Мазурка закончилась, и друзья подошли к Курбатову и Анастасии Александровне.
— Борис, привет, как на Кавказе? — обратился Дмитрий к старому знакомому.
— Здравствуй, Дмитрий, уже вернулся, цел и невредим, — ответил гусар.
— Ты знаком с моим другом, маркизом Ричардом Редсвордом?
— Знаком, — холодно ответил Борис, окинув графа воспламеняющимся взором.
— Шампанского, поручик? — предложил Воронцов.
— Пожалуй, — кивнул гусар.
— Так пойдем, — позвал Дмитрий, пытаясь увести Курбатова из зала.
— Маркиз, пойдемте с нами, — предложил поручик.
— Нет, благодарю, с меня достаточно шампанского сегодня, — ответил Редсворд.
— Не по-гусарски, маркиз, не по-гусарски, — презрительно покачал головой Борис Иванович.
Ричард вскипел и готов был сказать Курбатову что-то оскорбительное, но не успел, так как тот ушел вслед за Дмитрием.
— Анастасия Александровна, я рад снова быть рядом с вами, — произнес Ричард, — в том смысле: снова видеть вас.
Княжна кивнула.
— Вчера я лишь приехал в Петербург, впервые вышел из кареты. Я стоял на Невском проспекте и был очарован этим прекрасным городом: его домами, его шпилями и вами…
— Так слово beauty относилось не ко мне, а ко всему Петербургу? — улыбнулась Анастасия.
— Да, то есть нет, — запутался Ричард, — я хотел сказать… нет, право, я не знаю, что хотел сказать.
Ричард смешался и замолчал. «Идиот!» — говорил он себе и отчасти был прав. Но если слова молодого Редсворда и позабавили княжну, она не подала виду и все продолжала смотреть на собеседника прежним заинтересованным взглядом глубоких синих глаз.
— Вы знаете, я никогда не был в России, но погода здесь в эту пору очень напоминает лондонскую, — сказал наконец Ричард, подняв любимую англичанами тему разговора. — Вы любите дожди?
— Люблю, лорд Редсворд, — подтвердила Анастасия, — я люблю дождь, грозы и туман. Люблю погоду пасмурную, ветер. Осень — прекрасное время года.
— Как хорошо, что в первый осенний день я познакомился с вами, сударыня, — произнес граф. — Возможно, и второй осенний день принесет мне счастье вас увидеть.
Княжна смотрела задумчиво, спокойно. В синих глазах отражалась ее душа, но что — что хотела сказать ее душа этим взглядом? Ричард не знал ответа. Музыканты заиграли вальс, и рука Анастасии как-то неожиданно оказалась в руке Ричарда: оба не заметили, как начали танцевать. А танец был волшебный, невообразимый. Маркизу и княжне — обоим казалось, что в зале они одни, что музыканты играют специально для них, что только ими наполнен этот мир, и что только здесь, сейчас, в этом танце есть жизнь, и на свете нет ничего, имеющего значения. Они танцевали и танцевали, кружились по всему залу и неотрывно смотрели друг другу в глаза.
Ричард никогда, никогда прежде не чувствовал себя настолько счастливым, а свою жизнь — настолько полной и удивительной. Теперь наконец все обрело смысл, он перестал себя терзать вопросом, который мучит всех молодых людей: зачем я живу на свете? Он знал зачем. Знал, для чего, ради кого. Ради нее! Потому что он любит ее. Это он осознал в тот миг, когда они начали танцевать. Он знал теперь, что вся его жизнь, весь его мир сосредоточены в этой молодой девушке. В синих глазах ее он видел задумчивую страсть и был готов умереть за поцелуй княжны.
Когда вальс закончился, они остановились. Княжна сделала ему реверанс и произнесла:
— Завтра в полдень я собиралась прогуляться по Английской набережной. Я верю, что там будет англичанин.
Она развернулась и грациозной походкой направилась к отцу. Ричард смотрел ей вслед, и сердце его тоскливо сжималось при мысли о том, что до завтра он ее не увидит.
Он так внимательно смотрел ей вслед, что не заметил едва скрытой ярости в глазах ее отца.
— Рик, голубчик, — услышал он голос Дмитрия, — мы с Борисом Ивановичем думаем отправиться на Фонарную улицу. Ты не хочешь составить нам компанию?
Редсворд покачал головой. Окрыленный мыслями об Анастасии, он вовсе не горел желанием погрузиться в лоно разврата и вакханалию публичного дома. К тому же его не сильно прельщало общество поручика Курбатова. Потому он поблагодарил за приглашение и вежливо отказался.
— Не по-гусарски, маркиз, не по-гусарски, — презрительно, как и в предыдущий раз, покачал головой поручик, прежде чем удалиться.
