход, отдачу, и ваша мужественная рука окажется намотанной на маховик… Неприятно, да…»
«Что ж, и случал были?» — с тревожным любопытством спрашивал южанин, рассматривая на своей ладони тонкую отполированную палочку пускового ремня.
«Сколько угодно! — восклицал отец. — Но, я вижу, вас это начинает угнетать? Главное — не беспокойтесь! Если в нашем деле все сделано правильно, то машина вас никогда не обидит…»
Жизнь стала веселее, когда началось практическое вождение. Вначале по кругу, а потом и на дороге машинного двора. Но тут разом взялись таять снега. Весна пришла, и всех сравняла в мастерской работа — ветеранов и новичков. Началась посевная.
…Заехавший на машинный двор конный заправщик сообщил: у трактора, которым управлял новичок, заклинило двигатель.
Принесший дурную весть не торопился с машинного двора. Он сразу же нашел себе дело. Ему потребовалось смазать солидолом втулки колес. Потом он искал ключ, чтобы подтянуть гайки на хомутах под рамой повозки, потом он еще что-то искал, время от времени поглядывая в степь.
Праздный человек на машинном дворе всегда знаменовал какое-нибудь событие. Сережа заметил, что лошадник часто переговаривается с разными людьми. И хотя все были заняты своими неотложными делами — ремонтировали машины, проводили техуходы и техническое обслуживание, каждый находил время, чтобы выслушать его. Никто не гнал лошадника с машинного двора. Как сговорившись, люди только качали головами, а конный заправщик все находил себе дела: перебирал сбрую, подбивал молотком костылики на массивных брусках, составивших основу его длинной повозки, и удары молотка гулко отзывались в черных маслянистых бочках…
— Везут, везут! — услышал Сережа. Эти слова вдруг разом притянули людей из мастерской. Они оставили свои неотложные дела и собрались в центре двора. Появились портсигары, смятые пачки папирос, костяные мундштучки. Новичок, сменивший весной дубленый полушубок на ситцевую черную рубашку, начал раскуривать длинную трубку…
Где-то вдалеке послышался натруженный рокот двигателя С-100. «Сколько бы ему работать, если бы в кабине за рычагом сидел не новичок, а специалист по машинам?» — спросил кто-то в толпе механизаторов, явно намекая на отца.
— Ничего бы я на нем не наработал, — неохотно отозвался отец, словно выражение «специалист по машинам» могло принизить кого-нибудь из окружающих. — У каждого из нас своя задача. Могу я управлять трактором, но ведь многие из вас освоили это дело лучше меня. Да и не хочу я им управлять, мне это неинтересно в конце-то концов!
Натруженный голос тягача раздался совсем близко. Отец, глянув на человека с трубкой, намеревавшегося что-то спросить у него, покачал головой:
— Опять загнали машину!
Он сказал так, словно речь шла о живом существе — терпеливом и безропотном.
— Как вы не поймете? Здесь не завод — взял и выдал товарищу Преснякову новый трактор! Неужели вы думаете, что страна каждому из вас будет ежедневно выделять по машине?
Товарищ Пресняков, к которому обратился отец со своим вопросом, уже спрятал трубку в карман. Понурив голову, он начал тщательно протирать замасленной серой ветошкой крупный болт, отдававший на солнце синим цветом. Пресняков не претендовал на трактор. Уже неделю Сережа видел его на машинном дворе. Он выискивал что-то озабоченным взглядом в кучах металлического лома. Выпиливал и выковывал какие-то маленькие детальки в слесарной комнате и кузнице. Всем на машинном дворе казалось, что трактор Преснякова безнадежно застрял в запасном ряду машин, предназначенных для капитального ремонта, лишь сам он не терял надежды.
— Вы понимаете, товарищ Пресняков, что я фигурально выражаюсь? — продолжал между тем отец. — Я имел в виду, что нас послали сюда работать с той техникой, какая есть в наличии. Резервы в стране невелики, но это не значит, что следует сидеть сложа руки. Нужно любым способом выходить из положения. В этом и есть героическая трудность, в этом ваш исторический героизм…
По мере того, как трактор подвозили к мастерской, красноречие отца истощалось. Ветераны и новички облегченно вздыхали. Сказанное в большой мере относилось к тем, кто уже поставил свои машины на прикол у мастерской. Здесь считалось так: виновный и без того наказан — лишен дела. Что может быть хуже для человека?