Но теперь Ричарду было все равно: этот гусар несколько лет добивался сердца девушки, которую любил. Ричард, любивший ее один день, уже добился права на свидание.
Молодой маркиз нашел Владимира Дмитриевича. Тот прощался с хозяином.
— Покорнейше вас благодарю за бал, Михаил Васильевич. Еще раз примите мои искренние поздравления с днем рождения вашей очаровательной дочери! Рад, безумно рад быть вашем гостем. А вот и наш молодой маркиз! Лорд Ричард, где же Дмитрий?
— Они с поручиком Курбатовым уехали… в кофейню, — солгал Редсворд.
— Молодежь! — воскликнул Воронцов и лукаво прибавил: — В моем возрасте уже не до кофеен. Я уезжаю домой.
— Я с вами, Владимир Дмитриевич, — сказал Ричард. — Вот только попрощаюсь с Александром Юрьевичем.
— Они с дочерью только что уехали, — объявил Ланевский.
— Что ж, князь, — произнес немного раздосадованный Ричард, — я благодарю вас за приглашение. Это огромнейшая честь для меня — быть гостем на празднике вашей прекрасной дочери. На празднике, ставшем триумфом ее торжества, поскольку ее очарование затмило сегодня ночью луну и звезды, свет ночных огней. Она блистала на сегодняшнем балу как первая красавица России, — безбожно лгал молодой Редсворд, который все эти слова относил не к дочери князя Ланевского, но к его племяннице. — Я счастлив был сегодня побывать здесь.
Попрощавшись, Ричард и Воронцов сели в карету, которая повезла их в сторону Малой Морской.
— Ну что, лорд Ричард, как вам Петербург? — спросил Владимир Дмитриевич.
— Belle, trиs belle, — отвечал Ричард.
А про себя подумал: beauty.
Глава 5
Гимн первой любви
Что за комиссия, Создатель,
Быть взрослой дочери отцом!
А.С. Грибоедов
— Позор, Анастасия Александровна, позор! — восклицал Демидов, вернувшись с дочерью домой. — Как ты могла, как у тебя совести хватило принять это приглашение на вальс?
— Mais, papа, je suis…[14]
— Не надо изъясняться по-французски, когда я гневаюсь на тебя! — перебил Александр Юрьевич. — Ты моя единственная дочь! Мое дорогое дитя! Как можешь ты позорить наше имя?
— Но, papа, я…
— Я не закончил, не перебивай! — гневно воскликнул князь. — Я столько лет жил одной тобой! Как ты могла предать мою любовь?
— Papа, позвольте мне ответить, — гордо произнесла Анастасия.
— Говори!
— Я всегда любила вас и дорожила вашим мнением, — спокойно начала княжна, — вы воспитали меня и дали мне образование. Вы ничего не жалели для меня. А я всегда стремилась угодить вам, и мне всегда хотелось, чтобы вы мной гордились. Но разве я хоть раз совершила опрометчивый поступок? Разве хоть раз я запятнала свою честь и ваше имя?
— Ты танцевала с Редсвордом! — вскричал Демидов, негодуя. — И танцевала вальс! Весь Петербург ваш танец наблюдал!
— И что с того? — спокойно поинтересовалась Анастасия. — Разве мы плохо танцевали?
— Неужто ты не знаешь правил света?!
— Они мне хорошо известны, mon père[15], — с достоинством произнесла Анастасия.
— Тогда какого черта?! — в порыве бешенства начал Демидов и осекся. — Извини. Как ты посмела вальс с ним танцевать?
— Это произошло невольно, papа! — ответила княжна, отдавшись воспоминаниям о минувшем бале. — Мы разговаривали с Ричардом… с маркизом. Мы говорили о балах и о погоде, как вдруг заиграла музыка… Я и сама не знаю, как мы очутились в середине зала. Ах, не сердитесь на меня!
— Вальс — это не кадриль и не мазурка, — строго ответил Демидов. — За ним следуют серьезные последствия… в виде…
— Любви? — улыбнулась Анастасия.
Князь гневно посмотрел на дочь и сухо произнес в ответ:
— Или дуэли.
— Или брака, — заметила княжна.
— Что?! — закричал князь. — Семнадцать лет еще не исполнилось, а она уж замуж собралась!
— И что с того?
— Сама императрица думала через год пригласить тебя во дворец в качестве своей фрейлины, — возмутился Александр Юрьевич.
— Мне всегда казалось, любовь мужчины дороже любви императрицы, — заметила Анастасия.
— Любви! — с отвращением сказал Демидов. — Она заговорила о любви! А знаешь ли ты, что такое любовь, дитя мое?
— Теперь, мне кажется, я знаю, — мечтательно улыбнулась княжна.
— О нет, Анастасия Александровна, ты выйдешь за Бориса, — сурово произнес Демидов.
